«Весну» ждали сто лет К юбилею главного балета XX века

28 марта Большой театр откроет фестиваль «Век „Весны священной“ — век модернизма», посвященный юбилею первого балета XX века, и покажет четыре версии легендарного балета, в том числе одну мировую премьеру. Сто лет назад, 29 мая 1913 года, музыку Стравинского впервые превратил в танец Вацлав Нижинский.

Юбилей отмечает весь мир — потому что таких значимых событий в истории мирового балета было ровно два. В 1832 году случилась «Сильфида», в которой Мария Тальони впервые танцевала на пуантах (до того у всех были мягкие туфли или каблуки, причем жесткий мысок изменил не только технику, но сам облик балерины), а в 1913-м — «Весна священная», в которой Нижинский впервые заставил артистов позабыть про «выворотность» и косолапить. И тот и другой спектакль стали революциями в танце, — история балета после них отправилась по новому руслу.

Революция 1913-го сопровождалась нешуточными сражениями в зрительном зале. На премьере «Весны священной» (что сначала должна была называться «Великой жертвой») публика парижского театра Елисейских полей, где выступала дягилевская труппа, разделилась на две части. Прежде всего в связи с музыкой — отношения начали выяснять стравинскофилы и стравинскофобы. (Композитора вовсе не сразу принял мир консервативных музыкантов и меломанов — незадолго до того Венский филармонический отказался играть его «Жар-птицу», обозвав произведение «гнусностью» и «свинством».)

Так вот, при первых звуках «Весны священной» из партера раздались смешки; кто-то посоветовал хихикающим заткнуться; с галерки раздалось «Врача!»; кричащему ответили — «Дантиста!». Несогласная с оценкой «Весны» дама влепила пощечину мужчине в соседней ложе — и спутник дамы вручил пострадавшему свою визитную карточку, наутро была дуэль. Еще в одной ложе на стравинскофобов напустились Клод Дебюсси и Габриэле д’Аннунцио: премьера собрала весь свет и всю богему. Продюсер Габриэль Астрюк предложил публике досмотреть спектакль до конца, а уж потом свистеть; в ответ раздалось: «Сколько еще осталось?» «Пять минут», — ответил Дягилев. За воплями и свистом артисты не слышали музыки — но продолжали работать, отсчитывая ритм. На сцене неумолимо веселилась Древняя Русь, сияли нарисованные Николаем Рерихом сумрачные пейзажи, весна набирала силу, и чтобы языческие боги дали земле урожай, из толпы девчонок с намазанными свеклой щеками выбирали одну, которую надо принести в жертву.

Публика нервно реагировала на музыку, но ее смущали и танцы. Не то, что действие происходит в условные древние времена — балет регулярно отправлял и отправляет своих героев то к крестоносцам, а то и в эпоху фараонов. Но и сарацины, и фараоны, и жрецы в индуистских храмах до той поры разговаривали «благородным» танцевальным языком, герой-любовник отличался только костюмом, а крестьяне были не менее изящны, чем господа. Нижинский придумал новый язык — угрюмое и экспрессивное наречие, вовсе не «элегантное», но приковывающее взгляд как стихийное бедствие. Отменив вековые балетные правила, он фактически не только объяснил всем грядущим хореографам, что путь открыт и в балетном театре возможно все (был бы талант), но и дал старт развитию современного танца. По прихоти составителей программы фестиваля в Большом Финский национальный балет, что привозит в Москву «Весну» Нижинского, выступает последним с 18 по 21 апреля — то есть взглянуть на творение «отца-основателя» мы сможем лишь после того, как увидим сочинения его «потомков».

А потомков было много — за минувшие сто лет более пятидесяти хореографов брали в работу эту партитуру. Большинство новых версий появилось после Второй мировой, когда мир «дорос» до музыки Стравинского и привычно подозрительные к новинкам балетоманы стали воспринимать ее столь же «своей», как творения Петра Ильича Чайковского. В 1959-м взорвалась «Весна» Мориса Бежара: как в спектакле Нижинского содержалось предчувствие Первой мировой и личной катастрофы хореографа (через три месяца он разорвал отношения с Дягилевым, что, вероятно, ускорило развитие его душевной болезни), так спектакль Бежара предвосхищал сексуальную революцию и личный бежаровский триумф: голодные столкновения стай мужчин и женщин на сцене; танцовщицы, в прыжке седлающие танцовщика; танец гормонов, выписанный с адской изобретательностью. Большой привозит этот спектакль Bejart Ballet Lausanne вместе с еще одним бежаровским шедевром — «Кантатой 51», где речь идет о Благовещении, и это позволяет оценить фантастический диапазон хореографа (4-7 апреля).

В 1962-м в Королевском балете Великобритании Кеннет Макмиллан перенес действие «Весны священной» к аборигенам Австралии — и там снова выбирали жертву древним богам. Вот только гриб, который художник сделал тотемным символом, напоминал зрителям об атомных грибах — дело было в разгар «холодной войны». В 1965-м в Москве, в Большом театре, Наталью Касаткину и Владимира Василева возмутило смирение жертвы, и они заставили младого пастуха восстать против старцев, обрекших его девушку на ритуальную смерть. В 1974-м в Баварии Глен Тетли впервые поменял героине пол: языческим богам дарили юного танцовщика. Но следующая великая версия появилась лишь в 1975-м.

Пина Бауш засыпала всю сцену землей и заставила своих артистов танцевать на этой земле — возникла рифма со спектаклем Нижинского, опять усиление экспрессии и осознанный отказ от «воздушности». (Эта самая земля становится еще и причиной того, что сорокаминутную «Весну» в ГАБТ с 11 по 14 апреля Театр Пины Бауш покажет в сопровождении документального фильма, а не какого-нибудь еще балета — и насыпать, и убрать эти мелкие барханы в антракте невозможно). В 1975-м балет о том, что такое вообще — быть женщиной на этой Земле, в очередной раз так встряхнул балетный мир, что после версии Бауш в истории на несколько лет образовалась пауза. Хореографам казалось, что все сказано, тема закрыта.

Потом «Весну» ставили многие, особенно творцы contemporary dance — и Джиджи Качуляну, и Йохан Кресник, и Анжелен Прельжокаж. В «Балете Москва» существует, например, в репертуаре отличная, правильно-яростная «Весна» Режиса Обадиа — восемь лет назад театр получил за нее «Золотую маску».

В этом, юбилейном, году премьеры «Весны священной» идут по всему миру: в Лондоне в Sadler’s Wells ставит свою версию Акрам Хан, скрещивающий контемпорари и индийский танец катхак; в Сан-Франциско только что сотворил свою «Весну» неоклассик Юрий Посохов; в Штатах компания Марты Грэм восстанавливает спектакль первой леди американского модерна, которого не было в репертуаре более 20 лет. Российские театры не отстают: в июле Теодор Курентзис повезет поставленную в Перми Ромео Кастеллуччи «Весну» на Манчестерский фестиваль (в самой Перми спектакль должны показать в ноябре), в Петербург 19 и 20 апреля на фестиваль Dance Open привезет свою свеженькую версию Эдуард Клюг, а Саша Вальц сочинит новую версию спектакля для Мариинки (премьера ожидается 13 и 14 мая).

Большой же планировал открывать свой фестиваль новой работой Уэйна Макгрегора (находящийся на пике популярности хореограф пару сезонов назад перенес в главный театр страны свой балет «Chroma», и вышло очень хорошо), но после истории с нападением на Сергея Филина Макгрегор решил отложить свой визит в Россию. Поэтому в порядке срочной замены работу предложили худруку екатеринбургской компании «Провинциальные танцы» Татьяне Багановой — и что получится, пока не знает никто (в постановке заняты кордебалет Большого и несколько солистов уральского театра). Вместе с версией Багановой в один вечер Большой также покажет только что купленную и выученную «Квартиру» шведского гуру Матса Эка — и этот балет, 12 лет назад придуманный для Парижской оперы, можно без преувеличения назвать гениальным. Просто соседи маются неразделенными любовями, убирают жилище (в качестве реквизита — пылесосы) и выясняют отношения. Танцуют звезды Большого и (28 и 30 марта) Диана Вишнева. И вот этот подарок ко дню рождения «Весны» Нижинский точно бы оценил.