Шуточный повод для мировой войны Выбор места для Глейвицкого инцидента — отправной точки Второй мировой — определили победы Польши в радиовойне

Формальным поводом к началу Второй мировой войны — нападению Германии на Польшу — стал так называемый Глейвицкий инцидент: инсценированное нападение переодетых в польскую форму эсэсовцев на немецкую же приграничную радиостанцию. «Повстанцы» передали в эфир воззвание на польском языке и ушли, аккуратно разложив на полу заблаговременно подготовленные трупы. На следующий день, 1 сентября 1939 года, Гитлер заявил о польских атаках на немецкую территорию и объявил соседу войну, которая скоро стала мировой.

«Странная война», блицкриг во Франции, битва за Англию, вторжение в СССР — эти грандиозные события отправили на задний план истории Глейвицкий инцидент, да и сам польско-немецкий конфликт. Однако выбор места и объекта для провокации был не случаен: начиная с середины 1920-х годов оба государства вели активную информационную войну за сердца и умы жителей приграничных районов, прежде всего с помощью новейшей технологии ХХ века — радио. В предвоенные месяцы 1939 года антинемецкая пропаганда властей польской Силезии стала предельно агрессивной и, надо сказать, весьма эффективной, что и дало Гитлеру некоторый ресурс правдоподобия для инсценировки провокации. Об информационной войне за души жителей силезского приграничья, из которых Берлин пытался сделать немцев, а Варшава — поляков, рассказывает «Лента.ру».

Борьба за души в прямом эфире

Земли Силезии — исторического региона на стыке Чехии, Германии и Польши — изначально принадлежали польской короне, но потом перешли под власть Габсбургов, а в XVIII веке были завоеваны Пруссией. Смешанное население территории за много столетий постепенно онемечивалось, и Силезия считалось одной из самых преданных Второму рейху земель. В XIX веке Верхняя Силезия стала первостепенным промышленным районом Германии: там добывалось четверть угля, 81 процент цинка и 34 процента свинца. В 1914 году поляков (и людей со смешанной идентичностью) в регионе оставалось более половины (из 2 миллионов населения).

Согласно Версальскому договору (1919 год), в Верхней Силезии должен был пройти плебисцит: ее жителям предоставили возможность самим решить, в каком государстве им жить. Плебисцит был назначен на 1921 год, а пока немецкие власти оставались на своих местах. И поляки, и немцы использовали это время для активной пропаганды — более того, первые подняли на территории Силезии два восстания. Однако в итоге большинство проголосовавших неожиданно для всех высказались за Германию (707 605 против 479 359). После этого разразилось третье восстание, самое кровопролитное, из-за чего страны Антанты решили разделить Верхнюю Силезию по линии фронта между польскими и немецкими формированиями (по состоянию на октябрь 1921 года). Так в польском Силезском воеводстве осталось примерно 260 тысяч немцев (на 735 тысяч поляков), а германской провинции Верхняя Силезия — 530 тысяч поляков (на 635 тысяч немцев).

В 1920-е годы европейские государства, недовольные установленными по итогам Первой мировой границами, начали активно использовать для пропагандистской борьбы за души жителей приграничных территорий (своих и чужих) новейшую технологию — радио. Чиновники хотели поскорее сделать из своих граждан «правильных» немцев (поляков, венгров и так далее), поддержать «соотечественников» за новыми границами, одновременно подавляя сепаратистские настроения этнических меньшинств на своей территории и разжигая их на территории соседей.

С этой целью Германия создала приграничные радиостанции: от Аахена до Кенигсберга, от Киля до Бреслау. Именно для усиления сигнала последней и была в 1925 году сооружена станция-ретранслятор в Глейвице. Через два года на расстоянии 12 километров начало работу «Польское радио Катовице» (ПРК), чей сигнал был в восемь раз мощнее глейвицкого. Немецкие власти так испугались проиграть информационную войну, что Имперское радиовещательное общество усилило мощность ретрансляционной станции, а через пять лет пришедшие к власти нацисты подняли его еще в десять раз — и перестроили глейвицкую радиомачту. Она стала (и остается по сей день) одним из самых высоких деревянных зданий в мире (118 метров). Губернатор воеводства принял вызов и усилил летом 1939 года мощность сигнала ПРК с 12 до 50 кВт.

Бело-красный Карлик

Содержание радиопередач изначально носило откровенно провокационный характер и по нынешним меркам может считаться «разжиганием межнациональной розни» и «подстрекательством к вооруженному мятежу». Но после встреч глав соответствующих структур в 1927 году, а также подписания польско-германского пакта о ненападении в 1934 году провокационные передачи были закрыты, и на передний план вышел обычный для эпохи контент: концерты, радиоспектакли, литературные чтения, образовательные передачи — но с легким политическим акцентом.

И здесь у ПРК появилась козырная карта — радиоведущий Станислав Лигонь (Stanisław Ligoń), известный как Карлик: силезец, который учился в Берлине, но стал не только художником и драматургом, но и пропольским политиком-националистом. Прославился Карлик тем, что вел передачи на очень специфическом силезском диалекте (разбавленном польском, Wasserpolnisch), пел песенки, травил байки и сыпал шутками, которые понимали только местные. Впрочем, граница между политикой и юмором в его передачах была весьма условной. В 1930 году он рассказал такой анекдот. Немец хвастается перед поляком технологическими достижениями своей страны: в Берлине изобрели машину, и если у одного ее конца поставить корову, то с другого конца выпадут банки с консервами. А поляк отвечает, что в Варшаве машина еще лучше: положишь перед ней банку тушенки, а с другой стороны выйдет корова.

Юмористические передачи Карлика стали настолько популярными, что в немецкой Силезии их слушали даже члены нацистской партии, а члены фан-клуба Лигоня продавали карикатуры, сборники анекдотов и фотографии своего кумира во время самых разных культурных мероприятий. Немецкие националисты Силезии пытались убедить Берлин отказаться от политики вещания исключительно на немецком языке и создать программы на местном говоре, но безуспешно: принцип германизации остался незыблемым. Однако власти немецкой провинции напрасно били тревогу по поводу превращения равнодушных к национальному вопросу «регионалов» в поляков: силезцы слушали передачи Лигоня смеха ради и игнорировали идеологически выдержанные программы польского радио. Вопреки идеалам самого Карлика и варшавского начальства, его шутки не поднимали польское национальное самосознание у немецких силезцев, а лишь укрепляли презираемую в столицах региональную идентичность. Для жителей провинции программы с польской стороны границы были желанной альтернативой все более жесткому и цензурированному радио нацистской Германии — но, слушая их, они не становились автоматически польскими патриотами.

В предвоенные годы в затихшей было радиовойне наступил новый виток напряженности. В ответ на проводимую Гитлером германизацию (Eindeutschung) Силезии, ПРК запустила программу «За рубежом», где местных призывали отказываться от использования немецких топонимов (Глейвиц — Гливице, Бреслау — Вроцлав) и информировали об их правах как меньшинства. Особенно интенсивно радио работало во время переписи населения в мае 1939 года, когда Берлин с помощью угроз и мощной пропаганды пытался заставить местных жителей назвать себя в опросных листах немцами. Лигонь и ПРК пытались разоблачить эти манипуляции, вспоминая о «семи столетиях борьбы силезцев с германизацией».

Однако антинацистский и разоблачительный потенциал польского радио не мог реализоваться в полной мере из-за того, что в самой Речи Посполитой в конце 1930-х начался правый поворот в сторону национализма и антисемитизма. После погромов «Хрустальной ночи» Лигонь заметил в эфире, что немцы «для прикола» подожгли синагогу в Бойтене. Сравнив этот акт вандализма с жестокостями, проявленными солдатами фрайкора при подавлении силезского восстания, Карлик заявил, что «мы, поляки, не стоим в стороне, когда с кем-то поступают несправедливо». Но, будучи сторонником силезского воеводы, известного своими антисемитскими взглядами, Лигонь закончил выступление тем, что «все это не наше дело».

Горячее лето тридцать девятого

В 1939 году идеологические перепалки немецкой и польской радиостанций приобрели такой накал, что местные жители начали всерьез опасаться войны. В июле ПРК начало вещание на немецком языке, маскируясь под радио рейха, а также стало выпускать антинемецкие передачи на чешском языке, для жителей Протектората Богемии и Моравии. В августе Германия отказалась от своей политики одноязычного вещания и стала транслировать передачи на польском и украинском. В ответ на это силезские поляки начали сеять слухи, что эти передачи на самом деле исходят от польского радио в Бреслау (столица провинции Силезия) и что вся Верхняя Силезия скоро присоединится к Речи Посполитой.

Немецкая пропаганда истерически изображала Польшу как марионетку в руках англо-французского империализма и источника агрессии (а Германию — как лагерь мира). Меры польского правительства, направленные против организаций немецкого меньшинства в воеводстве, давали лишний козырь в руки пропагандистов из рейха.

Летом сотни жителей польской Силезии нелегально пересекали границу, чтобы найти в Германии хороший заработок и, главное, избежать призыва в польскую армию — не участвовать в заведомо проигрышной войне. Нацисты обучали их на агитаторов, которые должны были рассказывать силезцам из провинции об ужасах жизни в Польше. Чтобы «переспорить» эту пропаганду, Карлик сообщал по радио об отвратительных условиях, в которых живут беженцы, и о том, как бедно и голодно живет рейх, готовящийся к войне. «Лучше надевайте польскую форму! Голодные немецкие солдаты мечтают о том, как они завоюют Польшу, чтобы наконец-то наесться досыта».

Для противодействия пропагандистской агрессии Германии польское радио не стеснялось и само «бряцать оружием». Передачи Лигоня в августе 1939 года на разный лад говорили о неизбежности войны, обычно в ироничной манере: «Эй, нацисты, готовьте ваши задницы для наших розг… Пускай немцы только войдут сюда, и мы разорвем их нашими окровавленными острыми когтями». Карлик даже намекал на то, что Польша может сделать первый шаг: укрепления на границе возводятся немцами для того, чтобы «спрятать свои задницы, когда мы придем». Когда власти Германии выразили свое недовольство, польские чиновники заметили, что те не понимают шуток. «Какие же натянутые нервы у “фюреров”, если их тревожит даже юмор и смех», — сообщалось в официальном издании воеводства «Польска Заходня».

Но если Лигонь еще мог оправдаться шутками, то силезский воевода Михал Гражиньский (Michał Grażyński) был предельно серьезен. В июне 1939 года вместе с ветеранами восстаний 1919-1921 годов, участниками военизированного формирования «Звёнзек повстаньцув» и солдатами армии он торжественно открыл памятник повстанцу на расстоянии всего 200 метров от немецкой границы. Во время церемонии открытия, транслировавшейся ПРК, Гражиньский обещал, что «дело, которое не закончили герои третьего восстания, закончим мы» — то есть, отберем Верхнюю Силезию у Германии. Через неделю воевода открыл еще один «Памятник повстанцу», также у немецкой границы (в деревне Борушовице). Наконец, в середине августа «Звёнзек повстаньцув» провел свой ежегодный «Марш к Одеру» от немецкой к чешской границе. В иные годы эти польские «традиции и церемонии» вряд ли вызвали бы большой резонанс, но в предвоенной атмосфере пропаганда рейха выжала из них максимум доказательств для своей теории об агрессивных планах Польши, якобы готовящей аннексию Верхней Силезии.

И 2 сентября 1939 года немецкие власти смогли привязать Глейвицкий инцидент к агрессивным высказыванием Гражиньского — в инсценированной атаке на радиостанцию «принимали участие банды “Звёнзека повстаньцув”», — сообщали газеты рейха. Увы, передавая в прямом эфире программы, где открыто объявлялось о том, что немецкую Силезию надо отобрать, ПРК помогло сделать мысль о польской агрессии правдоподобной и облегчило нацистам поиск повода для вторжения в Польшу.