Нужен им берег турецкий Как Россия и Турция делили беглецов, дезертиров и вероотступников

Конфронтация между Россией и Турцией резко изменила жизнь граждан обеих стран, пребывающих на чужой территории, — которая нежданно-негаданно превратилась во враждебную. Депортации, трудности въезда и выезда, проверки на благонадежность, подозрительное отношение к «нежелательным иностранцам» — граждане по обе стороны российско-турецкой границы далеко не впервые вовлекаются в игры ссорящихся и мирящихся держав. «Лента.ру» вспоминает истории многочисленных беглецов, дезертиров и вероотступников, которые пытались начать новую жизнь в другой стране, и сложную политику делящих их государств.

Верные подданные и подлые беглецы

В XVIII-XIX веках Российская и Османская империи столкнулись с проблемой неконтролируемой миграции несвободного населения, которое бежало от крепостного права и воинской повинности (в России) и галерного рабства (в Турции). В тот период подданство — особая связь человека с государством — выступало скорее мерой принуждения, нежели правом находиться под защитой своей отчизны. С помощью института подданства империи помогали друг другу удерживать и возвращать беглых.

Бежали рекруты, которых призывали на пожизненную службу в армии (с 1793 – на 25 лет). Так же поступало и гражданское население, бежавшее от гнета податей и крепостничества. Бегство подданных лишало государство людских ресурсов и налоговых поступлений, поэтому власти относились к нему крайне негативно.

Многие беглые находили прибежище среди казаков, населявших юг и юго-восток страны, однако и там их вскоре начали преследовать. Донским казакам было приказано выдавать беглых — согласие на это стало одним из условий интеграции казачьей элиты в империю. Однако простые казаки сами часто стремились убежать из России, особенно после того, как в 1775 году указом Екатерины II была упразднена Запорожская Сечь. Османская империя стала магистральным направлением бегства: к началу XIX века на турецких Балканах находилось около десяти тысяч русскоговорящих. Существование крупной диаспоры привлекало и других беглых — задунайские казаки, например, прямо призывали русских присоединяться к ним. Показательно также, что многие слуги, сопровождавшие русские дипломатические миссии в Стамбуле, сбегали и оставались на территории Турции.

Однако Османская империя не обещала никому «кисельных берегов». Бывших подданных Российской империи часто обращали в рабство: в 1841 году такая судьба постигла группу дезертиров с Кавказа сразу после пересечения границы. Этот риск, а также различия в вероисповедании делали Турцию менее привлекательной для миграции (по сравнению, например, с Польшей), но беглецов это не останавливало. Впрочем, до правления Екатерины II империя занималась освобождением русских рабов. После каждого мирного договора, завершавшего очередную русско-турецкую войну, драгоманы российского посольства вместе с османскими чиновниками обходили все дома в Стамбуле, объявляя порабощенным об их свободе. Начиная с 1739 года в соглашениях были упразднены выкупы за военнопленных, оказавшихся на положении рабов в частных руках, — теперь Османская империя сама принуждала своих подданных сдавать пленников.

Кнуты и пряники

При Екатерине ситуация изменилась: властям потребовалось срочно найти поселенцев для новоприобретенных южных земель Новороссии и Крыма. Государство стало искать инструменты возвращения беглых подданных с территории Османской империи. Указом 1779 года императрица объявила амнистию всем беглым крепостным и дезертирам, согласным вернуться на родину (аналогичные прокламации появлялись до 1814 года). Тех же, кто примет решение остаться в Турции, Османская империя должна была (по условиям договора с Россией) переселить подальше от границы, от берегов Дуная и Черного моря, чтобы предупредить всякие попытки привлечь новых беглецов.

Хотя эта амнистия и выглядела «пряником» для беглецов, Кючук-Кайнарджийский мир включал в себя и «кнут»: ни одна из империй не примет на свою территорию подданного другого государства, если тот будет уличен в преступлении, непослушании или измене. Каждое государство обязалось вернуть (или, по крайней мере, выслать из страны) любого беглеца по запросу другого. От депортации освобождались только христиане, перешедшие в ислам в Турции, а также мусульмане, принявшие православие в России.

По большей части эти соглашения били по дезертирам, но затрагивали и иные группы населения, страдавшие от обязательств перед Российской империей, — например, крепостных крестьян. К началу XIX века выдача беглых стала обычной практикой в отношениях империй, особенно после того, как Россия и Турция впервые в истории стали военными союзниками (после нападения французов во главе с Наполеоном на принадлежавший османам Египет). Дезертирство из русской армии могло подорвать силы альянса, поэтому договор о союзничестве предусматривал безоговорочный арест дезертиров турецкими властями. Впрочем, новообращенные мусульмане по-прежнему оставались исключением.

В периоды обострений русско-турецких отношений (войны 1806-1812, 1828-1829, 1853-1856 годов) Османская империя приветствовала дезертиров из русской армии, а также бежавших от рекрутчины крестьян и казаков — в надежде ослабить противника. Однако как только заключался мир, Турция возобновляла высылку беглых.

Требования или запроса посла (или коменданта крепости) для высылки было недостаточно. Обычно представитель одной империи получал «ориентировку» на конкретного человека или группу лиц, отправлялся в приграничный район и вместе с местными военными объезжал деревни и города в поисках возможных мигрантов. Подозрительных личностей допрашивали в присутствии представителей обоих государств, пытаясь выяснить, откуда они родом, сколько времени живут здесь, и перешли ли они в чужую веру.

Ислам как спасение

Согласие Турции возвращать России «нерадивых» граждан резко увеличило значимость единственного исключения из этого правила — перехода в ислам. Эта норма была введена в согласии с принципами ханафитской школы мусульманского права (господствующей в Османской империи). По мнению ханафитов, иностранные рабы, бежавшие в мусульманские земли, должны быть возвращены хозяевам — за исключением тех, что после перехода границы примут ислам (в этом случае их владельцев ждет компенсация). С развитием договорного права эта норма распространилась не только на беглых рабов, но и на прочие категории беглецов. Такое положение полностью отвечало русскому правосознанию, в котором подданство было прочно увязано с религией: при принятии российского гражданства присяга на верность по стилю очень напоминала православный символ веры.

Но если конфессиональная принадлежность играла столь значимую роль, каким же способом она проверялась и устанавливалась в каждом конкретном случае? Чтобы определить веру раба, в 1774 году русскими и османскими властями стал применяться простой тест: религия подтверждалась клятвенным заверением беглеца перед лицом османского комиссара или русского драгомана. Любые иные подтверждения — например, свидетельские показания — не принимались вовсе. Шестая статья Кючук-Кайнаджийского договора гласила: если слуга российского посольства в Стамбуле желает принять ислам, то он должен исповедаться по новой вере в присутствии драгомана и «беспристрастных» мусульман. Более того, в договоре были отражены типичные опасения русских дипломатов: если слуга исповедовался в состоянии опьянения, эта клятва была недействительна и не принималась. Если посольский слуга обвинялся в недостойном поведении или краже, он мог принять ислам только после наказания за этот проступок.

Эта договоренность почти сразу прошла через серьезное испытание: 81 из 100 слуг при посольстве князя Николая Репнина, прибывшего в Стамбул в 1775 году, перешли в ислам. Османский хронист Шемдани-заде Фындыклылы Сулейман-эфенди восторгался этим массовым обращением и видел в нем знак духовной победы своей империи (на фоне поражения на фронтах войны). Хотя все прописанные в мирном договоре формальности были соблюдены, власти Порты боялись гнева Репнина и предложили вернуть ему всех беглых слуг, но князь принял только одного (своего художника).

Во время военного союза России и Турции 1798 года «бегство» путем перехода в ислам было политически невыгодно обеим странам, поэтому в договорах было специально оговорено: исповедовавшиеся в смене веры должны продолжать нести службу в русской армии до тех пор, пока не будет установлен мир. Теперь русские солдаты были вынуждены относиться к переходу в ислам более ответственно: чтобы дезертировать, приходилось ожидать заключения мира, испытывая в этот период давление и нападки со стороны православных солдат и офицеров, принуждавших обратиться назад в православие.

Служить Богу или отечеству?

Но как только отношения империй охлаждались, Турция вновь охотно принимала дезертиров, ослаблявших вражескую армию. Здесь всплыла другая юридическая тонкость: положения о невозврате касались только тех беглецов, которые приняли ислам в Османской империи, но не защищали интересы мусульман России — татар, башкир, казахов, которые, таким образом, были в первую очередь подданными империи, и только затем — мусульманами.

Однако многие турецкие военные и чиновники весьма неохотно сдавали своих единоверцев русским властям. Например, когда в 1815 году пять казанских татар-кавалеристов перешли на османскую территорию, комендант приграничной крепости знал, что русские потребуют их выдать, и спешно отослал их подальше от границы, в город Бабадаг.

В результате российским морякам-мусульманам было запрещено выходить на берег в турецких портах (даже для посещения мечети в священный месяц рамадан). Политическая связь со страной, согласно нормам договоров и российских законов, была для человека важнее его религиозной связи с турецким султаном (который формально считался халифом всех мусульман). Отныне подданство, а затем и гражданство стало считаться главной характеристикой личности для государства.

От подданных к гражданам

Напомним, что в Российской империи долгое время не было единого для всех гражданства: различные конфессиональные и этнические группы (евреи, немецкие переселенцы, казахи, сарты) имели свои отдельные права и обязанности по отношению к государству — и прежде всего различия касались военной службы (освобождения от призыва). Поразительно, что в соглашениях с Турцией эти различия игнорировались: в договоре 1783 года едва ли не впервые упоминались не «русские» (православные граждане империи), а «россияне» — ко всем подданным империи, попавшим за границу — на территорию Османской империи, должно быть одинаковое отношение.

Этот универсалистский подход создал новые проблемы: как доказать, что данный конкретный человек — россиянин? Особенно если он не придерживается православной веры и даже не говорит по-русски, а паспортов или других документов, удостоверяющих личность и происхождение, в то время еще не появилось. Негласным компромиссом устанавливались сроки пребывания человека на территории государства, по истечении которых он становился его подданным. Для Турции этот срок в разные годы колебался от 7 до 20 лет — после этого высылка уже никому не угрожала.

Ввиду отсутствия единого для всех граждан документа возникало много неопределенностей с установлением происхождения подданных — особенно тех, чьи язык и религия были распространены на территории обеих империй: болгар, армян, татар и иудеев. Последние долгое время в России были освобождены от призыва в армию, но с 1827 года стали военнообязанными, и среди них также широко было распространено дезертирство. В Османской империи иудеи не служили (из-за предубеждения властей насчет их воинской доблести). Известны случаи, когда российские власти ошибочно пытались добиться высылки иудеев, на самом деле родившихся в Османской империи.

В середине XIX века, когда в обоих государствах начались свои великие реформы, Турция ввела единые законы и права для всех своих жителей, независимо от их религии и этнического происхождения (и фактически отменила систему миллетов — разделения государства на отдельные этноконфессиональные общины со своими законами). А в России отменили крепостное право. Унификация гражданского статуса сопровождалась усилением контроля за перемещением людей: уже в 1841 году всех граждан Турции, путешествующих даже из одной провинции в другую, обязали иметь внутренний паспорт, где власти отмечали разрешение на выезд.

К концу XIX столетия вне закона оказывались не только сбегавшие от обязанностей рабы и дезертиры, но вообще все уезжавшие нелегально или без должной документации. Империи, к тому времени вставшие на путь экономических и политических реформ, все больше обособлялись друг от друга, вводя строгие правила для пересечения государственных границ и организуя таможни. В итоге поделенными между странами оказались не только земли, но и люди, рожденные на них.