На этой неделе — 6, 7 и 8 июня в Воронеже на Платоновском фестивале искусств показывали проект «100% Воронеж», поставленный в коллаборации с швейцарской театральной компанией Rimini Protokoll лидерами современного европейского театра, делающими инновационные проекты в документальных жанрах, которые больше похожи на исследования, чем на театр. Компания известна в России спектаклями Remote X (проходили в Москве, Петербурге и Перми), Cargo Moscow и «В гостях. Европа». Проект 100% City, который работает со статистической выборкой сотни граждан города, впервые появился в Берлине в 2008-м и затем поездил по основным крупным городам Европы и за ее пределами. Сооснователь компании Штефан Кэги рассказал обозревателю «Ленты.ру» о том, что соблазняет его в театре, как он конструирует бесполого робота и почему медузы переживут человека.
«Лента.ру»: Современное театральное искусство в некоторых его примерах больше похоже на журналистику, науку или когнитивные технологии. Давно есть такая идея, что искусство — это, в целом, уже не очень нужный концепт, и что приходит время потихоньку от него избавляться. Что вы, как представитель такого документального типа театра, думаете об этой идее?
Штефан Кэги: Моей первой работой после школы была как раз работа журналистом, и мой интерес в исследовании реальности и разговорах о реальности остается таким же. Но театр представляет собой очень хороший контекст для того, чтобы делиться материалами исследования, чтобы получать доступ к архивам и чтобы рассказывать истории о разной политической несправедливости. В театре у людей обычно гораздо больше времени, следовательно, я могу создавать такого рода опыты, которые трогают людей гораздо более прямо и непосредственно, чем чтение газет. Искусство — это вообще отличная платформа для реальности.
Кажется, можно примерно представить, что вам нравится в театре, но что вас в театре пугает? Что для вас скучно, когда вам хочется уйти или не участвовать? Что вам кажется вредным в современном театре?
Я не вижу, чтобы театр был вредным или опасно утомительным. Но мне становится скучно, когда театр только описывает самого себя, когда он оставляет аудиторию за четвертой стеной в любом смысле этой формулировки или когда артисты используют театр только чтобы показать свое мастерство, умения, — только чтобы ими любовались.
Посмотрев ваши работы, или точнее, поучаствовав в них, легко понять, что вас больше всего интересует в театре. Но как бы вы сами сформулировали это словами?
Я, как часть аудитории, хотел бы быть соблазненным на то, чтобы выйти за границы моих обычных привычек наблюдения, моего повседневного кругозора; я хочу, чтобы театр был вызывающим и ставил для меня как зрителя или участника сложные задачи; и, конечно, я люблю делать открытия, люблю непредвиденный опыт.
Фото: Rimini Protokoll
Как вы видите политический и гражданский потенциал проектов Rimini Protokoll? Я должен сказать, что для участников из России — и для меня в том числе, — Remote X (спектакль-променад, в котором группа из 50 человек перемещается по городу, следуя инструкциям компьютерного голоса в наушниках, — прим. «Ленты.ру») был абсолютно освобождающим опытом: большинство россиян вообще не видят городское пространство как что-то, принадлежащее им, — скорее как пустую или враждебную зону, которую надо пересечь по пути на работу, в театр или домой.
Я думаю, что другим лучше судить, чем мне, но я, конечно, счастлив, если мои проекты действительно имеют такой высвобождающий эффект. Я помню, что было довольно много опасений вокруг нашей игровой сцены митинга в Remote Moscow буквально в нескольких сотнях метров от Красной площади. Но в итоге мы никогда не имели с этим никаких проблем, и это в каком-то смысле дало мне и другим надежду, что в России возможно несколько больше свободы выражения, чем это часто кажется. Несмотря на все эти многочисленные чудовищные истории вокруг арестованных театральных режиссеров и убийств журналистов.
Вы работаете с темой искусственного интеллекта — как бы закидывая удочку в ближайшее будущее, но в Remote X компьютерный гид говорит как бы от лица двух персон с очевидно мужским и женским голосом. Теоретики постгендеризма же уверены, что будущее связано с освобождением человека от гендера, а там рядом и освобождение его от тела. Интересуют ли вас эти идеи и движения? Находят ли они место в ваших проектах?
Ну, сейчас я собираюсь построить антропоморфного робота. С одной стороны, он будет копией немецкого писателя Томаса Мелла — то есть будет мужчиной; с другой стороны, он, очевидно, робот, поэтому не сможет обладать гендером.
А вам не кажется, что мы довольно близко подходим к постчеловеческой эре? Как вы ее представляете?
Если честно, я не вижу, чтобы люди исчезали куда-то. Человек обладает довольно сильным креативным потенциалом и способностями, а искусственный интеллект все еще хромая утка, когда дело доходит до самосознания. Если что-то и переживет человека, то это будут насекомые и медузы. Они не настолько нарциссичны и эгоцентричны, как люди.
Вы говорили, что любите работать с эфемерной, невидимой архитектурой и исчезающими структурами, но пространство для ваших наиболее громких проектов — Remote X, Cargo X, Nachlass — это городской ландшафт или специально выстроенные комнаты в музейных пространствах. Не кажется ли вам, что наиболее эфемерная архитектура находится в пространстве виртуальной реальности? Работаете ли вы с VR или может быть у вас на нее какие-то планы?
Виртуальная реальность — это скучно. Посмотрите, что произошло с проектом 2nd World (имеется в виду виртуальный онлайн-мир Second Life — прим. «Ленты.ру»), — он абсолютно исчез из пространства обсуждения. Лично я вижу значительно больший потенциал — и для театра, в том числе — в дополненной реальности.
«100% Воронеж»
Фото: Ульяна Соловьева / РИА Новости
Вы думаете о своем театре как о глобальном? Могут ли ваши проекты восприниматься в разных странах с более-менее одинаковой степенью успеха?
Театр всегда локальный. Он всегда работает очень индивидуально. Но идеи могут путешествовать и перемещаться, концепты могут заимствоваться и переизобретаться на месте, в зависимости от специфики этого конкретного места. Театр даже может собирать людей вместе, организовывать их в сообщества, в то время как интернет и телевидение обычно делают противоположное, они часто заставляют вас чувствовать себя отчужденными и даже экзотичными по отношению к людям и событиям, которые не находятся внутри вашего информационного пузыря, которые обладают другим культурным бэкграундом.
Можете ли вы сказать что-то об общем состоянии европейского и мирового современного театра?
Нет, не могу.
А как вам видится состояние современной театральной критики? Это вообще входит в сферу ваших интересов?
Я вижу, что театральная критика немного улучшается и преобразуется от банальных — «отлично/ужасно» — описаний постановок. Это вообще хорошо и важно — обмениваться опытом и рефлексией, которые появляются после спектаклей, важно вписывать это в контекст — как обычно делают критики современного визуального искусства. Однако до сих пор журналы и онлайн-медиа ограничиваются тем, что делают рейтинги от одной до пяти звезд.
В чем вы видите гипотетическую экстремальную точку освобождения, эмансипации зрителя-участника и помещения его в центр спектакля? Аудитория проектов Rimini Protokoll гораздо свободнее, чем любая другая, но вы все равно предлагаете некоторые обстоятельства процесса и условия игры, в которых зрители существуют.
Для меня театр — это вообще не про достижение наиболее экстремальной границы определенной формы. Это концепт из семидесятых. Форма без содержания — пуста. Но мне нравится, когда изобретаются опыты и форматы, внутри которых ты можешь разделить с другими релевантную перспективу на другие миры и другие культурные цивилизации.