В начале декабря Государственный Эрмитаж празднует 250-летие. Четверть тысячелетия — срок немалый. А с другой стороны, его директору Михаилу Пиотровскому в эти же дни исполнилось 70, всего-то в три с половиной раза меньше. О главном музее России рассказывает «Лента.ру».
Год основания Эрмитажа — тогда еще не государственного, а императорского — известен точно. Это 1764-й, когда первая партия из 225 картин, в основном голландско-фламандской школы первой половины XVII века, поступила из Берлина в Санкт-Петербург. Но первоначально предназначались они не для России. Эту коллекцию в течение десяти лет собирал берлинский коммерсант Иоганн Эрнст Гоцковский по личному поручению Фридриха II. Но благодаря успехам русской армии Фридриху стало не до живописи, а Гоцковский затеял в оккупированном русскими Берлине хлеботорговлю, влез в долги и передал коллекцию русскому послу Владимиру Долгорукому. В день Святой Екатерины, 7 декабря, была устроена торжественная презентация трофейной живописи в Малом Эрмитаже.
Екатерина II, умело совмещая PR и личную заинтересованность, вела переписку с умнейшими людьми эпохи. Советы Вольтера и Дидро способствовали быстрому пополнению императорского собрания. В 1769-м она приобрела дрезденскую коллекцию графа Брюля, насчитывавшую около 600 картин, в их числе пейзаж Тициана «Бегство в Египет». В 1772-м императрица купила в Париже коллекцию живописи барона Кроза с ключевыми представителями европейского искусства: Рафаэля, Джорджоне, Тициана, Рембрандта, Рубенса, Ван Дейка, Пуссена, Клода Лоррена, Ватто. Рембрандт и портреты Ван Дейка составляли почти две трети в купленной для Эрмитажа в 1779 году коллекции британского премьер-министра Уолпола, спустя полтора века раздробленной по музеям страны и частично проданной другу Советского Союза Арманду Хаммеру. Места во дворце не хватало, и в конце века открывается здание Большого Эрмитажа постройки архитектора Юрия Матвеевича (Георга Фридриха) Фельтена.
Чтобы работать в Эрмитаже, Пушкин обращался за помощью к близкому ко двору Жуковскому. Для публики собрание в новом здании, Новом Эрмитаже, открылось только при Николае I в 1852 году. К 1880 году посещаемость музея достигла 50 000 человек в год. Во второй половине позапрошлого века хранителем Эрмитажа был ученый Андрей Сомов, издавший первый «Каталог Картинной галереи Эрмитажа», каталогизировавший фонды рисунка. При нем в музей начали поступать материалы археологических раскопок и живопись русских художников-современников. Сомов и умер на работе: на Дворцовой площади его задавила карета.
В 1895 году часть произведений русских художников передали в открывшийся в Михайловском дворце музей Александра III (сейчас — Русский музей). А многие произведения, приписывавшиеся ранее знаменитым художникам Возрождения, были заново атрибутированы как работы их учеников, так называемые «леонардески».
Фото: Владимир Вяткин / РИА Новости
После штурма Зимнего дворца искусство стало принадлежать народу. На собрании Эрмитажа смена власти отразилась очень сильно. К Эрмитажной коллекции добавились национализированные частные собрания и коллекция Академии художеств, появились французские художники (после войны существенно дополненные в результате расформирования московского Музея нового западного искусства). В то же время коллекция дробилась между небольшими музеями в провинции. Бриллиантовую комнату перевезли в Кремль (она послужила основой Алмазного фонда), часть собрания старых мастеров передали в ГМИИ. А во второй половине 20-х годов советское правительство решило обменять шедевры Эрмитажа на валюту, которой остро не хватало для индустриализации страны.
Письмо об изъятии для распродажи предметов искусства античности, ренессанса, готики, изделий из золота, драгоценных металлов и слоновой кости поступило из Главнауки за подписью Вольтера, незадолго до того наладившего успешный сбыт на Западе продукции кустарных артелей Мстеры, Холуя и Палеха. Всего из фондов было изъято почти 3000 произведений искусства, которые поначалу продавались тайно. Информация о продаже «достояния республики» открылась только в 1933 году, когда газета «Нью-Йорк таймс» опубликовала заметку о покупке «Распятия» и «Страшного суда» ван Эйка музеем Метрополитен. Распродажу удалось остановить после нескольких писем Сталину от сотрудников Эрмитажа. Выручка от всех этих продаж была солидной: около одного процента от валового дохода страны.
К культурному наследию стали относиться бережней. Всего через неделю после нападения фашистской Германии на Урал ушел первый эшелон с экспонатами Эрмитажа. Второй поезд отправился в эвакуацию через месяц. Третий, уже собранный состав уйти не успел и остался в блокированном Ленинграде. До конца войны эвакуированные сокровища Эрмитажа хранились в Свердловске, в доме купца Ипатьева, где после расстрела царской семьи размещался музей Революции. Осенью и зимой 1941 года в эрмитажные бомбоубежища приняли около двух тысяч сотрудников Эрмитажа с семьями и многих известных деятелей науки и искусства. Там пережил блокаду и будущий директор Эрмитажа Борис Пиотровский.
В 1964 году он заменил директора Михаила Артамонова, чья передовая позиция по многим вопросам музейной деятельности стоила ему должности. При Артамонове в Эрмитаже прошла выставка Пикассо, на которую стояли многочасовые очереди. А в марте 1964-го группа технических сотрудников музея, среди которых был Михаил Шемякин, открыла выставку «работников хозяйственной части», так называемую «выставку такелажников». Ее закрыли на следующий день (уже после того, как на ней успел побывать весь Ленинград), такелажников уволили вместе с директором. Это была первая выставка современного искусства в классическом музее, но в полной мере тенденция к осовремениванию Эрмитажа проявилась только после крушения СССР.
Фото: Алексей Даничев / РИА Новости
Михаил Борисович Пиотровский рос у отца на работе, в залах Эрмитажа. Поэтому когда встал вопрос о смене директора, разногласий не возникло. В 1991 году его назначили заместителем директора, в 1992-м — директором. В тяжелое для страны время вновь поступали предложения о продаже экспонатов, но коллекция Эрмитажа только пополнялась, несмотря на постоянную нехватку средств. Появляются отдел современного искусства и его программа «Эрмитаж-20/21», в рамках которой в Петербург привозят выставки крупнейших художников современности, большинство из них — на грани музеефикации. Как бы ни относиться к братьям Чэпменам, чья выставка «Конец веселья» прошла в 2012 году (после связанного с выставкой скандала православных правозащитников художники заявили: «в Россию больше ни ногой»), и к Илье Кабакову (его инсталляция «Красный Вагон» находится в коллекции Эрмитажа, а парная выставка Кабакова и Эль Лисицкого состоялась в 2013-м), прекрасно, что самый главный музей страны следит за самыми кассовыми художниками современности, а их не так-то много.
Эрмитаж расширяется. Не так давно заработали новые, открытые для публики, помещения хранения в Старой Деревне. После переезда Военно-морского музея Эрмитаж получил здание Биржи, в котором будет музей геральдики. В Главном Штабе, обкатанном Манифестой («Манифеста без манифеста» — политкорректно назвал первое издание европейской биеннале в России ее куратор Каспер Кениг), в дни юбилея открылась постоянная экспозиция импрессионистов и постимпрессионистов из собраний Щукина и Морозова. И хотя Манифеста запомнилась в основном скандалами, произошедшими еще до ее открытия, Эрмитажу она принесла почти двойной рост посетителей. В отличие от новой политики ГМИИ (кстати, проигравшему Эрмитажу в битве за наследие Музея нового западного искусства), Михаил Пиотровский относится к современному искусству вполне потребительски. И это отношение себя оправдывает — по крайней мере, в глазах министерства культуры, считающего успехи культурных институций по головам.