«Проблема не в сердце, а в голове» Психиатр Ольга Бухановская рассказала «Ленте.ру», как вылечить патологическое влечение

Частную психиатрическую клинику «Феникс» в Ростове-на-Дону профессор Александр Бухановский основал после того, как помог правоохранительным органам выйти на след самого известного маньяка СССР Андрея Чикатило. Психиатр составил его психологический портрет; именно после разговора с Бухановским Чикатило, на которого у следствия не было прямых улик, начал давать признательные показания. Впоследствии частная клиника Бухановского принимала пациентов — детей и взрослых — с болезнью зависимого поведения, в том числе с садизмом, педофилией, некрофилией, патологическими сексуальными влечениями. Профессор умер 18 апреля 2013 года от тяжелой легочной тромбоэмболии. По словам Ольги Бухановской, главного врача клиники «Феникс», ее отец принимал пациентов «до последнего дня жизни». И хотя основатель «Феникса» известен «связью» с серийными убийцами, и он сам, и врачи его клиники занимались другими тяжелыми болезнями — психозом, депрессией, хронической усталостью, наркоманией и клептоманией.

«Лента.ру»: Александр Бухановский открыл «Феникс» почти 22 года назад. На чем сейчас специализируется ваша клиника?

Ольга Бухановская: Мы работаем в области психиатрии, наркологии, судебной психиатрии, неврологии. Специалисты «Феникса» оказывают помощь при любых психосоматических, психических, наркологических и неврологических заболеваниях. Они могут быть разной степени тяжести — от легкой (как, например, хроническая усталость, легкая и средней тяжести депрессии), так и тяжелая (шизофренический психоз, депрессия с бредом и суицидальными попытками). Да и пациенты у нас разного возраста — это и дети, подростки, и зрелые люди, пожилые.

У нас работают 12 специалистов-психиатров, четыре психолога, нарколог, активно привлекаем других специалистов — это и невролог, терапевт, эндокринолог, хирург, и любой высококвалифицированный специалист, чья консультация полезна нашему пациенту. С таким небольшим штатом мы чисто консультативно обслуживаем тысячи по полторы-две пациентов в год. И человек триста лечатся и обследуются в нашем центре. Конечно же, мы занимаемся и лечением болезни зависимого поведения. Это то направление, что основал Александр Олимпиевич Бухановский.

Мы — одни из немногих, если не единственные, кто понимает, в чем проявляется болезнь зависимого поведения и как оказывать помощь. Специалисты «Феникса» оказывают помощь не только при наркоманиях и алкоголизме, но и при всех видах нехимической зависимости, число которых в последние десятилетия разрастается и расширяется. И это напрямую связано с новыми технологиями. Это и компьютерная зависимость, и азартные игры, и зависимость от мобильных телефонов, от скоростей, от экстремальных видов спорта. К нам периодически обращаются лица, которые лечатся и консультируются по вопросам расстройств сексуального предпочтения (в народе — сексуальных извращений). В том числе — садизм, педофилия, эксгибиционизм, трансвестизм и прочее. У нас лечится мальчик, у которого постепенно нарастает патосексуальное влечение к беременным женщинам. Очень своеобразно. Недавно на приеме было несколько человек, которые, как бы это сказать, имеют зависимость, тягу к человекообразным животным существам. Они в интернете общаются друг с другом, показывают картинки вроде бы людей, но с шерстью, повадками животных — у них свои сайты (имеется в виду «фурри» — прим. «Ленты.ру»). Сначала они рассматривают только картинки этих существ, но потом появляется потребность мастурбировать на них, сексуальность нормативная уходит, люди дезадаптируются. Несколько человек таких было, но, к сожалению, они не пошли на обследование. Но мне было бы очень интересно этим заняться.

Новые игры, новые технологии — это и новые проблемы для психиатров. У нас есть свое представление о том, как развивается зависимое поведение, вплоть до оскудения личности, оскудения сексуальности. Государство многое потеряет, если не оказывать помощь этим людям.

Над чем ваш отец работал до своей смерти?

У него произошло тромбообразование, тромбоэмболия оказалась крайне мощная. Я даже не думала, что такие бывают. Моя точка зрения — он не щадил себя.

Он работал со своими пациентами и до последнего вел прием, участвовал в консилиумах, до последнего дня жизни врачевал. Он известен «связью» с серийными убийцами, но, на мой взгляд, главное, что мой папа — блестящий врач и психиатр до мозга костей. В его жизни была возможность столкнуться с серийными убийцами, он увидел здесь проблемы общей психопатологии, психиатрии, обосновал их — и это, конечно, гениально. Но если бы он был безграмотным, непрофессиональным врачом, он бы этого никогда не сделал.

В прошлом году папа был в санатории, проходил реабилитацию после операции. Ему стало значительно лучше, он окреп, мы с ним общались по поводу одной пациентки по скайпу: она была в крайне тяжелом состоянии, и вероятность ее гибели была процентов восемьдесят. Он не прошел полностью курс терапии, втайне от меня приехал в Ростов и начал активно участвовать в ее судьбе. Вот в этом он весь.

Чем занимался последнее время помимо врачебной работы? Он писал книгу по транссексуализму, которую планировал лет 15-20. Потому что он первый человек, который разрабатывал данное направление, у него были свои представления о транссексуализме. Через него прошло огромное количество транссексуалов из СССР и всего мира. В одном из уголовных дел Александр Олимпиевич в качестве психиатра-специалиста выступал в судебном заседании по делу о жестоком убийстве. По нему одного молодого человека признали вменяемым, здоровым — и обвинение требовало для него большой срок. Папа же пришел к выводу, что есть некоторые ошибки в экспертном заключении и что этот человек был в болезненном состоянии, которое не позволяло ему ни руководить собой, ни осознавать свои действия. Недавно к нему обратился представитель одной из республик с просьбой помочь написать психологический портрет преступника. Папа интенсивно работал, готовился, объединил группу специалистов, создавал таблицы по эпизодам преступления, скоро должен был приехать следователь для обсуждения материалов, которые уже отработаны, но встречи, к сожалению, так и не произошло.

Часто в вашу клинику обращаются правоохранительные органы?

Периодически. О чем-то посоветоваться, что-то сказать, услышать нашу точку зрения, но больше обращаются адвокаты, обычные люди, представители той или иной стороны судебного процесса. И мы выступаем по уголовным и по гражданским делам как специалисты-психиатры и психиатры-эксперты, давая пояснения по тем или иным вопросам.

А такая практика, когда следователь обращается и просит нарисовать психологический портрет преступника, — она частая?

К сожалению, не частая. Может быть, это гордыня психиатрическая, но мне кажется, к психиатрам могли бы больше и чаще обращаться. Мы бываем полезны во многих сферах жизни. Не только в судебной, но и в решении социальных вопросов, трудовых вопросов. За портретами серийных убийц к нам обращались всего несколько раз, к сожалению. Хотя к нам добровольно приходят пациенты с различными отклонениями, лечатся — и мы видим, что наши мысли правильные, что наши теоретические представления совпадают с жизнью и с практикой.

Какие?

Например, мы лечим пациентов, которые обращаются к нам с садизмом, с некрофилией, с вампиризмом, и при длительном качественном лечении симптомы болезни не повторяются. Если вдруг кто-то раньше ушел или по каким-то причинам потерялся из виду, то через какое-то время мы узнаем, что те переживания, которые мы пытались лечить и лечили, реализуются. Это подтверждает ту гипотезу, которую вынянчил отец и поддерживают все сотрудники «Феникса»: без правильно организованного лечения, без врачебной помощи и психокоррекции болезнь зависимого поведения прогрессирует. К сожалению, может дойти до трагических результатов.

Какова специфика лечения таких пациентов, которые имеют склонность к насилию, садизму и могут совершить впоследствии тяжелые преступления?

Если это лечение в рамках болезни зависимого поведения, это обязательное использование медикаментов, психотропных веществ. Некоторые доктора думают, что надо вводить человека в состояние «овоща», но этого ни в коем случае нельзя делать, это какие-то мифы о психиатрии. Мы подбираем терапию таким образом, чтобы подавить патологическую тягу, патологическое влечение к патосексуальному действию. Вне зависимости — касается это еды, азарта или садизма. Важна правильно подобранная терапия, подавляющая только патологическое влечение, нормализующая процессы нервной системы, приводящая химические процессы в уравновешенное состояние. Это приводит к нормализации жизни и возможности работать уже психотерапевтически на фоне продолжающейся длительной медикаментозной терапии. Мы обязательно начинаем работу с психологами, с психотерапевтами, с социальными работниками, нам крайне важно адаптировать человека в обществе, чтобы он мог работать и обеспечивать себя. Чем больше уровень социальной адаптации, тем меньше вероятность очередного обострения. Это всегда комплексная работа, это работа команды, которую возглавляет врач-психиатр.

Подросток, ребенок, взрослый человек, поступивший с такими синдромами, живет в клинике или должен приходить наблюдаться?

Если это начало активной терапии, он находится длительное время у нас, иногда в течение суток, у нас есть удобные палаты, в которых можно долгое время оставаться. Если пациент живет в Ростове, то может лечиться в условиях дневного стационара. Это зависит от состояния, от степени выраженности дезадаптации. Когда-то, когда я начинала заниматься серийными преступниками и писала диссертацию, у нас не было палат, в которых можно было бы наблюдаться. Все происходило амбулаторно — иногда ночью звонили и рассказывали, что могут сейчас выйти в лес, что готовы начинать новый эпизод. Помогали, беседовали, объясняли необходимость лечения в этот момент, приема тех или иных препаратов, которые успокаивают нервную систему. Пациенты, тьфу-тьфу-тьфу, не совершали противоправных действий.

Сам акт совершения насилия, проявления жестокости, будь то над животными или людьми, можно назвать точкой кипения нервной системы, кризисом болезни?

Вот вы говорите «точка кипения», а мы называем это патологически усиленное возбуждение в некоторых участках мозга. Это патологическая тяга, тяжелое компульсивное влечение, безудержное влечение к совершению какого-то патологического действия.

Во время этой болезни поражены определенные участки мозга?

Они не поражены, там нет кисты, нет опухоли, там неправильно работают некоторые вещества, неправильно происходят химические процессы. В голове должно быть определенное количество серотонина, дофамина, иммунных комплексов, а при патологиях — либо дефицит, либо их чрезмерно много. Серотонина чрезмерно мало, норадреналина чрезмерно много может быть. Это дисбаланс.

Он врожденный или приобретенный?

Это приобретенные нарушения. Болезнь зависимого поведения — это не врожденная наследственная патология. Но есть причины, на фоне которых легко формируется такая патология. Она формируется в более молодом возрасте. Здесь сказываются и особенности строения мозга, и особенности воспитания, и особенности взаимоотношения в раннем детстве со своими сверстниками, и особенности знакомства с какими-то жизненными ситуациями.

Вы упомянули, что следите за судьбой таких пациентов. За каждым получается?

Нет, конечно, я не за каждым пациентом слежу. Мне бы за своей судьбой последить — и за судьбой моего сына. Но со многими пациентами поддерживаем многолетние связи.

Но бывали же случаи, когда человек закончил у вас лечение, а потом оказалось, что он совершил какое-то преступление?

Два человека таких было из всех.

Я так понимаю, что Игорь Елизаров (Елизаров, по данным СМИ, совершил три убийства, в подростковом возрасте наблюдался в клинике «Феникс» — прим. «Ленты.ру) — один из них?

Ну, это вы так его называете, у него просто другая фамилия. А второй случай был очень давно, там была попытка изнасилования в самом начале терапии. Крайне тяжелый пациент. Но это было лет двадцать назад. Болезни зависимого влечения не проходят за один курс. И даже несколько курсов не дадут гарантию, что человек смог обрубить на корню подобные влечения. Наблюдаться надо многие годы, неопределенно долго.

А как на государственном уровне, а не на уровне частной клиники отследить такие симптомы? Возможно, раннее лечение снизило бы число преступлений?

Возможно, но надо, наверное, создавать клиники, которые на этом специализируются. И люди должны понимать, что если они туда пойдут, то их не будут наказывать, не будут отдавать прокурору, а будут заниматься и вникать в медицинскую проблему, помогать. Года полтора назад, когда наша страна перешла в ранг «страны педофилов», и я, и отец говорили о том, что не все люди, которые совершают развратные действия в отношении детей, — это педофилы. Педофилы — это те, кто страдают психическим расстройством в рамках болезни зависимого поведения. Но лица, которые совершают развратные действия с малолетними, иногда не страдают психической болезнью. Есть и экспериментаторы, которые пробуют развратные действия с разными объектами. Есть, грубо говоря, моральные уроды, которые насытились всем, и им нужно что-то новое. Есть люди, у которых просто размылись в нашем обществе понятия о том, что можно, а что нельзя, что дозволено, а что не дозволено. У каждого из нас внутри должны быть и моральные, и этические нормы, чтобы сопротивляться каким-то влечениям, которые недопустимы. А сейчас этого нет. Вот эта безнаказанность, вседозволенность, убежденность, что все покупается и продается, — это тоже влияет на то, что люди позволяют себе лишнее.

Но в чем проявляется тогда именно педофилия? Как отличить педофила от «морального урода»?

Ну, я вас умоляю. Это патологическое влечение, как к наркотику, к тому, чтобы совершать действия с малолетними. Если у человека есть педофилия, она имеет свои проявления, которые должен выявить врач-психиатр. Если нет, то пусть отвечает по полной программе.

Бывшие заключенные к вам обращаются?

Да. Не все, кто отбывал наказание, получили лечение. Проблема не в зрении, не в руках, не в сердце, а в голове: патологические фантазии-то никуда не уберешь. Патологические представления, сновидения, навязчивые мысли — они-то остаются. Вот что надо лечить. В тюрьме у некоторых состояние начинает ухудшаться, потому что болезнь-то прогрессирует. Службы в тюрьмах есть, но там должно быть больше психиатров, которые знают эту патологию, могут оказать соответствующую необходимую помощь.

Насколько велика вероятность, что бывший заключенный может впоследствии совершить более тяжкое преступление? Осужден за кражу, но просидел в тюрьме и вышел более агрессивным, десоциализированным и так далее?

Он может выйти более дезадаптированным, дополнительные хронические стрессы, неразрешенные конфликты усиливают патологическое влечение.

А можно уже как-то уйти от этой темы? Я понимаю: интерес, жареные факты, связанные с убийцами и всем прочим. Да, у нас есть качественный опыт лечения болезни зависимости, но не только маньяков. Это более ужасающее явление. Но есть и другие варианты зависимостей, а за каждым — судьба, трагедия конкретного человека. Например, это и проблема клептомании. Молодая женщина — ей 26-27 лет — пришла со слезами на глазах и сказала, что у нее уже восемь условных судимостей, и кроме нас она не знает, кто ей может помочь. И мы тянем ее уже три года. У нее клептомания, тяжелейшая клептомания. Мы первые выявили у нее огромную опухоль в голове. Это не причина для клептомании, но опухоль мешает ее лечить. В течение полутора лет она не воровала, у нее нормализовалась ситуация в семье, она начала работать. Мы ее лечим абсолютно бесплатно. И вот была зима, она живет в области, на хуторе, и не могла до нас доехать. Она не могла выйти и купить лекарства — и прервала лечение. На фоне прекращения приема препаратов она совершила кражу. Сейчас все возобновили, все благополучно, она опять приезжает, с мужем хорошие отношения, с бабушкой.

А когда мы выводим пациента из тяжелого психоза, когда он не разговаривает, когда он летает между планетами, считает, что у него проводки от заднего прохода идут к солнцу — и потом, через три месяца лечения, он понимает, что он есть он, что мама есть мама. И жизнь становится полноценной. Вот где счастье и удовольствие от жизни, и не только для пациентов и их родственников, но и для врачей. Вот о чем хочется уже поговорить. Вот почему Александр Олимпиевич назвал наш центр «Фениксом», вот почему весь коллектив клиники работает под девизом «Возрождаем к новой жизни».

У психиатрии — человеческое лицо, и не надо бояться психиатров. Мы же ходим к гинекологам, мы ходим к терапевтам, так же и психиатров целесообразно посещать.

Многие люди предполагают, что хорошая психиатрическая помощь — дорогостоящая, они не могут себе ее позволить. Вот вы говорите, что лечите каких-то клиентов бесплатно. Что делать человеку, если у него депрессия, но нет средств на долгое лечение и дорогостоящие препараты?

Если нет средств и наше государство не дает этих средств на бесплатное лечение, значит, врачи спрашивают у пациентов и их родственников, какую сумму безболезненно для всей семьи они могут выделить на лекарства для поддержания длительного лечения. Одни говорят: меня здоровье родственника крайне волнует, но я не потяну 10 тысяч в месяц. Значит, врачи подбирают необходимое лечение, используя более дешевые лекарства. Ну а что делать? Такова жизнь, надо искать и исходить из возможностей, которые имеются у этих людей.

А много пациентов вы лечите бесплатно?

У нас есть пациенты, которые идут на благотворительной основе, есть те, кого мы лечим бесплатно. Но мы — частный высококвалифицированный центр. Конечно, наша работа платная. Можно лет пять обследоваться, лечиться и не получить результат, а можно один раз пролечиться, получить результат и его поддерживать. В зависимости от того, какие люди ставят цели.

Мы затрагивали в разговоре тему государственной структуры, которая отслеживала бы мании…

Не отслеживала бы мании, а оказывала бы помощь людям, у которых есть склонность к садизму и расстройствам сексуального предпочтения. Я видела такой государственный центр в Гамбурге, мне он очень понравился. Больница, в которой есть отделение для лиц, совершивших множественные жестокие преступления. Меня не пустили в это отделение, к сожалению, оно закрыто для посторонних. У них есть дневной стационар и амбулаторная помощь. Мы заинтересованы в частно-государственном партнерстве. Если бы государство заинтересовалось нашей работой, дало нам в аренду помещение или помогло построить клинику закрытого типа, то мы бы бесплатно смогли лечить таких пациентов.

Но, наверное, прежде чем открывать по всей стране клиники с такими отделениями, нужны специалисты. У нас в стране много психиатров, которые могут лечить людей с расстройствами сексуального предпочтения?

Я думаю, что кроме «Феникса» это еще несколько учеников Александра Олимпиевича.

Вы лечите и наркоманию. Сейчас большая дискуссия развернулась в обществе из-за центра Евгения Ройзмана, где наркоманов лечат принудительно. Как вы считаете, эффект дает принудительное или добровольное лечение?

Я считаю, что лица, совершившие правонарушения, которые напрямую связаны с наркоманией, алкоголизмом, должны лечиться принудительно. У лиц, которые законопослушны, но страдают химической зависимостью, есть два пути. Один путь — ты добровольно обращаешься и лечишься, но тогда надо гарантировать, чтобы списки таких лиц из медицинских учреждений не попадали в правоохранительные органы, а наркоманию лечили профессионалы. Сейчас же лечат все кому не лень и наркоманию, и алкоголизм. Это, как мне кажется, громадная государственная ошибка. Ведь правильно — должно подавляться патологическое влечение, помимо медикаментозной терапии и обрыва ломок. Потом надо подключать психологов, терапевтов. Другой путь — это путь в никуда — ни жизни, ни судьбы, путь к деградации, ускоренный путь к смерти от передозировок, осложнений. Но это выбор самого наркомана. Выбор, неприемлемый для его близких, но все же выбор. Есть еще один вариант организации наркологической помощи в рамках недобровольного лечения, но только с санкции суда.

Что хочу сказать. Если кто-то раскурил косяк, это плохо. Чтобы он не раскуривал, необходимо говорить, почему это плохо, какими могут быть последствия. Косячок покурил с гашишем, а потом может шизофрения развиться, может развиться психоз или биполярное расстройство, депрессия, тревога. Только не надо пугать, надо показывать альтернативную жизнь и альтернативные возможности жизни. Почему мы на сигаретах пишем «курение это плохо, приводит к импотенции»? Ну покажите, что член не встает, что язвы и опухоли бывают. С наркотиками так же. Это больше запомнится. Может, тот, кто готов принять наркотик, но боится, тогда его и не употребит. Дайте информацию, но правдивую. И покажите человеку взамен что-нибудь хорошее. Зачем нам знать, что кого-то там бьют? Я хочу знать о хорошем, я хочу помнить фильмы с Орловой, моей душе это приятно. Мы живем в постоянном, хроническом информационном стрессе. Это все влияет на психику. Я, например, устала от негативной информации. Да, мы должны знать о неприглядных жизненных ситуациях, поступках, но я абсолютно убеждена, что информация об одном негативе должна перекрываться пятью известиями о позитиве — человечном, душевном, интеллигентном, добром, честном, порядочном, нормативно сексуальном, патриотичном и другом. И главное — на примерах конкретных людей.