«Лента.ру» представляет второй репортаж нашего специального корреспондента из села Дерсу. Там в уссурийской тайге уже более пяти лет живут староверы из Боливии, приехавшие в Россию по программе переселения соотечественников. Вместе с переменами к лучшему община переживает и нелегкие времена. Отравленный скот, поджоги домов, недоверчивое, а часто и просто враждебное отношение местных жителей — вот новые условия жизни переселенцев.
Нежданные богатства
«С Енисея письмо пришло, — говорит Ульян Мурачев, староста староверов села Дерсу, что в Красноармейском районе Приморья. Ульян недавно выдал дочь замуж — на другой край географии. — Живут, нравится».
Почта, понятно, только бумажная. Интернета и телевизоров в Дерсу не держат. «Чтобы беса в избе не было, — объясняет Иван Мурачев, брат Ульяна. — Все, что надо, знаем и так».
В списке того, «что надо», — знание о том, что в марте Владимир Путин принял митрополита Московского и всея Руси Корнилия, главу старообрядческой церкви. И случился подобный прием в формате «глава страны — предстоятель староверов» впервые за последние 350 лет. Знают в Дерсу и о том, что в мае президент России приехал лично поздравить Корнилия с днем рождения в Рогожскую слободу, центр старообрядцев в Москве. Такого рода визит тоже первый за три с половиной века раскола.
Ну, а о том, что между этими событиями вдруг заработала программа помощи переселенцам из Латинской Америки, здесь уже полтора месяца не дают забыть активизировавшиеся чиновники. Специальная служба адаптации, дополнительная господдержка, пособия для многодетных семей (а немногодетных здесь нет, из 72 жителей Дерсу детей уже три десятка), льготные кредиты на землю — далеко не полный список грядущих благ, обещанных федеральным министерством по развитию Дальнего Востока.
Ульян Мурачев
Фото: Юрий Васильев
«Хлеб отведайте, — указывает на стол одна из женщин семьи Мурачевых. — Печем сами. Соль, сахар куплены. Остальное все свое. Масло, молоко, мясо — тут все сами, ни в чем не нуждаемся. Муку, правда, не мелем, тоже покупаем: мельницы-то нет».
В доме Ульяна Мурачева, старосты общины староверов села Дерсу, — пир. Дело даже не в 19-м внуке, который родился накануне. В Дерсу ждали вертолет с вице-премьером — полпредом по Дальневосточному федеральному округу Юрием Трутневым. Но погода выдалась для авиации неподходящей: проливной дождь — и накануне, и сейчас. Впрочем, по земле к староверам в этот день добрались краевые чиновники — из департаментов по сельскому хозяйству и по грантам.
«А у вас принято, чтобы женщины сидели за столом с мужчинами?» — задает вопрос одна из приезжих. «Можно. Просто они дома были и уже поели, а мы только с работы пришли», — объясняет Ульян. «На самом деле верховенство мужчины у староверов проявляется почти во всех важных вопросах», — вступает Федор Крониковский, много лет ходатайствовавший за переселенцев в любой инстанции, ныне — официальный защитник прав староверов-переселенцев: должность введена в середине июня.
«Не все, — серьезно говорит Иван Мурачев, брат Ульяна. — Имя ребенку только женщина выбирает. Она вынашивала, она рожала, ей и выбирать». Каков выбор? «Сколько святых в восьми днях от рождения младенца, по стольким и выбирает, — объясняет староста Мурачев. — По старому стилю, конечно. И в паспортах дни рождения по старому стилю ставим — и праздники все на 13 дней раньше.
Губернатор Приморского края Владимир Миклушевский уже успел побывать в Дерсу за неделю до того. Привез в подарок коня и спутниковый телефон: сотовые в этих местах бесполезны, ближайшая связь — из Рощино. «Конь годный, телефон барахлит», — вполголоса оценивает качество подарков один из жителей села.
Как уйти от клина
Здесь, безусловно, рады и помощи, и вниманию. Не рады только одному: что все это может ухудшить отношения с соседями. Например, в том же селе Рощино, где живут удэгейцы, у которых тоже есть как своя программа помощи коренным малым народам Севера, так и вопросы к ее работе.
Село Дерсу
Фото: Юрий Васильев
«Они, староверы, совсем отдельно от нас живут, как раньше кержаки жили, — отмечает Валентина Габова, глава семейной общины удэге Красноармейского района «Буа хони», а по-русски «Дикая тайга». — Работать, как люди говорят, не хотят. Сколько лет назад они приехали из Уругвая да Боливии — а просят как в первый день. Амбиции какие!»
В беседе выясняется, что «работать не хотят» подразумевает отказ от выхода на службу. К примеру, в леспромхоз — основной кормилец и разоритель здешних мест: с леса и его переработки здесь живут, но чем больше его вырубают, тем меньше защиты от наводнения либо тайфуна. Прошлогодний «Лайонрок» прошелся по Красноармейскому району, снес мосты и прочую инфраструктуру.
«А мы, — говорит Валентина Владимировна, — ограничены во всем. Нашей общине, например, не дали в этом году квоты на рыбу — сказали, что мы должны через суд свой статус доказывать и вовремя на квоты подавать, а сейчас бесплатных квот для нашей общины не осталось. А я много не прошу, тонны три горбуши, чтобы нам зимой прожить».
К счастью, «Дикой тайге» удалось договориться с соседней общиной удэгейцев — «Тигр», что в Пожарском районе. Те поделились своей квотой на нынешний год. Как быть со следующим — большой вопрос.
«Ничего, стало быть, не работало годами», — оценивает результаты программы помощи переселенцам местный фермер Юрий Садовов, который держит пару сотен коров в отдаленной от Дерсу деревне Таборовка. Юрий один из тех, кого Мурачевы и другие называют своим другом: помощь в обустройстве, подаче документов, хождении по кабинетам — «во всем этом Юра с нами был и есть».
«А пинок сверху пришел — так быстро власти местные к староверам побежали, — говорит Садовов. — Все им делают. А местный народ видит и негодует: это что же, староверам помогают, а нам нет? До Путина добрались, Путин им дал — а мы, значит, тут никто? Атмосферу безобразия создали».
«И охотиться нам не дают, изюбря в леспромхозе добывать, — жалуется Валентина Габова. — "Лайонрок" прошел, урожая не стало, а мяса изюбряки нет. Лес на растопку заготавливать толком не дают. Жить-то как?»
«Обострение идет, — подтверждает Ульян Мурачев. — Нам, например, и вправду решили вопрос с заготовкой дров, дали разрешение на нужные объемы. А соседям — нет. Не то что мы хотим отдать то, что годами просили, — мы рады, спасибо, что нас услышали, но пусть всем такое же будет. На одной земле живем, в одной природе».
«Нет бы потихоньку все эти годы помогать — и староверам, и коренным народам, и всем, — продолжает фермер Садовов. — У нас тут вообще-то места к Крайнему Северу приравнены, уровень жизни соответственный. А так клин нам подсовывают».
Мурачевы согласно кивают.
«А вот что жечь и травить нас стали — так это переживем, — говорит староста Ульян. — Хоть это и плохо».
Село Дерсу
Фото: Юрий Васильев
Сельский детектив
Отравленный скот: конь, трехлетний бык, дойная корова. Два сожженных дома — на каждой из двух улиц села Дерсу: на Мира и Луговой. Все это случилось около месяца назад — вскоре после того, как пришли новости о том, что программа помощи староверам-переселенцам в Приморском крае наконец-то начинает полноценную работу.
Дом Ивана Бортникова на улице Мира загорелся 14 мая. Дом Ефимея Мурачева на Луговой — 23-го числа того же месяца. По счастью, никто не пострадал: один хозяин, местный старовер из Тернейского района Приморья, еще не в Дерсу, а другой — уже не в Дерсу, переехал по соседству.
В результате — два дела по статье «Поджог». Расследование ведут полицейские, межмуниципальный следственный отдел в Дальнереченске. О том, что дело стоит на контроле у краевой прокуратуры, сообщила «Ленте.ру» Виолетта Дорожкина, старший помощник прокурора Приморского края. О подозреваемых официально не сообщается, а у самих староверов версий целых три.
Версия первая, антинаркотическая. До приезда Мурачевых на отшибе у «Лаулей» выращивали коноплю. Разумеется, староверы соседства с «бесовским зельем» не потерпели и порядок навели: «Побуцкались немного с этими наркобаронами», — уточняет Федор Крониковский. Дело давнее, но возможного желания отомстить никто не отменял.
Вторая версия — турбазы в окрестностях Дерсу и национального парка «Удэгейская легенда». «На нас бизнес захотели сделать, — уверен Иван Мурачев. — Места красивые, а тут еще мы. Бизнесмены думали, что вот будут туристы здесь по окрестностям бродить, сюда заходить, смотреть, как мы тут живем-чередим, с нами фотографироваться — как со зверем каким экзотическим».
«Но вышел, как принято говорить, облом», — подхватывает Крониковский. За пять лет у староверов Дерсу появилось восемь десятков коров — с нуля. Полноценная ферма со всеми вытекающими, не совместимыми с туризмом. «Вонизм от одних, понты от других — как-то все это плохо стыкуется», — констатирует Федор Владимирович. — Отсюда конфликт интересов».
Ну и третья версия — кто-нибудь из соседей, позавидовавших вдруг обещанным для староверов благам. Но в это в Дерсу верить отказываются абсолютно. «Тогда лучше вообще не жить», — всерьез говорит Иван Мурачев.
«Значит, будет лучше»
«Зимой тут снег такой же, — говорит Иван Мурачев, глядя на крупный ливень. — Тяжелый и падает отвесно. Дети набегаются, прибегают в избу, жалуются на холод, зубом об зуб стучат. Говорим им: раз так, давайте обратно в Боливию. Не-е-е, отвечают, не хотим. Сейчас погреемся и опять побежим на снегу кататься».
Единственное, по чему скучают и взрослые, и дети староверов из латиноамериканской жизни — это «фрукт манга». «Манга там сладкая, — зажмуривается Иван. — Кусаешь, сок брызжет. Здесь не такая, ее зеленой везут, доспевает — не то совсем. И дорого очень. Но скоро забудем, как наши отцы — китайские фрукты».
«Мы еще не знаем, будет ли хуже или будет лучше, — говорит Ульян Мурачев. — Знаем, что хуже быть не может — дальше края земли не пошлют. Значит, будет лучше. Как наладимся, остальных пригласим».
«Людей же надо себе представлять, — говорит «староверский омбудсмен» Федор Крониковский, глядя на Мурачевых. — У староверов — иммунитет от бомжевания. Иммунитет от потери смысла жизни. От того, чтобы спиться, когда смысл, кажется, пропадает. Эти люди всегда при вере, при работе на земле. Если плохо — считают, что за грехи Бог наказывает, а в уныние не впадают, потому что уныние — один из тягчайших грехов. Это ли не идеальные граждане?»
Граждане, похоже, привыкли ко всему. Даже к тому, что, в отличие от Боливии, урожай в России только один раз в году — и взять под него кредит как не было реально, так нереально и сейчас. Зато вода колодезная ближе, чем в Боливии, — четыре метра здесь против пятидесяти там. И помощь все-таки начинает приходить. И свой защитник прав теперь есть.
И школу обещают обустроить для детей Дерсу — их тут, напомним, почти половина из семи десятков жителей: привезут два контейнера, чтобы учительница, приезжающая из соседней деревни Дальний Кут два раза в неделю, смогла работать не в избе Ульяна Мурачева, а с удобствами. И даже несмотря на потравы и поджоги, люди, по словам староверов, вокруг по большей части хорошие — «и лучше быть в Лаулях среди них, чем в той Америке рядом с неграми».
Только бы, говорит Ульян Мурачев, зимовать, наконец, научиться: «Всего пятая зима здесь была, мы еще досконально не умеем. Может, толком только наши дети уметь станут. Значит, поучимся у них».
Приморский край — Москва