Российский и американский художник, скульптор и перформансист Михаил Шемякин в очередной раз приехал в Россию со спектаклями, созданными с его участием, и для того, чтобы открыть бутик своих украшений и арт-объектов в отеле «Метрополь». Художник рассказал «Ленте.ру» о своих планах, об отношениях с президентом России, о лести и критике.
«Лента.ру»: Ваш талант чрезвычайно многогранен: вы занимаетесь и скульптурой, и живописью, и графикой, и организацией перформансов и карнавалов, а теперь еще и ювелирным делом. Как вам удается совмещать такие разные виды искусства и вообще так много работать?
Шемякин: Знаете, во-первых, я вообще очень не люблю, когда мне начинают говорить о многогранности таланта моего, о том, что я «человек Ренессанса» и все такое прочее. Мне кажется, люди что-то путают, когда так мне льстят. Это больше удовлетворяло Эрнста Неизвестного — он себя сравнивал с Данте, Шекспиром и прочими людьми Ренессанса. Что касается меня, то если я интересуюсь множеством разных вещей, так это потому, что для меня, как и для Ван Гога, «ценность человека измеряется его способностью восхищаться». Я бы, наверное, для Ван Гога, если бы он был жив, стал бы самым любимым и ценнейшим человеком, потому что секрет моей многогранности в том, что мне все интересно и все нравится. Я обожаю скульптуру, ведь я по профессии скульптор. Я обожаю живопись, искусствоведение, театр, балет, кино, поэзию, философию. Много что мне нравится, и я стараюсь в меру своих скромных сил во всем этом себя попробовать — от литературы до мультфильма или фарфора. Ювелирное дело — не исключение. Мне просто все интересно, а в итоге кто-то говорит, что Шемякин — человек Ренессанса, и швец, и жнец, и на дуде игрец.
Но все же это очень сложно — такой охват с погружением.
Почему в старое время, в ту же эпоху Ренессанса, любой художник был многогранен или, проще говоря, многое умел? Потому что он прежде всего должен был быть ремесленником. По мне — так и сейчас должен. А если ты ремесленник — настоящий, серьезный, — ты должен знать свое ремесло досконально. И тогда начинаешь обрастать и другими ремеслами. Одно ремесло автоматически тянет за собой другое. Ты хочешь подготовить доску для иконы или картины, и у тебя в руках оказывается рубанок, пила. И взяв их в руки, ты начинаешь размышлять, что из куска дерева, кроме доски для живописи, можно что-то еще выстругать. Например, Буратино. Если уж папе Карло такое пришло в голову — взять полено и сделать себе сынишку, то художнику и подавно. Начинается с картины, а обрастаешь новыми профессиями.
Для ювелирной коллекции компании Sasonko вы делали только эскизы?
Конечно, не только. Если я что-то делаю, что-то подписываю своим именем, я за это отвечаю. Это и эскизы, и проверка, и работа над моделями украшений время от времени. Я не могу выпустить вещь, если полностью ее не проконтролировал и не одобрил.
Будет ли изделие по мотивам одного из самых известных ваших произведений — памятника Петру I в Петропавловской крепости? Золотое, например?
В золоте в натуральную величину мы его отливать не будем: таких запасов золота нет ни у одной компании в России (смеется). Если серьезно — миниатюра, возможно, будет: скорее всего, серебряная или гальванизированная в позолоте. Когда-то я уже делал такую статуэтку для себя, в единственном экземпляре, и при личной встрече подарил ее президенту Путину. У него в коллекции есть также мои бокалы, кувшины и другие вещи.
У вас хорошие отношения с президентом?
Знаете, все, что со мной хорошего в России случалось, это в основном заслуга Владимира Путина. Фонд мой существует благодаря ему. Помещение выделил президент мне для мастерской, но, учитывая катастрофическое положение сегодняшнего образования, я отдал помещение под просветительские цели — у нас проходят там выставки, вечера поэзии, концерты. Потом — памятники Петру I в Лондоне и Константиновском дворце появились благодаря Владимиру Владимировичу. Памятник «Дети — жертвы пороков взрослых» тоже реализован благодаря Путину, хотя идея была Лужкова. У меня к президенту, кроме благодарности, никаких чувств не может быть, хотя вроде бы полагается человеку искусства быть в оппозиции. Мне иной раз ставят на вид: мол, как это я могу чаи распивать с бывшим офицером КГБ. А я не вижу в этом ничего дурного.
У вас есть и американское гражданство. Как вам новый президент вашей второй родины?
Трамп? Ну, сюрпризов может быть много разных, некоторые из них оказываются довольно неприятными. Для меня результат выборов — один из самых неприятных из возможных в области политики. Посмотрим, к чему это приведет. Трамп — довольно опасная фигура, поскольку абсолютно безграмотен.
Вы устраивали представления в Венеции на карнавале, а в России мы могли видеть ваши перформансы только на фестивале «Спасская башня». Будут ли новые опыты такого рода?
Если меня пригласят — я с удовольствием. Я недавно говорил с замечательным человеком — создателем фестиваля военных оркестров генералом Хлебниковым (генерал-лейтенант Сергей Хлебников — комендант Московского Кремля — прим. «Ленты.ру»), и мы вроде бы даже согласились с ним в том, что будущий год очень важен для истории России, и не только для России — для всего мира: столетие со дня революции. Мне хотелось бы снова сделать на фестивале «Спасская башня» перформанс открытия, посвященный этому событию.
Для меня это и очень важная личная история, потому что среди моих предков были те, кто сражался за белых, и те, кто сражался за красных. Мой отец был сыном полка в Красной армии, а по материнской линии было немало родственников, которые сражались и гибли в белой армии. Я человек настолько старый, что застал то время, когда на поминках, когда мы кого-то из семьи хоронили, после третьей стопки водки... хотя в то время стаканами пили... так вот, после третьего стакана раздавались крики с разных концов стола: «Ах ты, белогвардейская гнида!» — «Ах ты, красный бандюга!» — и начиналась драка между отцом-красным и дедом-белогвардейцем. Приходилось их разнимать.
То есть вы хотели бы воплотить в сценарии личную историю?
Если я буду делать этот перформанс, то мне предоставится возможность показать всю трагедию России и романтику, которая перечеркивается революцией. Сейчас стало модно быть православным и иметь аристократические корни, быть большим белогвардейцем по духу — белым-белым, белее чем были сами белогвардейцы. Это, конечно, смешит, но и немного пугает. Нужно понимать, что революция была великим свершением, которое, к сожалению, потом стало великим провалом, когда к власти пришли большевики. Но сама эпоха революции породила столько классных песен, русский авангард, Маяковского, Есенина... Это было грандиозное время. Я не понимаю, что с нами сегодня происходит: мы или тупеем, или делаем вид, что тупеем. Критические и исторические статьи, которые я иногда читаю, поражают: Сталина опять стали воздвигать на пьедестал (наряду с белогвардейцами, кстати), а то, что действительно достойно внимания, перечеркивается и объявляется злом.
А что вы сейчас делаете в театре?
У меня этот приезд в Россию очень насыщенный. Мы усиленно готовим мой автобиографический спектакль «Нью-Йорк. 80-е. Мы», который покажут 18-20 ноября на сцене Александринского театра. Это важный момент в моей жизни, потому что персонажи, которые там фигурируют, известны многим зрителям, которые могут прийти на спектакль, и его будут строго оценивать. А на Кавказе, на моей малой родине, открывается исследовательский центр Михаила Шемякина. Потом выставка «Одежда в искусстве», потом моноспектакль Томашевского «Высоцкий-Шемякин» по моим текстам и встреча со зрителями. Еще я работаю над либретто и эскизами декораций к новому мюзиклу, посвященному одной противоречивой фигуре, но подробности пока держу в секрете.
Об Эрнсте Неизвестном?
Нет, не о нем (смеется).
Сложно быть космополитом в современном мире?
Такие люди, как я, рождаются космополитами. Мы космополиты еще в чреве матери. Нежелательные люди — особенно для тоталитарных режимов, поэтому они с нами и расправлялись, как повар с картошкой. Что во времена белогвардейцев, что при Сталине, что в 70-е годы...
Все же для человека, помнящего белогвардейцев, вы в отличной форме. Как вам это удается?
Приходится. Когда так много работы, хочешь не хочешь надо быть в хорошей форме.