Каждый год на 9 Мая в кинотеатрах стабильно объявляется сразу несколько новых фильмов о победе над фашизмом — дорогих и попроще, масштабных и поскромнее, серьезных и пораслабленнее, словом, как будто разнообразных. Если бы не одно обстоятельство — в каждой из этих картин сквозят одни и те же, как будто заученные всей киноиндустрией по методичке из министерства правила обращения с темой Великой Отечественной: минимум полутонов, максимум героического пафоса, полный приоритет окопных подвигов и жертв над интересом к дыханию военной жизни, тылу, эмоциям непарадным.
Тем неожиданнее видеть в майском прокате этого года фильм, который выбивается из этой общей картины, патриотически верной, но давно растерявшей эффектность даже как плакат. Тем более что снял его человек, в полнометражном кино дебютирующий. Во-первых, «На Париж!» начинается тогда, когда война уже закончилась — офицеры-танкисты в исполнении Дмитрия Певцова, Евгения Стычкина и Торнике Квитатиани встречают немецкую капитуляцию прямо в районе географического центра Германии. Во-вторых, основная сюжетная линия мифу о бравом непогрешимом советском солдате не то что противоречит — она его развеивает в первой же сцене праздничной попойки, чтобы затем и вовсе отправить воинов-победителей в зверски бухую самоволку по направлению на Париж, причем в конфискованном генеральском мерседесе.
Первые дни после Победы в изображении режиссера картины Сергея Саркисова окажутся полны излияний, похмелий, сомнений и фантазий, не обойдутся и без участия проституток и вездесущих энкавэдэшников. Да, по пути фильма к финалу не обходится без банальных — или смехотворно напыщенных — решений как сюжета, так и режиссуры, но такой свободы глубоко несвободный жанр русского военного кино не видел давно. Саркисов — отучившийся на режиссерском и пришедший в профессию уже в солидном возрасте, впрочем, может себе позволить: до кино он сделал миллиардное состояние в страховом бизнесе.
Сергей Саркисов
«Лента.ру»: Расскажите, как вы наткнулись на эту, насколько я понимаю, реальную историю и что вас в ней зацепило?
Сергей Саркисов: После Высших курсов сценаристов и режиссеров я взялся за поиски подходящего сюжета для своего первого кино. И, естественно, найти его было трудно, практически невозможно — тем более мне, человеку, который вообще из другой жизни. Поскольку я человек не творческий (смеется), мне рекомендовали пообщаться с Сергеем Израилевичем Ашкенази, опытным и уважаемым режиссером и сценаристом: «Может быть, у него что-то для тебя найдется, какая-нибудь нереализованная история». И когда я был на фестивале в Берлине, мы с ним встретились в кафе. Я говорю: «Ищу сюжет, у вас есть что-нибудь?» Он отвечает: «Ну вот есть одна история, ее Говорухин когда-то записал».
Мягко говоря, не последний человек.
Да, и эту историю еще с советских времен никто не решался ни ставить, ни продюсировать, ни финансировать. В центре этой реальной истории — человек, который прошел всю войну, был ранен, а сразу после капитуляции оказался в Берлине, потому что просто-напросто сбежал из госпиталя, где лечился, к друзьям, чтобы вместе отпраздновать Победу. По дороге захватил трофейный автомобиль одного генерала немецкой армии. Они с друзьями встретились, что-то выпили и говорят: «А не махнуть ли нам в Париж?» И поехали в Париж. Получилась очень такая... интересная поездка. Абсолютно киношная, пацанская во многом история. Она мне безумно понравилась — я хорошо понимал и представлял себе всех этих людей, состояние этой эйфории от победы, от всего произошедшего, от ощущения, что теперь все можно и все будет по-другому. Ашкенази по моей просьбе по тем самым запискам Говорухина написал первый вариант сценария. Потом мы вместе сели его дорабатывать — с учетом современных требований от жанра и под тех актеров, которых я хотел видеть в своем фильме. Довольно скоро, уже к маю, у нас был готов сценарий, в том же месяце я закончил кастинг, а в июне начали снимать.
Кадр: фильм «На Париж»
Не секрет, что прототипы персонажей вашего фильма были намного моложе. Чем объяснялось решение сделать героев уже зрелыми, пожившими людьми?
Действительно, центральные персонажи были заметно моложе, и мы очень много спорили с Сергеем Израилевичем: он хотел, чтобы я взял в фильм молодых актеров, которые бы, соответственно, изображали молодых ребят, отправившихся в эту парижскую поездку. Я категорически был не согласен, потому что когда мальчишеские, пацанские поступки совершают юные персонажи — это легко объяснимо и вполне естественно. А когда на такое ребячество вдруг решаются люди, многое уже знающие, прошедшие и прожившие — этот поступок вдруг обретает совсем другую ценность. Взрослые серьезные люди совершают глупости только в силу определенных обстоятельств. Безусловно, этим определяющим обстоятельством была Победа.
Если герои «На Париж!» своими действиями нарушают устав, то вы в фильме раз за разом нарушаете каноны, по которым в последнее время у нас снимается почти все военное кино. Неожиданнее всего, например, немыслимыми для типичного российского военно-патриотического фильма вставками в сюжет несколько абсурдистских, даже гротескных сцен снов или фантазий героев. Какую функцию они выполнили в вашем замысле?
Объяснений несколько. Главное — мне хотелось сделать действительно советское кино про Победу. Но это — по его сути. А по форме... Мы все-таки живем в XXI веке, и, конечно, хотелось, чтобы это кино отличалось от других фильмов. И вот эти сны, мне показалось, должны были увести от стандартных, типизированных ситуаций. У каждого персонажа, кстати, в таком его эпизоде-сне манифестируется собственный страх, свои фобии. У одного это — страх войны. У главного героя — это страх потерять любимую женщину, и поэтому ему снится лабиринт. Хотя Ашкенази мне и говорил, что лабиринт — это затасканное клише, ну что же, ни одному режиссеру еще не удавалось быть абсолютно во всем оригинальным. (Смеется) А, например, у самого молодого героя, которого играет Торнике Квататиани, фобий еще нет — и его сон полон красок жизни, мечты о женщинах.
Любой режиссер на первом полном метре во многом еще осваивает профессию и начинает по-настоящему познавать кинематограф. У вас в работе над дебютом подобные откровения от природы и процесса кино были?
Ну, во-первых, для меня неожиданностью стала сама большая съемочная площадка. До этого я снимал только камерные короткометражные картины, где у меня работали пять-шесть человек. А тут группа была из 130 человек, не говоря уже о массовке и так далее. Еще я убедился в принципиальных вещах — тех, которым нас всех учат и в которые мы не верим: что надо серьезнее работать над сценарием, доводить его до окончательного варианта. У меня это было не совсем так — мне не терпелось скорее погрузиться в съемки, и я спешил. Понятно, почему — я очень долго ждал возможности снимать, и поэтому как пацан, в общем-то, поступил. Но мне повезло с опытными коллегами — такими как оператор Владимир Климов, который благодаря возрасту и репутации в профессии всегда мог мой пыл, если он был лишним, остудить.
Кадр: фильм «На Париж»
Колоссальный опыт в кино и у ваших актеров.
То, что я выбрал самых опытных и самых мастеровитых актеров, мне очень помогло — они вообще забрали на себя часть моей работы, в сущности. Все актеры так хорошо справлялись со своими ролями без всякого моего в этом участия, что я порой вообще не понимал, что я должен делать на площадке. Ну, я много курил. (Смеется) Возродил свою дачную привычку — по две-три пачки семечек съедал за один день.
Фильм довольно резко меняет тональность и мрачнеет с появлением в сюжете офицера НКВД, которого играет Сергей Маковецкий и который быстро оказывается прямым и ясным олицетворением если не зла, то бессердечия и жестокости системы, которой он служит. Но при этой прямоте критики вы и проклинать его не беретесь.
Поэтому там и есть фраза Чмиля: «Усе люди — люди». Будь ты майор или простой сержант. Люди разные — и внутри себя они разные. Мне казалось, что эта дуэль Маковецкого и Певцова должна была изменить кого-то из них, и в итоге — да, эволюция одного из персонажей все-таки происходит, а это всегда хорошо смотрится в кино. В этом есть позитив, а мне хотелось позитива.
Но есть в фильме и незримая фигура танкиста, арест которого контрразведкой хоть и происходит за кадром, вплоть до финала продолжает героев беспокоить — при этом явно безнадежно.
Мне не хотелось говорить о целых эшелонах солдат-победителей, которые отправлялись из Берлина прямиком в лагеря за Уралом, но и совсем не сказать эту горькую правду тоже было нельзя. И эта дилемма решилась подобным образом — через отсутствующего персонажа по фамилии Кузнецов, который и в сценарии не был на самом деле прописан.
Режиссерские биографии чаще всего складываются по довольно понятным и относительно схожим сценариям. Ваш путь в профессию на этом фоне явно выделяется. Что движет состоявшимся, успешным человеком, когда уже в солидном возрасте и статусе он вдруг берется придумывать себя заново и с нуля — уже как режиссера?
Это не сразу было. Я всегда знал, что люблю писать и очень хочу писать — и всегда немножко что-то писал действительно. А когда я попробовал писать сценарии, то постепенно пришел к тому, что мне безумно интересно и визуализировать их самому. И к тому же меня всегда больше восхищали те режиссеры, что работают со своими сценариями. Это же логично — когда ты придумываешь и пишешь историю, почему бы не попробовать самому и показать ее зрителю? Я попробовал — и мне невероятно понравилось. При этом раньше в кино меня даже не тянуло, а вот в литературу — да.
То есть в вас сосуществовали и тяга к творчеству, и карьера в бизнесе?
Потому что нужно было как-то на плаву все время оставаться, пока главной идеей не стало уйти из бизнеса, от рутины, от стандартных решений. Поэтому свою дипломную работу на Высших курсах — а в ней от нас требовалось ответить на вопрос, кто я, — я даже назвал «Человек, который снял с себя галстук». Это очень символично, по-моему.
А вот этот многолетний богатый опыт жизни и работы в реалиях русского бизнеса и русской политики вам не хочется как-то отразить, например, в фильме о современной России?
Конечно, мне хотелось бы, и я бы его обязательно снял, не будь у меня бизнеса. Потому что не хочется лукавить, как и рисковать всем.
«На Париж!» выходит в российский прокат 9 мая