1 июня в Москве скончался Андрей Вознесенский - поэт, символ поколения шестидесятников. Ему только недавно исполнилось 77 лет. В последние годы он тяжело болел, в мае в Германии ему была сделана операция по устранению атеросклеротических повреждений артерий, однако улучшений она не дала.
Андрей Андреевич Вознесенский родился в 1933 году в семье гидроинженера, строившего Братскую и Ингурскую гидроэлектростанции. (В 1959-м молодой поэт будет писать свой "Репортаж с открытия ГЭС" со знанием дела: Затаенно, по-русски, // быстриною блестят // широченные русла // в миллион киловат). После школы он пошел в МАРХИ, однако после окончания института архитектуру оставил, кажется, без сожаления - строки про сортиры в рококо широко известны. Журналисты, однако, всегда любили спрашивать мнение поэта о последних зодческих тенденциях, а он охотно отвечал. Кроме того, архитектурное образование-призвание, несомненно сказалось на сложном строе стиха Вознесенского, а также на его темах. В финале знаменитой поэмы "Мастера", посвященной зодчим - создателям храма Василия Блаженного, говорится: Врете, сволочи, // Будут города! // ... // Я, Вознесенский, // Воздвигну их! // Я - парень с Калужской, // Я явно не промах, // В фуфайке колючей, С хрустящим дипломом. // Я той же артели, // Что семь мастеров. // Бушуйте в артериях, // двадцать веков!.
Еще раньше, чем архитектуре, Вознесенский стал учиться поэзии. Стихи он начал писать в самом юном возрасте, а в 1947 году отправил свои сочинения Пастернаку. Тот в ответ пригласил 14-летнего юношу в гости; эта и последующие встречи определили литературный путь Вознесенского. В 1950-х и 1960-х, в новое поэтическое время, Вознесенский воскресил для современников раннего, футуристического Пастернака, периода "Близнеца в тучах" и "Сестры моей жизни". Общим для двух поэтов оказалось и место жизни - Переделкино. Вознесенский рассказывал, что попал в писательский поселок случайно, строить отношения с властью он никогда не умел. "В Переделкине не было склочности, был дух корпорации… Тот же Солоухин, традиционалист и почвенник, был моим соседом - и мы не враждовали, а в трудное время он первый меня поддержал. И все удивлялся, как это я не боюсь властей. Врут, что писатели не могут жить вместе. Принадлежность к этому отряду - это само по себе уже такая черная метка, что сплачивает поверх любых разделений".
Впрочем, не только Пастернаком удивлял читателей Вознесенский, и, конечно, прав второй главный шестидесятник: "Генезис его поэтики - это вовсе не божественный бормот Пастернака, а синкопы американского джаза, смешанные с русским переплясом, цветаевские ритмы и кирсановские рифмы, логически-конструктивное мышление архитектора-профессионала: коктейль, казалось бы, несовместимый. Но все это вместе и стало уникальным поэтическим явлением, которое мы называем одним словом: 'Вознесенский'".
Успех пришел к поэту после "Мастеров" (1958) и первых сборников "Мозаика" и "Парабола" (оба 1960). Почти сразу после этого последовала травля; молодой поэт вызвал гнев самого Хрущева, когда заявил, что, как и Маяковский, не состоит в партии. "Это не доблесть, товарищ Вознесенский. Почему вы афишируете, что вы не член партии? А я горжусь тем, что я - член партии и умру членом партии! (...) Сотрем! Сотрем! Он не член! Бороться так бороться! Мы можем бороться! У нас есть порох! Вы представляете наш народ или вы позорите наш народ? (...) Не по словам судим, а по делам. А ваше дело говорит об антипартийной позиции. Об антисоветчине говорит. (...) Ишь ты какой Пастернак нашелся! Мы предложили Пастернаку, чтобы он уехал. Хотите завтра получить паспорт? Хотите?! И езжайте, езжайте к чертовой бабушке. (...) Поезжайте, поезжайте. Хотите получить сегодня паспорт? Мы вам дадим сейчас же! Я скажу. Я это имею право сделать! И уезжайте! (...) Ишь ты какой, понимаете! Думают, что Сталин умер, и, значит, все можно..." - кричал Хрущев с трибуны.
Андрей Вознесенский в молодости. Кадр телеканала "Россия 24"
Lenta.ru
"Он орал на меня 20 минут. За ним стояли ракеты и лагеря. Все это было страшно, но я и тогда оставался самим собой, а сейчас - тем более", - вспоминал Вознесенский. Говорят, за поэта перед Хрущевым заступился лично Джон Кеннеди. Благодаря этому в начале 1960-х поэт выезжает за границу, посещает Америку, знакомится с Мерилин Монро (как страшно вспомнить во "Франс-Обзервере" // свой снимок с мордой самоуверенной // на обороте у мертвой Мерлин!), Робертом Кеннеди (тот переводит его стихи), Алленом Гинсбергом. По итогам американской поездки Вознесенский пишет знаменитую "Треугольную грушу" ("40 лирических отступлений из поэмы"). Затем еще будут Франция, Германия, Италия; поэт получил настоящую международную славу.
1960-е стали периодом не только травли и дискредитации имени Вознесенского со стороны властей, но и периодом наибольшего, невероятного успеха: тогда послушать поэзию на стадионы приходили тысячи человек. Вознесенский был одним из главных героев поколения, которое назовут в честь десятилетия - вместе с, конечно же, Евтушенко и Ахмадулиной, а также Аксеновым и Трифоновым, Галичем и Окуджавой, Любимовым и Высоцким (Вознесенский, кстати, один из тех, кто дал Высоцкому путевку в жизнь). В 1964 году поэт издал знаменитые "Антимиры" с "Маяковским в Париже", "Стриптизом", "Параболической балладой" и стихами про Антибукашкина: Нет женщин - есть антимужчины. // В лесах ревут антимашины. // Есть соль земли. Есть сор земли. // Но сохнет сокол без змеи. Спектакль по "Антимирам" в Театре на Таганке стал сверхпопулярным. Далее последуют "Ахиллесово сердце" (1966), "Тень звука" (1970), "Взгляд" (1972), "Выпусти птицу!" (1974), "Дубовый лист виолончельный" (1975), "Соблазн" (1978). За "Витражных дел мастера" (1976) Вознесенского впервые наградили свои, советские власти.
В 1981 году выходит ленкомовский спектакль "Юнона и Авось" - рок-опера на стихи Вознесенского, обозначившая новый виток его поэтической славы. Нельзя не упомянуть и о таких текстах песен, которые поэт начал писать, по собственному признанию, "исключительно ради денег". "...мы с Паулсом сделали 'Барабан'. (...) Я проснулся от шелеста купюр, они, как листья осенью, сыпались на меня, сделав за короткое время немыслимо богатым человеком. А потом композиторы решили обидеться на Паулса и пошли к Лапину, главному теленачальнику. Кто-то из обиженных сел за рояль и сыграл, слегка переврав, мелодию 'Барабана'. Получился израильский гимн. Бред полный, но Лапин испугался. Страшно испугался! 'Барабан' тут же исключили из репертуара, вычеркнули отовсюду". Дальше был "Миллион алых роз", под который завистникам подкопаться не удалось. Борис Гребенщиков во многих интервью с благодарностью вспоминал, как Вознесенский помог "Аквариуму" утвердить свою первую пластинку на "Мелодии": поэт пришел на худсовет, "и вопрос был решен в три минуты".
Вознесенский - один из немногих литераторов старшего поколения, которые пытались идти в ногу со временем и в почтенном возрасте Это понятно уже из одних только названий поздних книг: "Видеомы", "Casino 'Россия'", "На виртуальном ветру" (мемуары), "Жуткий кризис 'Суперстар'", "Девочка с пирсингом". Эти произведения читателям еще предстоит оценить по достоинству.
Болезнь, поразившая Вознесенского в последние годы, особенно заметно сказалась на его голосе, который в 1960-х годах по-настоящему звенел в аудитории Политехнического. Тем не менее болезнь поначалу не трогала поэта: "Да, в обычной жизни он (голос) куда-то пропадает, но стоит мне выйти на сцену... На днях выступал в Минске, а до этого был в украинском Николаеве. Такой голосина вдруг прорезался..." - рассказывал Вознесенский в 2002 году. Писать стихи он продолжал, даже когда окончательно потерял возможность говорить.