Ребекка Дотремер, один из самых ярких и популярных французских художников-иллюстраторов, стала известна российской публике благодаря своей книге «Принцессы неизвестные и забытие», выпущенной на русском языке издательством Machaon. Затем последовали минималистичная «Алиса в Стране чудес» и «Сирано», в котором герой пьесы Эдмона Ростана предстал не французом XVII века, а японским самураем. А недавно издательство «Манн, Иванов и Фербер» выпустило книгу «Маленький театр Ребекки», в которую вошли иллюстрации художницы к 17 текстам. На презентацию «Театра» Ребекка Дотремер приехала в Москву. С художницей встретилась обозреватель «Ленты.ру» Наталья Кочеткова.
«Лента.ру»: Наверное, главный вопрос, который вам хотели бы задать российские читатели: почему ваш Сирано — самурай?
Ребекка Дотремер: (смеется) Настоящая причина очень несерьезна: французские исторические костюмы мужчин XVII века очень смешные. Они носили широкие штаны и кружево везде. Я просто не хотела это рисовать. И так получилось, что за несколько дней до начала работы над книгой я пошла смотреть фильм — не очень хороший, кстати, но все же — про восточные боевые искусства. И мне там очень понравились костюмы. Это был отличный способ передать благородный характер персонажей. Я подумала, что могу воспользоваться тем же способом, чтобы показать великодушие Сирано. Так получился новый образ Сирано.
Хотя, если настоящие японцы будут читать эту книгу, то они, наверное, не узнают своих самураев. Я не из тех иллюстраторов, кто идет в исторический музей, чтобы уточнить детали. К тому же в японских костюмах Сирано можно увидеть остатки кружева, например. Это намек на французский исторический костюм. Такое смешение, игра со смыслами — это то, что мне интересно.
cyrano
Изображение: Rébecca Dautremer
В России до сих пор сильны два условных типа иллюстрирования. Художники, которые относятся к первому типу, следуют каждой букве текста. Художники второго типа считают, что они — соавторы книги. И могут позволить себе ввести в иллюстрации нового персонажа, которого не было в тексте. Вы явно относитесь ко второму типу. Почему вы сделали такой выбор?
Чем больше я развивалась как художник, чем больше у меня совершенствовалась техника, тем больше я понимала, что могу себе позволить уходить от текста, добавлять свое. Может быть, это вопрос возраста тоже: становишься старше, чувствуешь себя спокойнее, увереннее, комфортнее, позволяешь себе быть менее скромным и выступать как соавтор. Автор делает свою работу, иллюстратор — свою. Они совмещаются, и получается нечто третье. А если выступать только как декоратор, то получается даже не нечто третье, а всего лишь одно — первое, сам текст.
Это, кстати, будет сюжетом моего мастер-класса — я буду рассказывать, как выбрать из текста те элементы, которые нужно иллюстрировать, какие игнорировать, от чего отходить.
И как же нужно выбирать?
Есть разные способы иллюстрировать текст. Первый уровень — это рисовать ровно то, что сказано в тексте. Например, в тексте написано, что человек едет на лошади по степи — и вы рисуете человека, который едет на лошади по степи. Есть другой уровень: нарисовать портрет человека, который едет по степи на лошади. Его абсолютно статичный портрет. Тогда вы как бы говорите людям: вот этот человек, который едет на лошади по степи. В этом случае создается гораздо более интересная картинка для читателя и ваше воздействие на него сильнее. Это как если ты читаешь в газете статью про убийство, и тебе показывают портрет убийцы. Это впечатляет, потому что мы можем представить себе, как этот человек совершил преступление.
Другой путь: показать место действия и объект, который использовался для реализации этого действия. От этого тоже возникает очень интересный эффект. Есть еще один подход: представить, что вы режиссер, что у вас есть сценарий и актеры. И вам нужно придумать, как ставить спектакль, как показать историю, какие инструменты вы будете при этом использовать. К слову, театральные сцены в XIX веке называли «картинами». Такой прием помогает забыть немного про текст и выступить скорее режиссером или журналистом, а не просто декоратором.
Мне тоже случалось вводить в иллюстрации персонажей, которых нет в тексте, как зрителей. Иногда я исхожу из какого-то выражения в тексте, которое само по себе не очень важно в рассказе, но может служить основой для интересных иллюстраций.
soie
Изображение: Rébecca Dautremer
Художник — неизбежно если не соавтор, то интерпретатор текста. Поэтому когда вы делаете Сирано японским самураем, то читатель неизбежно начинает думать про Сирано как про самурая, накладывая на его характер самурайские черты. Насколько вы отдаете себе отчет в том, как велико ваше влияние на читательское восприятие текста?
Можно отыскать исторические параллели между Сирано и японскими самураями — в конце концов, они все наемные солдаты с культом силы и чести. Но мой выбор был все же не историческим, а эстетическим. Хотя мне показалось, что есть достаточно исторических параллелей.
Нужно еще иметь в виду, что текст в книге про Сирано — это не оригинальная пьеса Эдмона Ростана, а пересказ другого автора, Тай-Марка Ле Тана, который, между прочим, мой муж, но не в этом дело. Дело в том, что во Франции «Сирано де Бержерак» — почти священный текст. А мне хотелось освободиться от этой репутации текста, и пересказ тоже этому помог.
И все же вы «замахнулись на святое»?
Все мы уже видели 50 разных пьес о Сирано. А ведь у него главное не внешнее, а внутреннее. Это история любви, история о человеке, который выступает и говорит за другого человека. И неважно, кто он: самурай, мушкетер или наш современник. Ну и конечно, всегда весело иметь дело со священными вещами.
Забавно, что после того, как книга вышла, к моему мужу обратилась театральная компания и попросила его переделать его текст в театральную пьесу. Он это выполнил. И пьеса была поставлена в японском духе и была очень успешной.
А еще музей Эдмона Ростана выставил несколько оригиналов моих иллюстраций к книге. Так что даже хранители наследия классического «Сирано» одобрили нашу работу (смеется).
Вы ведь не раз «замахивались на святое». В России выходила также «Алиса в Стране чудес» с вашими иллюстрациями, тоже по-восточному минималистичными. Как она появилась?
Мне часто говорят, что в моих иллюстрациях много азиатского, но это не специально, кроме как в случае с «Сирано». Рисуя Алису, я вдохновлялась теми фотографиями реальной девочки Алисы Лидделл, которые сделал Льюис Кэрролл. Не знаю, как в России, но во французских изданиях «Алисы в Стране чудес» в конце книги всегда публикуется эта фотография.
alice
Изображение: Rébecca Dautremer
С «Алисой» была ситуация, с одной стороны, как с «Сирано», с другой — иная. Потому что ее иллюстрировали еще чаще, чем «Сирано». Я не знаю, есть ли хотя бы одна страна мира, где не было бы своей версии иллюстраций к «Алисе». Я спрашивала себя: как можно нарисовать новую Алису? И понимала, что нельзя — все уже было сделано до меня. В этой работе мне было важно отойти от уже существующих образов Алисы и работать очень искренне.
Читая текст, я заметила, что многие вещи, которые мы считаем данными, что Безумный шляпник похож на Джонни Деппа, что Алиса — блондинка в бело-голубом платье — всего этого нет в тексте. И я, когда перечитывала текст, старалась разделять клише, которые появились позже, в том числе благодаря диснеевской экранизации, и то, что на самом деле написал Кэрролл. И оказалось, что если просто отринуть клише, то можно рисовать по-новой.
Российская публика начинала знакомиться с вашими иллюстрациями с книги «Принцессы неизвестные и забытые». Как появилась книга о странных принцессах?
Да, это первая книга, которая была издана в России, но это далеко не первая моя книга. Я работаю с 1996 года. Когда мы говорим о книге «Принцессы», нужно иметь в виду, что она началась не с моих иллюстраций, а с текста автора, Филиппа Лешермейера. Он придумал галерею портретов забытых и неизвестных принцесс. Когда я получила текст, у меня возникло очень много идей. Я сразу начала рисовать самых странных принцесс: например, принцессу с бородой, или принцесс-близнецов.
the secret
Изображение: Rébecca Dautremer
Мне повезло, что мы с Филиппом нашли общий язык. Это важная для меня книга. Она оказалась очень успешной — ее издали по всему миру. Хотя сейчас я чувствую себя гораздо увереннее, чем когда работала над «Принцессами». Но это та моя книга, которую люди знают.
С принцессами тоже связано расхожее представление о том, что они должны быть непременно красивыми. Однако ваши принцессы не всегда такие. По крайней мере, их красоту сложно называть привычной.
Филиппу и мне было интересно показывать людям принципиально новые портреты принцесс, которые не были бы принцессами с расхожей точки зрения. Не красивые в традиционном понимании этого слова, а другие. Это меня больше всего интересовало в этом проекте. И когда дело дошло до выбора обложки, на ней оказалась одноглазая принцесса. Я хотела принцессу с каким-то недостатком, какой-то особенностью — поэтому она одноглазая.
Но когда издатель увидел мою обложку, он испугался и попросил для обложки такую же принцессу, но с двумя глазами. Наша одноглазая принцесса все же вошла в книгу — Филипп согласился написать специальную историю про эту принцессу и про битву, в которой она потеряла глаз. Наша задача была максимально далеко отойти от привычного образа условных диснеевских принцесс.
С некоторых пор вы ведь не только рисуете, но и пишете книги. Что это за книги?
Это правда, в этом году во Франции вышла книга, в которой я — автор текста. Мне очень хотелось со своим 20-летним опытом сделать книгу, где я могла бы параллельно придумывать и рисунки, и текст. То есть, когда я пишу текст, я уже знаю, какой будет иллюстрация, — а это совсем другой подход.
Основа моей книги — история Спящей красавицы. Я решила проиллюстрировать в сказке тот момент, когда весь мир спит. Я приглашаю читателя гулять по спящему миру. И текст — это диалог между двумя персонажами, которые гуляют по этому миру: стариком и молодым человеком. Старик выступает провожатым. Они идут и видят, что люди уснули в самый неловкий момент. Женщина уснула на велосипеде. Боксеры — во время матча. На вокзале все пассажиры уснули прямо в момент спешки куда-то. И чем дальше старик и юноша идут по спящему городу, тем больше они вспоминают, что случилось, вспоминают проклятье, которое послужило причиной всеобщего сна. А эта прогулка уже происходит в конце столетнего проклятья.
Я не рассказываю саму сказку — я рассчитываю, что читателю она и так уже известна. Я просто опираюсь на ее сюжет. Моя цель — показать, что спящий мир можно разбудить, можно сломать проклятие. Очень нескромно может прозвучать, но это символический рассказ о пробуждении мира, о том, что каждый способен это сделать.