«ИГ занял нишу левой идеологии» Политологи о причинах появления «Исламского государства» и способах борьбы с ним

В Московской высшей школе социальных и экономических наук прошла дискуссия, посвященная проблеме «Исламского государства», запрещенной в России террористической организации. В обсуждении, в частности, принимали участие Станислав Кожеуров, магистр Университета Манчестера, а также Сергей Демиденко, доцент факультета мировой экономики и мировой политики департамента международных отношений ВШЭ. Они попытались объяснить факторы, прежде всего социальные, которые привели к формированию ИГ.

Востоковеды против теоретиков-международников

Станислав Кожеуров:

Сегодняшняя тема обусловлена событиями, произошедшими год назад: в июле 2014 года на Ближнем Востоке было провозглашено «Исламское государство». За прошедший год случилось много всего: были феерические победы ИГ над иракскими и сирийскими подразделениями, были такие же яркие поражения, были попытки установить какое-то управление на территориях, подконтрольных ИГ, были дикие, нечеловеческие видео казней. Это позволяет с некоторой долей осторожности утверждать, что «Исламское государство» — та реальность, с которой нам придется еще некоторое время существовать в будущем.

Я хочу понять, как осмысляется сегодня этот монстр, родившийся в песках Месопотамии. Существуют две принципиально разные позиции, с которых можно смотреть на события на Ближнем Востоке, причем речь идет не только об «Исламском государстве» — это и война в Сирии, и арабо-израильский конфликт, и палестинские проблемы, межгосударственные отношения, альянсы и так далее. Одна из них — точка зрения востоковедов, другая — международно-теоретическая, с точки зрения теории международных отношений. Мне кажется, эти две точки зрения долго сосуществуют параллельно, конкурируют друг с другом, но при этом очень редко пересекаются, и это вредит нашему пониманию происходящего.

Рассматривать проблему с точки зрения теории международных отношений очень выгодно, поскольку она предлагает жесткую методологию, качественный язык описания, свои принципы различения и объяснения. В рамках этой перспективы Ближний Восток оказывается таким же регионом, как и любой другой, со своими региональными вариациями и особенностями. Для специалистов по теории международных отношений, в целом, Ближний Восток, с нюансами, мало чем отличается от Европы или Латинской Америки. Базовые международные отношения там для них вполне объяснимы и исследуемы в рамках этой методологии.

Помимо преимуществ, эта перспектива имеет свои очевидные недостатки. Один очень крупный американский специалист по международной политэкономии написал книгу толщиной почти 600 страниц, пользуясь эконометрикой, теорией рационального выбора, политэкономией. В ней он, с помощью зубодробительно сложной высшей математики, объяснял, почему военные в Израиле имеют такое большое влияние на внутреннюю политику страны, но при этом мало влияют на внешнеэкономический курс страны.

Когда видишь страницу за страницей, исписанные сигмами, числом пи, интегралами и логарифмами, понимаешь, что за ними скрываются живые люди, которые думают, действуют, и отнюдь не по логарифмам. Невольно начинаешь сомневаться в выводах, к которым приходит автор. Если мы оказываемся в рамках теории международных отношений, прежде всего в рамках ее особенных разделов вроде международной политэкономии, теории рационального выбора, всего того математизированного и очень специфического экономического блока, то это вызывает некоторые проблемы.

Другая, соперничающая, методология, которая на протяжении многих лет была доминирующей, — востоковедения. Для нее Ближний Восток — не такой же регион мира, как и любой другой, со своими вариациями, а уникальный. С точки зрения востоковеда, понять, что происходит там, можно только зная культуру, язык, традиции, обычаи, историю. Соответственно, любые наблюдаемые международно-политические процессы будут объясняться именно этим.

Есть, например, замечательные работы, объясняющие ту или иную специфику дипломатии арабских стран с османской дипломатической культурой. Есть настолько же прекрасные работы, объясняющие все стремления Насера (президент Египта в 1954-1970 годах — прим. «Ленты.ру») его «арабским сознанием», а действия Израиля по созданию периферийного альянса в 60-е годы — региональными особенностями.

Казалось бы, все замечательно, мы владеем эмпирикой, она выстраивается в некие нарративы, они даже пытаются нам что-то объяснить. Но эта перспектива имеет такие же ограничения, как и упомянутая ранее. Она лишена своего языка описания. Очень часто авторы-востоковеды смешивают языки, и особенно это касается русскоязычных авторов. Они бесконечно нагромождают понятия и термины, играются в это, упиваются своим знанием региональных реалий, выстраивая скучные длительные нарративы, которые больше ничего, кроме одной конкретной ситуации, объяснить не могут.

В осмыслении проблемы «Исламского государства» мы столкнулись именно с этой ситуацией. В России доминирует вторая перспектива — востоковеда, и она во многом исчерпала себя. Не буду называть имен, но я сделал небольшой обзор, взял пять самых статусных российских арабистов и сравнил, что они писали про ИГ начиная примерно с августа-сентября прошлого года до сегодняшнего дня. В результате обнаружилась поразительная вещь — на протяжении всего этого времени они писали одно и то же.

Прослеживается одна позиция относительно возникновения «Исламского государства» — это слияние малых сил, до 2003 года подчинявшихся Саддаму Хуссейну и связанных с «Аль-Каидой». Подобное единодушие можно отметить и в вопросе об особенностях ИГ. Говорится о его массовости, привлечении сторонников извне, поддержке в определенных кругах стран Персидского залива, способности к наведению относительного порядка на подконтрольных территориях. Примерно то же самое прослеживается и относительно целей ИГ: нам говорят, что его целью является халифат, что сейчас это суннитское исламское государство, что оно ставит своей целью уничтожение секуляризма и любого понимания западных свобод на Ближнем Востоке.

Причина появления ИГ также не вызывает у специалистов особых проблем. Нам говорят о вине политики США, которая привела к положительной дискриминации относительно шиитов и, соответственно, спровоцировала суннитов. Исторически мыслящие авторы говорят, что США лишь усугубили то, что было раньше. Среди русских арабистов есть относительно устойчивая тенденция видеть в ИГ государство. Его называют «полноценным государством», просто «государством», «де-факто государством». Только один из изученных мною арабистов назвал его террористической организацией.

Я не ставлю под сомнение правильность этих выводов. Меня смущают две вещи: то, что они повторяются из комментария в комментарий и из статьи в статью, и то, что эти выводы оказываются строго региональными. Они не позволяют сделать никаких выводов относительно схожих организаций, например «Боко харам» в Африке. Меня также смущает, что авторы не задаются концептуальными и теоретическими вопросами — какие уроки мы, европейцы, из всего, что произошло там, должны вынести.

Сегодня важно взаимное проникновение и взаимное интеллектуальное участие международников-теоретиков и хорошо подкованных эмпириков-регионоведов. Без первых мы получим абстрактное теоретизирование, а без вторых — выводы, важные, правильные, но не способные объяснить ничего.

ИГ как замена левой идеологии

Сергей Демиденко:

Что же собой представляет ИГ, выскочившее как черт из табакерки и захватившее колоссальные территории центрального Ирака, восточной Сирии, начавшее наступление на курдские районы? На мой взгляд, оно появилось из комплекса факторов. Здесь нужно иметь в виду и исторический, и культурный, и экономический факторы.

Было множество разных организаций — «Свободная сирийская армия», Джабхат ан-Нусра, а также «Исламское государство Ирака и Леванта» (ИГИЛ) — оно упоминалось лишь в череде подобных группировок. Вдруг ИГИЛ стало превалирующим и подавило всех остальных. Как это произошло? Я бы начал с культурного и религиозного факторов.

Суннитская конфессия состоит из четырех религиозно-правовых школ, мазхабов. Наиболее радикальные собираются вокруг так называемого ханбалийского мазхаба. Это люди, которые выступают за очищение ислама от всех нововведений, поэтому для них враги — все. Если какие-то представители мусульманского сообщества мыслят или действуют не так, как считается правильным у ваххабитов, салафитов, то они автоматически попадают в разряд еретиков, отсюда и их непримиримость.

Известен эпизод из жизни Мухаммада ибн Абд аль-Ваххаба, одного из виднейших деятелей ханбалийского мазхаба. Его брат спросил, сколько существует столпов ислама. Мухаммад ответил «пять», на что брат ответил: «нет, ты создал шестой, кто не с тобой, тот не мусульманин». Ханбалиты имеют наиболее сильное распространение в восточной Сирии и центральном Ираке.

«Исламское государство» возникло в Сирии в районах компактного проживания ханбалитов. Башар Асад, придя к власти в 2000 году, начал проводить экономические реформы. Но эти реформы в силу тех или иных обстоятельств оказались половинчатыми. Восток Сирии был совершенно не развит, и на религиозный фактор наложился фактор экономический. Последовало недовольство — «алавиты развивают свои территории, а нам ничего не достается».

Важен политический фактор — война в Ираке. На территории центрального Ирака действует исламистские организации различного рода. Очень важно, что Башар Асад до определенного момента потворствовал действию на территории Сирии лагерей исламистов, которые потом переходили границу и с той или иной степенью успеха постреливали в американцев. Таким образом сложилась большая территория радикального ислама.

Еще один очень важный политический фактор заключается в том, что власть в Ираке получили шииты. Бывший премьер-министр страны Нури аль-Малики ввел крайне непримиримую политику по отношению к суннитам. Он считал, что если ему удастся подавить суннитский сепаратизм, то у него получится сохранить Ирак как единое целое. В 2007 году мне довелось общаться с Теодором Карасиком, известным американским специалистом-востоковедом. Он еще тогда сказал, что для Ирака нужен новый Саддам. Я спросил, кого он видит в этой роли, и Карасик ответил, что это Нури аль-Малики.

Почему же все это до сих пор живо? Здесь очень ярко выражен социальный момент. Вообще, для салафитов, ваххабитов, этих самых радикалов ханбалийского мазхаба социальный момент их парадигмы чрезвычайно важен. Закят, обязательная милостыня, — столп ислама, когда богатый жертвует деньги на содержание бедных. В этом и есть, как они считают, апофеоз ислама как религии милосердия, любви к ближнему, и этот момент они активнейшим образом обыгрывают.

Тут очень важно иметь в виду, что если мы будем рассматривать происходящее в глобальном масштабе, то нет идеологии, которая бы им оппонировала. Левая идеология оболгана, девальвирована, но вакуума здесь не бывает. Когда общество бедное, когда много униженных и оскорбленных, в левых идеях всегда есть потребность.

Бедных много, и тут появляются ваххабиты, говорящие, мол, мы вас защитим, мы являемся выразителями ваших интересов, и это действительно так. Курдский политический и военный деятель Абдулла Оджалан выдвинул в свое время термин «вооруженная пропаганда», когда организации делом доказывают то, что они являются выразителями интересов населения. На Ближнем Востоке исламские радикалы выступают в такой роли — людей, которые не просто треплются, а занимаются делом — убивают коррупционеров, помогают бедным, требуют выплаты закята и так далее.

Это идеология борьбы, но это не идеология созидания. Поэтому актуален пример Алжира. Исламский фронт спасения в результате выборов пришел там к власти. И когда в январе 1992 года произошел военный переворот, эта организация оказалась в подполье и развалилась на множество различных никому не подконтрольных маленьких исламистских организаций, которые начали бороться с режимом вооруженным путем, ведь другого метода они себе не представляли. Крах подобного рода структур, на мой взгляд, наступает тогда, когда возникает вопрос о том, что же делать дальше.

Хорошо, мы победили, создали это квазигосударство [ИГ], а что делать потом? Какую концепцию мы предложим для того, чтобы выстроить функционирующее государство? Государство ли это? Нет, это не государство, оно не может быть настоящим государством, особенно на такой территории, как Сирия и центральный Ирак. Исламистам нечего предложить. Они говорят, что, вот, есть Коран, есть сунны, читайте, смотрите, все там написано, и так мы будем жить. Но при всем том, что написано в Коране и суннах, они регламентируют отношения в архаичном обществе. Носители этой идеологии пытаются подогнать современные реалии под эту модель, рождается протест, а потом, соответственно, дробление и атомизация. Эта структура обречена на поражение именно в силу этих причин. Внутри нее самой заложен деструктивный потенциал.

Откуда взялось ИГ

На мой взгляд, это просто обстоятельства времени и места. Этот феномен взращивался с 2003 года. Вторгшись в Ирак, американцы спровоцировали религиозный конфликт. Нельзя забывать и про Иран, который тоже был не против политики дискриминации суннитов Нури аль-Малики. Это факт — у него были силовые подразделения, подконтрольные только ему, у него были специальные команды спецназа, специальные шиитские «эскадроны смерти», шуровавшие по суннитским территориям, сея там смерть и разрушение.

Война была обоюдной — сунниты что-нибудь взрывали или убивали несколько сотен шиитов, и это попадало в новости, а когда потом выезжали вот эти «эскадроны смерти», отряды самообороны, действовавшие под эгидой иракского МВД, и проводили ответные акции, то СМИ об этом не писали. Это привело к тому, что сунниты в центральном Ираке объединились. И это объединение совпало с событиями в Сирии. Из суммы этих факторов и родился феномен ИГ.

Почему именно ИГ, а не «Джабхат ан-Нусра»? Ответить на этот вопрос я не могу, могу только предположить, что «Джабхат ан-Нусра» ориентируется на Турцию, и Турция поддерживает «Джабхат ан-Нусру» — во всяком случае так утверждают американские дипломаты, долгое время жившие в Турции. Может быть, здесь сыграла роль материальная поддержка государств Персидского залива, потому, что сирийскую оппозицию очень плотно курировала Саудовская Аравия, конкурировала с Катаром и в конечном счете победила в этой борьбе. Если мы посмотрим на Национальную коалицию сирийских революционных и оппозиционных сил (НКСРОС), то она возглавляется саудовскими ставленниками, совершенно не скрывающими этого.

Дальше пошел психологический эффект — они продемонстрировали успех, но все равно без сторонней финансовой поддержки им не обойтись. Чтобы эффективно продавать нефть, нужна инфраструктура, способы перевозки, реализации — и все это в руках людей из Саудовской Аравии. Я не верю в сказку, что они захватили Тикрит и нашли на центральной площади мешок с деньгами, которые теперь тратят. Мне кажется, что тут имеет место регулярная финансовая помощь и поддержка.

Зачем душить «Исламское государство»

ИГ опасно и для России в том числе. Если рассуждать с точки зрения политической целесообразности, мол, чем больше радикалов уедут отсюда туда, тем лучше для нас, то это лишь вопрос сиюминутной выгоды. Рано или поздно эта структура атомизируется, развалится, а потом расползется по всему миру. Это все так или иначе кристаллизуется в наших исламских районах.

Нельзя ограничиваться каким-то одним моментом — ах, давайте разбомбим всех. Так ничего не получится. Разбомбив «Исламское государство», мы получим какой-нибудь «Исламский халифат», разбомбив его, получим что-то еще. Конечно, тут нужно проводить комплекс мер. Борясь с ИГ, мы не должны забывать, что нужно искоренять те самые социальные болезни регионов, которые и приводят к радикализации ислама. Нужно бороться с коррупцией, кумовством, нужно в целом менять политику в этих неблагополучных регионах.