Торговля связывала Русский Север и Норвегию на протяжении нескольких веков. При этом норвежцы не знали русского, а поморы — норвежского языка. Для общения и заключения сделок они использовали смесь двух языков, получившую название «руссенорск». «Лента.ру» рассказывает о причинах ее возникновения и лексическом составе.
Просто бизнес, ничего личного
Когда-то Северная Норвегия называлась Халогаландом. В раннем рукописном свидетельстве, относящемся к XI веку, рассказывается, как норвежский властитель Оттар поехал в «страну Биармию» и совершил там прибыльную сделку. Конечно, торговлей контакты не ограничивались — воинственные викинги охотно грабили финно-угорские племена, населявшие в то время Поморье.
Впрочем, через пару веков общение финно-угров с норвежцами сократилось из-за освоения Севера новгородцами, торговать с которыми было выгоднее. Еще через некоторое время, в XVI веке, там появились первые постоянные русские поселения. Новгородцы сами стали налаживать торговые отношения с Норвегией. Существует документальное свидетельство 1533 года, подтверждающее заключение сделки между русскими и карелами и торговцами города Вардё. Торговала с ними и Печенга — крупное поселение, образовавшееся вокруг Печенгского монастыря.
В XVI веке поморы начали освоение тресковых промыслов Баренцева моря на Мурманском побережье, что способствовало развитию торговли и возникновению поселений. Практически до конца века у Российского государства не было постоянного порта в регионе, он появился только в 1570-1580-е годы: им стал город Кола, расположенный недалеко от Мурманского побережья. Торговля сильно повлияла на его развитие: в 1565 году там насчитывалось всего три крестьянских двора, а через 15 лет их было уже 71.
Изображение: public domain
Конечно, ни о какой масштабной торговле речь в то время не шла. По-настоящему она развернулась после Северной войны России со Швецией и ее союзниками, которая продлилась с 1700-го по 1721 год. В ходе нее Петра I не особенно волновал Север — все его усилия были направлены на борьбу за Балтику. Поэтому в порту Петербурга были установлены очень выгодные тарифы, а из порта Архангельска даже запретили вывоз некоторых категорий товаров.
Только после отмены этих ограничений торговля с Северной Норвегией расцвела. И в России, и в Норвегии были введены способствующие ей регуляции. Еще лучше дела пошли, когда в 1810 году царское правительство открыло в северной стране официальное российское консульство. Конечно, не все было радужно в российско-норвежских отношениях: Норвегия опасалась, что торговля в регионе позволит России увеличить свое влияние и прибрать к рукам норвежские незамерзающие порты. Существовали противники торговли и в России — они считали, что коммерция не дает мурманскому рыболовству развиваться, ведь вместо того, чтобы ловить рыбу, местные ездили за ней и за развлечениями в Норвегию.
Во время Первой мировой войны торговля между двумя странами резко сократилась, а иностранная интервенция после революции 1917 года вообще свела ее на нет. Однако остался интересный артефакт — контактный язык руссенорск, на котором говорили норвежские и русские торговцы. По сути это типичный пиджин — бытовая смесь двух языков.
Что сказал?
Какого-то конкретного названия за руссенорском не закрепилось — он также известен под именем «моя-по-твоя» и «кэк-спрэк». Если в первом варианте все понятно («я говорю по-твоему»), то второй можно перевести примерно как «что сказал?» Первые свидетельства употребления этого пиджина относятся к началу XIX века — вероятно, он зародился в конце XVIII столетия после установления официальных торговых связей между Норвегией и Российской империей.
К сожалению, текстов на руссенорске осталось очень мало — отдельные фразы, слова и диалоги записывали лишь энтузиасты, поскольку он использовался в основном устно. Впервые их свел в одном труде норвежец Улаф Брок в 1927 году и позднее, в 1930-м, выпустил более полное издание своей работы. Помимо этого, руссенорск изучал С. Лунден, записавший некоторое количество фраз и слов у использовавших его старых норвежцев. В Советском Союзе этот пиджин тоже изучался — две работы, посвященные ему, вышли в конце 1980-х годов.
Судить о том, насколько верно исследователи его передают, достаточно сложно, так как большая часть информации записана со слов норвежцев, по-своему трактовавших русскоязычную часть руссенорска. Для современных специалистов остается непаханое поле работы: несмотря на то, что поступления новых сведений о пиджине ждать неоткуда, имеющийся материал проанализирован недостаточно.
Деревня поморов, начало XX века
Фото: Wikipedia
Руссенорск интересен прежде всего равномерным лексическим составом: половина слов в нем взяты из русского, а половина — из норвежского языка, при том что обычно в пиджине выделяется доминирующий язык. Для обозначения каждого понятия зачастую использовались сразу два слова, например: kasi — sprжkam («говорить, сказать»), balduska — kvejta («палтус»), musik — man («мужчина»), ras — dag («день»), eta — den («этот»), njet — ikke («не»), tvoja — ju («ты») и другие. Интересно, что при общении норвежцы обычно применяли русские слова, а поморы — норвежские. Также в руссенорске использовались единицы обоих языков, звучащие сходно, такие как kaansul — «консул», kajuta — «каюта», vin — «вино».
В качестве предлогов в подавляющем большинстве случаев использовался норвежский «po» («в, на, к»), причем даже там, где он не подходил по смыслу. Иногда слова в руссенорске представляли собой смесь двух схожих слов в норвежском и русском: mangoli («много») состояло из норвежского mange и русского «много ли», ljugom («врать») происходило от норвежского lyve и русского «лгать». Есть в пиджине и некоторые заимствования из английского и нижненемецкого диалектов, пришедшие из морских жаргонов, а также восходящие к шведскому, финскому и саамскому языкам.
В употреблении руссенорск выглядит достаточно смешно — это было похоже на то, как общались бы с аборигенами первооткрыватели какого-нибудь тихоокеанского архипелага. Вот несколько примеров:
Moja paa dumosna grot djengi plati — «Я заплатил много денег на таможне»
Davaj paa moja skib kjai drikkom — «Выпей чаю на моем корабле»
Kor ju ikke paa moja mokka kladi? — «Почему ты не принес мне муку?»
Paa den dag ikke Russefolk arbej — «В этот день русские не работают».
Понятно, что руссенорск был служебным пиджином, использовавшимся исключительно командами торговых судов, которым нечего было обсуждать, кроме своей работы. Потому и число его носителей было ограниченным: всего несколько тысяч человек на пике использования — на рубеже XIX-XX веков. Но лет через десять общаться на нем практически прекратили. Последний гвоздь в гроб руссенорска был вбит в 1920 году, после закрытия границы между Норвегией и Советской Россией.
