Главный тренд современной медицины — индивидуальный подход к пациенту. Еще недавно фармацевтические препараты считались универсальным средством для лечения конкретных болезней. Однако сейчас становится ясно, что реакция больных с одной и той же патологией на одно и то же лекарство может сильно отличаться в зависимости от генотипа. Ученые уверяют, что по индивидуальному генному профилю можно точно подобрать необходимое лекарство и даже предсказать, какие болезни подстерегают человека в будущем. О том, насколько точны эти методы и в какой мере они доступны россиянам, «Ленте.ру» рассказал заведующий отделом молекулярной диагностики и эпидемиологии Центрального научно-исследовательского института эпидемиологии Роспотребнадзора Герман Шипулин.
«Лента.ру»: Скоро ли мы получим генетические паспорта, в которых будет «график» всех болезней, которым подвержен конкретный человек?
Шипулин: Медицинская генетика пока не владеет всей информацией о генетических синдромах. Считается, что сегодня описана только половина. Геном человека — это 3,6 миллиарда нуклеотидов. И только 10 процентов из них кодируются, то есть содержат в себе зашифрованную информацию. Много лет назад, когда я учился в медицинском вузе, преподаватели нам говорили, что оставшиеся 90 процентов — мусорная ДНК. Но сейчас уже доказано, что в этом «мусоре» содержится информация. Правда, мы мало о ней знаем. Пока никто не умеет связать каждую мутацию генов с какой-то сложной медицинской проблемой.
В будущем такая возможность появится?
Безусловно. Но до определенных пределов. В плане прогнозов у генетиков два ключевых направления: онкология и неинфекционные болезни. Основное свойство биологической системы: воспроизвести себя так, чтобы не было поломок. И в этом задействовано очень много генетических локусов (местоположение определенного гена на генетической карте хромосомы, — прим. «Ленты.ру»). Поломки в каждом из них приводят к драматическим последствиям. Клетка начинает размножаться неконтролируемо. Растет опухоль. Соответственно, если мы находим мутацию, то есть поломку в тех генах, которые приводят к опухолям, — бьем тревогу. Об этом история с Анжелиной Джоли: у нее нашли мутацию в генах BRCA-I и BRCA-II. По мнению генетиков, с высокой вероятностью это могло бы привести у нее к раку груди и яичников. В целях профилактики она решила удалить эти органы.
Герман Шипулин
Фото: страница «CMD Центр Молекулярной Диагностики» в Facebook
То есть можно сделать анализ и узнать, угрожает ли человеку какой-то вид рака?
Пока нет, но это вопрос ближайшего будущего. Компания, которая работала с Анжелиной Джоли, «расковыряла» больше 20 тысяч мутаций BRCA-I и BRCA-II. Выяснилось, что именно эти два гена отвечают за 70 процентов наследственных раков молочной железы и яичников. Они сейчас строят базу данных по 25 онкогенам. Когда она заработает, можно будет тестировать на наследственный рак молочной железы с точностью 95-97 процентов. Эти BRCA отвечают и за другие виды онкологии. Например, рак простаты. Но здесь пока собрано мало информации. Поэтому вероятность прогноза — около 25 процентов. Но в России, к сожалению, обычному человеку практически негде протестировать себя на наследственный рак. На всю страну всего три-четыре лаборатории, где это можно сделать нормально. Наш институт сейчас разрабатывает тесты по BRCA. Закрытая база данных о генных мутациях у фармацевтических компаний очень хорошая. А та, которая в публичном доступе, содержит ошибки. Поэтому это все нужно проверять, исправлять.
Сейчас входит в моду персонализированная медицина — подбор лекарств, которые могут вылечить конкретного пациента. Вы занимаетесь этим?
По каждой патологии — ВИЧ, гепатиты, инфекционные болезни и т.д. нужны свои исследования. У нас сейчас в лаборатории стоит прибор, умеющий это делать с опухолями, в формировании которых задействованы 15 онкогенов. Это значит, что мы проверяем больше полутора тысяч мутаций. Прибор выдает расклад по опухоли: ген такой-то, мутация такая, подходят препараты такие-то. Дальше смотрим — есть ли они в России. Если нет, программа направляет на сайт, где можно узнать об альтернативных препаратах. Там же есть информация, проходят ли в мире испытания новых лекарств. Больной может подать заявку на участие в исследованиях.
Как к вам попадают пациенты?
Мы сотрудничаем с больницами. Они направляют к нам пациентов. Но пока мы проводим диагностику в рамках научных исследований. В частности нас интересует функциональная эпидемиология в России. Мы берем опухоль, секвенируем геном (определение нуклеотидной последовательности ДНК — прим. «Ленты.ру»), определяем, какие там мутации.
Выясняете, какие виды рака чаще всего встречаются у россиян?
Речь не только об онкологии. Смотрим, какие и где чаще всего распространены мутации генов. По этим мутациям, в свою очередь, идет интересная эпидемиология. В Дагестане, к примеру, есть достаточно изолированное селение, где из-за близкородственных скрещиваний очень много глухих. Как выяснили ученые, такое происходит, если люди живут в узкой популяции. Жители поселка генетически очень схожи, хотя формально не являются родственниками. Если бы сделать тесты, показывающие наличие генетических частот, можно было бы по этому признаку изучить всю Россию.
Что это даст?
Мы, например, поймем, насколько подвержены тому или иному генетическому заболеванию разные группы населения. Если в каком-то регионе высок риск возникновения массовых генных мутаций, имеет смысл оформлять фармкомпаниям запрос на разработку нужного препарата. А также вести разъяснительную работу с населением. Если человек хочет оставить здоровое потомство, ему лучше знать, есть ли у него генетические мутации. Этим можно управлять. Есть ЭКО, усыновление, суррогатное материнство. А еще это может помочь больным. Например, при некоторых редких патологиях в кровь вводятся ферменты, которые купируют все негативные симптомы. В прессе уже писали о ребенке, который прозрел. Из-за генных мутаций в сетчатке глаза синтезировался патогенный белок. Когда этот белок устранили, ребенок впервые увидел разноцветные воздушные шарики. Сейчас идет активная работа в области генной терапии. Но пока это касается каких-то узких, локальных проблем. Мы еще плохо представляем, как можно отредактировать геном во всем организме. Задача фантастическая. Но в дальнейшем — почему нет?
Фото: Dylan Martinez / Reuters
Но ведь бывают болезни, не связанные с мутацией?
Большинство заболеваний связано в первую очередь с негативным воздействием окружающей среды. Но часто даже и там есть генетический компонент. Мы совместно с институтом неврологии работаем сейчас над генетикой инсультов. Конкретного гена, чья мутация приводит к развитию этой болезни, нет. Но есть сотни генов, сочетания которых, наряду с факторами окружающей среды, делают ранний инсульт практически предопределенным. Наши ученые поставили себе цель выяснить, что это за гены. Смотрели пациентов, перенесших инсульт. Брали из специальных баз данных генные мутации, засветившиеся когда-то в связи с инсультами. И смотрели, насколько часто встречается эта комбинация у заболевших по сравнению с теми, у кого инсульта не было. Нашли определенную связь.
Насколько она существенна?
Выяснилось, что примерно в 30 процентах инсультов виновата наследственность. В свое время было международное исследование на близнецах, которое тоже доказывало, что треть нарушений мозгового кровообращения — генетика. Инсульты молодеют. Это происходит еще и потому, что сейчас живет второе послевоенное поколение. Во время войны многие носители «гена инсульта» погибли на фронте, не оставив потомства. Сейчас они живут и передают свои гены потомкам. Поэтому фактор генетики играет все более важную роль. А если человек будет знать о своей предрасположенности, сможет «точечно предохраняться». Например, выявили сосудистые факторы воспаления. Тогда, возможно, будут эффективны противовоспалительные средства. При мутации систем свертывания крови тоже разработана терапия.
Где-то можно сдать тест на предрасположенность к инсульту?
Пока нет. Тестовый набор для инсультов еще не зарегистрирован по формальным причинам. Надеемся, что в ближайшее время это удастся сделать.
Фото: Andreas Rentz / Getty Images
Почему вы непременно хотите создать российские тесты для молекулярной диагностики? На Западе ведь существуют аналоги. Нет ощущения, что мы изобретем велосипед, да еще втридорога?
Во-первых, некоторых тестов пока нет нигде в мире. Взять тот же инсульт. А во-вторых — не должно быть дороже. Хотя в онкологии мы только начинаем работать, в инфекционных болезнях мы, например, совершили прорыв. У нас тут полное импортозамещение. Все анализы в больницах, поликлиниках делаются на отечественных реагентах.
Сейчас не без оснований многие не доверяют российскому производству в рамках медицинского импортозамещения.
Если я просто скажу, что у нас все хорошо, вы же не поверите. Нужны доказательства. Проводятся международные испытания, публикуются статьи. У меня в РИНЦе (Российский индекс научного цитирования — прим. «Ленты.ру») около 600 публикаций за 25 лет. Тестовые наборы, которые мы производим, стараемся давать для апробации западным клиницистам. И самое главное — наши тесты для инфекций активно покупают. Продаем их в 40 стран мира. В нашем институте уже сейчас строится лаборатория для разработки генной терапии. Мы работаем над двумя направлениями: хронический гепатит В и ВИЧ. Наша задача — придумать, как уничтожить эти вирусы внутри клетки. А что касается ВИЧ, кроме лечения, это еще и работа над специальной вакциной. Если выключить рецепторы, с помощью которых вирус иммунодефицита проникает в организм, то так можно его обезвредить. Эффективность такой вакцины от ВИЧ мы оцениваем в 70-80 процентов.
Когда результат планируете получить?
Думаю, в течение пяти лет сделаем препараты. Над вакциной против ВИЧ и лекарствами работают несколько групп в разных странах, в том числе в США. Конкуренция сильная — это стимулирует, и мы не отстаем. А что касается гепатита В — тут наша работа приоритетная.
Вас послушаешь — начинаешь верить, что у нас все отлично. А потом читаешь форум ВИЧ-положительных, где они жалуются, что их кормят устаревшими препаратами, которые даже для Африки не закупают. Почему?
В стране достаточно реальных научных разработчиков, не жуликов, которые могли бы, если их нормально профинансировать и потом спросить результат, сделать что-то на мировом уровне. Наверное, проблема в организации и финансировании.