В древнеисландском языке слово "сага" означает не только рассказ о каком-либо событии, но и само событие, о котором рассказывается. Так в языке исландцев отразилось их представление о непосредственной и неразрывной связи между событиями и рассказом о них, между жизнью и историей. Эту связь Арон Яковлевич Гуревич, выдающийся знаток саг и древнеисландского языка, в полной мере мог почувствовать на собственном примере.
Гуревич принадлежал к уникальному поколению, которому что только не довелось пережить: сталинские репрессии, самую кровопролитную войну в истории человечества, появление самого разрушительного оружия, каким когда-либо обладал человек, первые космические полеты, взлеты и падения нескольких диктаторов, рождение и гибель как минимум одной империи. Такого опыта не было, пожалуй, ни у одного другого поколения, когда-либо жившего на Земле.
Арон Яковлевич Гуревич родился в Москве 12 мая 1924 года. В 1946 году он закончил исторический факультет Московского университета. После этого поступил в аспирантуру Института истории Академии наук СССР. Его учителями были, в частности, Александр Иосифович Неусыхин и Евгений Алексеевич Косминский, крупнейшие исследователи социальных отношений в средневековой Европе. В 1950 году, защитив диссертацию по теме "Крестьянство юго-западной Англии в донорманнский период" (началом норманнского периода английской истории считается 1066 год), Гуревич стал кандидатом исторических наук.
После этого он отправился в Калинин (ныне Тверь) преподавать историю в педагогическом институте.
С середины 50-х годов Гуревич переключает свое внимание со средневековой Англии на Скандинавию, начинает изучать эпоху викингов, анализирует специфику устройства скандинавского (прежде всего норвежского) средневекового общества, в котором сохранялись основные традиции древних германцев, практически не затронутые античным влиянием. Гуревич старается выяснить причины, которые побуждали молодых норвежцев вооружаться, объединяться в шайки и отправляться в длительные экспедиции, грабить города и деревни по всей Европе и на Руси, открывать новые земли – Исландию, Гренландию, побережье Северной Америки.
В 1962 году Гуревич стал первым в отечественной науке историком, защитившим докторскую диссертацию по "чисто викингской" тематике – "Очерки социальной истории Норвегии в IX-XII веках". Над диссертацией он работал в Ленинградском университете на кафедре скандинавской филологии, основатель и заведующий которой – ведущий отечественный специалист по сагам Михаил Стеблин-Каменский – активно помогал ему. Впоследствии Гуревич и Стеблин-Каменский совместно подготовили множество изданий памятников саговой литературы, в том числе самой, пожалуй, знаменитой исландской саги – "Хеймскринглы" ("Круг Земной").
В дальнейшем Гуревич написал еще несколько книг, каждая из которых вошла в золотой фонд отечественной скандинавистики – "Походы викингов" (1966), "История и сага" (разбор отдельных аспектов "Хеймскринглы", 1970), "Эдда и сага" (о специфических памятниках скандинавской литературы, "Старшей Эдде" и "Младшей Эдде", 1979) и другие.
Защитив докторскую диссертацию, Гуревич снова поехал в Калинин, где в 1963 году стал профессором.
В 1966 году Гуревич вернулся на родину, в Москву, и стал работать в академических институтах: до 1969 года – в Институте философии, а затем вплоть до 1992 года – ведущим научным сотрудником в Институте всеобщей истории.
Из Института философии Гуревича выгнали за сборник статей "Проблемы генезиса феодализма", который ныне студентам-историкам рекомендуют на втором курсе (когда изучают историю Средних веков) чуть ли не к каждому второму семинару. Гуревич в этой книге позволил себе крамольное для того времени предположение, что феодализм сложился не только в результате насильственного захвата земли и закабаления крестьян "сильными мира сего", на чем настаивали классики марксизма-ленинизма, но и в результате добровольного отказа крестьян от своей свободы в обмен на защиту со стороны сеньоров. Более того, Гуревич настаивал на том, что феодализм – это исключительно западноевропейский феномен. Это разрушало знаменитую марксистскую "пятичленку", ведущую от общинного строя через феодализм и капитализм к социализму и, как к конечной точке, к коммунизму.
Травлю Гуревича санкционировал лично министр просвещения РСФСР Александр Данилов, который сам был историком и пламенно отстаивал истинность марксистских установок. В ней охотно приняли участие многие профессора и академики. О большинстве из них, кроме их нападок на Гуревича, больше и вспомнить нечего.
Еще в начале 60-х Михаилу Бахтину, одному из самых знаменитых и противоречивых отечественных филологов, теоретиков и историков искусства, также гонимому "официальной наукой", удалось опубликовать монографию "Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса", написанную еще в 40-е годы. В ней Бахтин рассматривает в качестве стержня средневековой культуры смех, а наиболее характерным феноменом народной культуры средневековья называет карнавал.
Споры вокруг концепции Бахтина, по сути дела, не утихли и по сей день. Для Гуревича полемика с Бахтиным была важным этапом творческой эволюции. Во многом именно благодаря ему он значительно расширил сферу своих научных интересов, занявшись, помимо социальной истории, еще и историей культуры.
Гуревич полагал, что у историка, как и у писателя, есть свое "акме" – высшая точка, творческий пик. Своим "акме" он считал рубеж 60-70-х годов. В это время он работал в академическом Институте всеобщей истории, где вокруг него постепенно сложился круг ученых-единомышленников.
В 1972 году выходит одна из главных книг Гуревича (а заодно и одна из главных книг всей российской медиевистики) – "Категории средневековой культуры". В ней Гуревич осваивает новую для отечественной исторической науки методологию: он берется изучать социальные феномены через отдельного человека, пытается проникнуть в представления человека прошлого, исследуя его быт, реконструируя среду его обитания и его интеллектуальную среду.
В "Категориях средневековой культуры" он именно с такой точки зрения исследует феномен сословного общества, феномен средневекового права, отношение представителей различных сословий к труду, к богатству, к религии. С этим соседствует исследование особых функций пира и вообще еды в средневековом обществе. Гуревич выясняет, что для викингов, например, пир представляет собой нечто вроде одновременного заседания всех органов власти, на котором вершится суд, выплачиваются подати, раздаются взыскания и награды.
"Категории средневековой культуры" в 70-80-е годы переводят на все главные европейские языки, и книга становится частью общеевропейской дискуссии о сущности средневековой культуры. Гуревич получает известность в западном научном мире, но сам он, по понятным причинам, в течение еще долгого времени лишен возможности лично общаться с коллегами.
Тем не менее, историк продолжает исследования соотношения между церковной ("официальной") и народной культурой средневековой Европы и других культурологических тем. При этом то, что он "поднялся" на культурологический уровень после того, как посвятил многие годы изучению, как говорят профессионалы, конкретно-исторической проблематики, удерживает его, не позволяет пуститься в отвлеченное теоретизирование, как это происходило и продолжает происходить со многими его собратьями по цеху. Работы Гуревича всегда были основаны на конкретных исторических источниках, изобиловали примерами и надежно подкреплены обширной "эмпирикой".
Одно из главных понятий для Гуревича в истории культуры – "картина мира", весь комплекс представлений человека о его природном, социальном и духовном окружении. Эти представления, по мнению Гуревича, в наиболее существенных пунктах являются общими для всех людей любого исторического хронотопа (термин Бахтина, означающий что-то вроде "данное место в данное время"). И именно картина мира определяет поведение человека.
В начале XXI века может показаться даже странным, что это было открытием для отечественного гуманитарного знания. В соответствии с марксистско-ленинской теорией считалось, что поведение людей и важнейшие исторические процессы определялись исключительно развитием производительных сил.
То, что сделал Гуревич, а также ряд его единомышленников, в 70-80-е годы, можно назвать "регуманизацией истории". Гуревич отошел от шаблонных схем, настаивая на том, что никакой человек – ни тот, о котором идет речь в книге по истории, ни тот, кто эту книгу читает, ни тот, кто ее написал, - не может рассматриваться как некий безликий винтик в огромной машине, делающей историю. Он был одним из тех, кто вернул историю как науку и способ миропонимания людям, снова сделал ее подлинно гуманитарной, то есть посвященной человеку, а не отвлеченным социально-политическим формациям и производительным силам.
Ориентиром для научного творчества Гуревича зрелого периода послужила французская историческая школа "Анналов" (названа так по журналу "Анналы", в котором, начиная с 20-х годов, появлялись работы историков этой школы Люсьена Февра, Марка Блока, Фернана Броделя и других). На основании наработок школы "Анналов" возникло особое направление в исторической науке – историческая антропология, так сказать, наука о человеке в истории. Позже, на рубеже 80-90-х Гуревич выступил одним из основателей историко-культурологического ежегодника под названием "Одиссей: Человек в истории", который стал своего рода печатным органом отечественной исторической антропологии.
Знакомство отечественной корпорации историков и заинтересованной публики со школой "Анналов" и с самой концепцией исторической антропологии – во многом личная заслуга Гуревича. В 80-е годы он особенно активно занимался популяризацией этого направления, в 1988 году опубликовал в "Вопросах философии" первый манифест исторической антропологии в СССР – статью "Историческая наука и историческая антропология".
Целями нового направления в отечественной исторической науке Гуревич считал "воссоздание картин мира, присущих разным эпохам и культурным традициям", "изучение социального поведения людей и человеческого индивида в рамках социума", множественность моделей поведения людей прошлого и субъективность любого суждения, в том числе и суждения письменного, которое потом становится историческим источником. Именно поэтому Гуревич не считал возможным существование какой бы то ни было "исторической правды" и "объективности" – ведь исторические источники создаются людьми, а люди, как известно, несовершенны, не все помнят, не все знают и не все точно воспроизводят, иногда сознательно или бессознательно лгут и уж точно никогда не бывают объективны.
Историческую антропологию Гуревич понимал даже шире, чем основатели этого направления. Для него это программа обновления всего гуманитарного знания. В 1993 году Гуревич издает программную книгу "Исторический синтез и школа 'Анналов'", обосновывающую это понимание. Эта книга, а также последующие теоретические труды Гуревича вызывали ожесточенные споры. Это является лучшим свидетельством того, что ученый и в 1990-2000-е годы, как и в 60-е, 70-е и 80-е, занимался чрезвычайно актуальными для науки вопросами.
В 1989 году Гуревич, уже получивший мировую известность и признание, стал профессором кафедры социальной философии философского факультета Московского университета. В 1993 году Гуревич стал заведующим Института мировой культуры МГУ.
В 1992 году Юрий Афанасьев, прославившийся в последние годы советской власти обличительными речами в Верховном Совете (тогда он вывел знаменитую формулу "агрессивно-послушное большинство"), пригласил Гуревича в основанный им на базе Историко-архивного института Российский государственный гуманитарный университет.
Гуревич готовил целый ряд учебных курсов и занимался академической наукой. Заниматься регулярной преподавательской деятельностью возраст и здоровье ему уже не позволяли. Тем не менее, он время от времени выступал с публичными лекциями, посвященными как общетеоретическим вопросам о сути исторической науки, ее значении и тех требованиях, которые она предъявляет к тем, кто ею занимается, так и по конкретным, хотя и обширным вопросам (например, "Что такое феодализм").
В последние годы жизни Гуревич написал мемуары и издал несколько собраний своих сочинений.
Гуревич всегда выступал с позиции "активного историка". Он считал, что, поскольку невозможно устранить из историописания личный опыт, личные интересы и личное мнение историка, это следует обращать на пользу науке: не изрекать для читателя готовые истины, а размышлять и сомневаться вместе с ним, делиться с ним радостью открытий и трудностями научного поиска.
При этом он всегда был убежден, что личные нравственные качества ученого неразрывно связаны с его работой, с его творчеством. Профессия историка располагает к степенности, вдумчивости, критическому мышлению и, пожалуй, главное, порядочности и исключительной щепетильности. Все эти качества были присущи Арону Яковлевичу.
Гуревич, российский историк, которого теперь, когда он умер, уже можно вслух называть великим, любил строить как свои лекции, так и свои книги на множестве конкретных примеров. Этот прием он позаимствовал у средневековых проповедников, деятельность которых он внимательно изучал. Проповедники, разъясняя пастве божественные установления, прибегали ко всевозможным "примерам из жизни", большинство из которых, впрочем, были позаимствованы не из жизни, а из специальных книг, которые представляли собой нечто вроде руководства по правильному чтению проповедей.
Арон Яковлевич любил притчу о жонглере (в средневековом смысле это слово примерно соответствует нашему "скомороху"), который пришел помолиться в часовню, посвященную Богоматери. У него не было денег даже на свечку, которую он мог бы поставить перед образом. За неимением лучшего он решил показать Богоматери свое искусство и принялся петь, кувыркаться и танцевать. Некоторые из тех, кто был вместе с жонглером в часовне, стали шикать на него, другие – насмехаться над ним, но жонглер не обращал на них внимания. Когда же он устал от своих ужимок и сел передохнуть, в часовню спустилась с небес сама Богоматерь и краем своей одежды утерла ему пот.
Артем Ефимов