Отец нации Как корейский президент впал в безумие и стал жестоким диктатором

Северная Корея — это разруха, голод и диктатура, а Южная — рай с «Самсунгом», кей-попом и демократией. Примерно так рассуждают люди, воспитанные на антикимовской пропаганде. Между тем реальность куда сложнее и интереснее. Специально для «Ленты.ру» известный российский кореист Константин Асмолов написал цикл статей об истории Корейского полуострова и его государств. В предыдущем материале мы рассказывали о приходе к власти архитектора корейского экономического чуда — президента Пак Чон Хи. В этот раз речь пойдет о том, как демократичный поначалу Пак стал жестоким диктатором, получив прозвище «южнокорейский Сталин». В годы его правления девушкам и юношам срезали волосы прямо на улицах, солдаты расстреливали демонстрантов, а внутри спецслужб зрели заговоры.

До 1972 года режим президента Пак Чон Хи можно охарактеризовать как умеренно авторитарный. Придя к власти в результате демократических выборов, он сохранял избирательную систему на основе всеобщего прямого, тайного голосования. Существовала многопартийная система, парламент, а у населения были и права, и либеральные свободы.

А тот факт, что кандидаты в президенты набирали соизмеримое число голосов, говорит о том, что авторитарный режим не стремился напрямую вмешиваться в избирательный процесс. Военные во власти присутствовали, но несмотря на то что президент и сам был выходцем из армейской среды, гражданские посты люди в погонах не занимали. Проблемы диссидентов-политзаключенных и студенческих волнений присутствовали, но их масштабы не признавались существенными.

Режим Пак Чон Хи многие считают свободным от коррупции, хотя и это не так. Сам Пак действительно отличался большой личной скромностью, но деятели из его ближнего окружения, в том числе глава корейского ЦРУ Ким Чон Пхиль, были замешаны в серьезных скандалах. Британский исследователь Майкл Брин иронизирует, что в то время передача конверта стала такой же частью корейского делового этикета, как в Англии — предложение чашки чая.

3 мая 1967 года на выборах Пак во второй раз одержал уверенную, хоть и не сокрушительную победу над бывшим президентом Юн По Соном (51,5 процента голосов против 40,9 процента), предвыборная программа которого строилась на критике власти и обвинениях в коррупции. Народные массы дали понять, что готовы затянуть пояса и перетерпеть временные трудности ради подъема экономики. Но к началу 1970-х, несмотря на успех модернизации, режим начал испытывать кризис легитимности. До конца своего второго президентского срока Пак должен был каким-то образом обеспечить дальнейшее существование своего режима. Ведь его реформы могли продолжиться только при неизменном политическом курсе. Но по действующей конституции президент мог управлять страной только два срока подряд. Уступать власть Пак не собирался, адекватного преемника не видел и хорошо понимал, что в случае прихода к власти оппозиции большая часть его проектов будет свернута только потому, что их автор — именно он.

Поэтому третий срок стал жизненной необходимостью. 17 октября 1969 года это предложение было одобрено на национальном референдуме, и в 1971-м, несмотря на яростные протесты оппозиции (пришлось даже ввести чрезвычайное положение), Пак победил на выборах в третий раз (53,2 процента голосов против 45,3 процента). Его тогдашним противником был Ким Дэ Чжун, относительно молодой политик, выходец из провинции Чолла, имевший репутацию убежденного диссидента.

17 октября 1972 года Пак Чон Хи совершил конституционный переворот, вошедший в историю под названием «Юсин», или «Реставрация». Все началось с чрезвычайного положения, приостановки деятельности политических партий и ареста большинства лидеров оппозиции. После этого Пак Чон Хи предложил ввести в конституцию поправки, которые увеличивали президентский срок с четырех до шести лет, снимали лимит по числу президентских сроков для одного человека и вводили косвенную систему избрания президента при помощи выборщиков. Кроме того, глава государства наделялся правом распускать парламент и прочими примечательными полномочиями.

Референдум, проходивший в условиях военного положения, одобрил новую конституцию: «за» проголосовали 91,5 процента корейцев, в результате чего избираемый непрямым путем президент получил сначала 99,9, а затем 99,8 процента голосов.

Так Пак Чон Хи была гарантирована фактически пожизненная власть, а 1972-1980 годы однозначно оцениваются и в корейской, и в советской/российской литературе как период крайне жесткого тоталитарного режима, наиболее диктаторский в современной корейской истории. Запрет любой политической активности, издание президентских указов, которые были направлены на прямую борьбу с оппозицией, военные суды, суровые приговоры (в том числе смертные) за нарушение указов президента — Южная Корея того времени знала все.

Для насильственного подавления оппозиционных организаций Пак Чон Хи одобрил создание ряда законов, расплывчатые статьи которых позволяли подвергнуть наказанию любого неугодного режиму человека. В 1974-1975 годах были приняты «Чрезвычайные постановления», которые запрещали критику конституции или режима. Так, введенное в мае 1975 года Чрезвычайное постановление № 1 запрещало публичную критику конституции Юсин, № 4 — разрешало закрыть любой университетский кампус, вовлеченный в антигосударственные протесты, а № 9 рассматривало как преступление любую критику президента или данного постановления.

Во время объявления Юсин в стране были запрещены все собрания, кроме свадеб и похорон. В качестве меры устрашения достаточное число потенциальных противников Пака схватили, избили и подвергли пыткам. В тюрьмах оказались около 20 тысяч активных противников режима.

Самая громкая история связана с похищением бывшего соперника Пака на выборах — политика Ким Дэ Чжуна в Токио. Формально похищение Кима взяла на себя группировка под названием «Союз Национального Спасения», которая обещала и впредь «доставать» предателей родины где угодно, пусть и за пределами страны, однако участие корейского ЦРУ в этой операции было очевидно всем.

Спецслужбисты выкрали Ким Дэ Чжуна из его гостиничного номера, вывезли из страны, завернули в ковер и собирались топить в Цусимском проливе, но звонок из Сеула на судно отменил операцию чуть ли не в самый последний момент. Жизнь похищенного была спасена благодаря американцам — послу США Филипу Хабибу и его соратникам: они связались с соответствующими лицами в силовых структурах Южной Кореи и в крайне резкой форме потребовали от них освобождения Кима.

Можно вспомнить и таинственное исчезновение в конце 1970-х Ким Хён Ука, бывшего руководителя корейского ЦРУ. Он, будучи в США, разгласил несколько фактов, связанных с режимом Пак Чон Хи и вскоре таинственно исчез по дороге из Нью-Йорка в Париж. В 1967 году несколько граждан Республики Корея, обучавшихся в Западной Германии, были обвинены в шпионаже, похищены оттуда и заключены в тюрьму. Дело не закончилось экстрадицией только из-за принципиальной позиции немецкого правительства.

Другая история связана с Национальной лигой демократической молодежи и студентов. Осенью 1973 года для того, чтобы окоротить студенческий протест, Пак объявил ее организацией, тайно руководимой Северной Кореей. 180 студентов арестовали, семерых приговорили к смерти, повесив на них членство в Народно-революционной партии, которая собиралась свергнуть режим по приказу из Северной Кореи. Спустя 30 лет появились уверенные свидетельства того, что обвинения были сфабрикованы.

В вузах постоянно находилась полиция, а ряд университетских комплексов, в первую очередь Сеульский национальный университет, были перенесены на дальние окраины города, чтобы демонстрации не могли достигнуть центра и не портили благостную картину.

Массированные чистки, облавы, аресты проходили под лозунгом «На первом месте стоит защита жизни и свободы тридцати миллионов человек от грозящей им агрессии с Севера, поэтому не может быть и речи об обеспечении прав и свобод отдельных граждан».

Человек, который хранил дома левые зарубежные издания или посмел дать иностранному корреспонденту слишком смелое интервью, мог попасть под каток репрессий. В 1978 году нескольких филателистов признали виновными в нарушении Закона о национальной безопасности за то, что те добавили в свои коллекции северокорейские марки. А человек, покрасивший свой автомобиль в красный цвет или постоянно носящий одежду красного цвета, мог попасть под колпак спецслужб как политически неблагонадежный, ибо выбранная им цветовая гамма могла свидетельствовать о тайных пристрастиях к коммунизму.

Запрета на контакты с иностранцами вообще не было, но в правление Пак Чон Хи существовали списки иностранных журналистов, в которых оговаривались допустимые уровни общения с ними: с одними можно общаться на любые темы, с другими — по предварительному разрешению, третьих рекомендовалось избегать и ни под каким видом не давать им интервью.

Многое из «инноваций» Пак Чон Хи того времени было наследием японцев. Так, до июля 1998 года заключенные, арестованные за нарушение Закона о национальной безопасности, должны были подписывать так называемые «письма убеждения», в которых они обещали порвать с коммунистической идеологией. Те, кто их не подписывал, не могли надеяться ни на амнистию, ни на какую-то государственную помощь после освобождения из тюрьмы. Свидания и переписка с «нераскаявшимися» были запрещены, и даже факт их существования скрывался властями.

Один из таких «узников совести», 70-летний У Ён Гак, вообще считается человеком, отсидевшим самый большой в истории ХХ века тюремный срок. Его срок в «одиночке» составил чуть больше сорока лет и был «достигнут» именно потому, что студенческий активист, арестованный за прокоммунистическую пропаганду, демонстративно отказывался подписать подобное письмо, воспринимая его как сделку с совестью.

Другой посрамивший рекорд графа Монте Кристо — Ким Сон Мён, арестованный в 29 лет и вышедший на свободу только в 73 года в 1995 году. Большую часть этого 44-летнего заключения он также провел в одиночке, не имея права с кем бы то ни было разговаривать, встречаться с родственниками и даже что-либо читать.

Насколько Паку удалось пресечь левое движение? Хотя советские справочники периодически упоминали «Южнокорейский Национально-Демократический Фронт», который «действует в подполье», коммунистической партии в стране не было. Разрозненные группы вели тайное существование, но информация о них всплывала только тогда, когда кто-то из них попадался.

Более того, далеко не все «пойманные коммунисты» действительно были коммунистами — военные трактовали этот термин очень широко, и данный ярлык был таким же формальным, как ярлык «члена троцкистско-бухаринского блока наемных фашистских убийц» в Советском Союзе в 1930-е. Так, в 1970-х «коммунистами» называли многих профсоюзных активистов.

Более интересен вопрос, связанный с «Революционной партией объединения», которая, согласно учебнику 1974 года, с августа 1964-го по июнь 1967-го издавала журнал «Чхонмэк», популярный среди интеллигенции и студентов и, сочетая легальные и нелегальные методы борьбы, создавала боевые группы. В 1968 году корейское ЦРУ ее раскрыло и уничтожило. Интересно то, что двум из пятерых казненных лидеров партии было присвоено звание героев КНДР.

Однако усиление авторитарной хватки часто сменялось послаблениями, которые могли быть не только следствием внешнего давления со стороны тех, кому был нужен демократический фасад, но и внутренней политики самого режима. Например, если подозреваемый заболевал в тюрьме, его разрешалось освобождать под залог. И неоднократно осуждаемый и приговариваемый к большим срокам тюремного заключения Ким Дэ Чжун, как правило, через какое-то время переводился по болезни в Центральный Сеульский госпиталь, а затем отправлялся под домашний арест или в эмиграцию в США — хотя как только он возвращался оттуда, его немедленно арестовывали снова.

Допуская существование легальной политической оппозиции, режим сильно ограничивал возможности ее реальной победы. На его стороне были и объективные достигнутые успехи, лишавшие оппозицию основания для конструктивной критики и альтернативной программы, и особенности корейской политической культуры — в том числе регионализм и фракционная борьба в стане противника, которые сильно мешали созданию единого фронта.

Цензура накладывалась на все газеты, журналы, тематические статьи, комиксы, редакционные статьи, фотографии и зарубежные новости. Власти издали около 20 законов, которые так или иначе ограничивали свободу СМИ. Запрещали как произведения, в которых можно было усмотреть сочувствие КНДР, так и чрезмерно эротические или слишком похожие на японские. Пессимистические настроения также критиковались, хотя некоторые лирические песни, которые формально были запрещены, исполнялись на закрытых приемах для узкого круга.

Впрочем, при Паке представители корейского ЦРУ не только давили на прессу, но и раздавали журналистам конверты, так что многие представители «четвертой власти» жили не столько на получаемое жалование, сколько на эти подачки. В результате к 1970-м годам ранее достаточно хваткая пресса оказалась усмиренной, и даже в 1980-е движение за свободу прессы началось не журналистами, а вне их среды.

Государство довольно внимательно следило за внешностью молодежи, и во времена Четвертой республики полицейские и блюстители нравственности вполне могли проверять длину юбок или длину волос юношей при помощи линейки. Гонения объяснялись тем, что эти непотребные атрибуты молодежи являются признаком безвкусия, наносят ущерб идентичности корейцев и провоцируют в обществе протестные настроения.

10 марта 1973 года вышел закон о мелких правонарушениях, на основании которого вооруженные ножницами полицейские начали отлавливать молодых парней с длинными волосами и укорачивать их на месте. Девушки, у которых юбка была более 20 сантиметров выше колен, также считались нарушителями закона. По данным Международного радио Кореи, только за 1973 год по этому закону были задержаны 12,9 тысячи человек. Поневоле вспоминаются методы борьбы со стилягами в Советском Союзе и рассуждения о том, что «подобное возможно только в капиталистических странах».

Осень диктатора

15 августа 1974 года Пак Чон Хи попытались убить. Сам диктатор остался жив, но его жена трагически погибла. Известный американский журналист Ричард Халлоран, который был свидетелем этой сцены, рассказывает, что когда началась стрельба, Пак тут же упал за подиум, а киллер повел рукой с пистолетом, целясь в охрану, но попал в жену Пака — и она скончалась по дороге в госпиталь, хотя о ее смерти объявили позже.

Убийца — японский кореец двадцати двух лет от роду по имени Мун Се Гван — был связан с просеверокорейскими организациями в Японии. Он практически не говорил по-корейски, въехал в страну по японскому паспорту и даже использовал пистолет японского образца.

Как было установлено следствием, Мун был выходцем из безработной люмпенской среды и придерживался откровенно левых взглядов. Когда его доставили в южнокорейское ЦРУ, он заявил, что является «воином революции», требует обращения с собой как с военнопленным и в течение целого дня назвал только свое имя и место рождения, отказываясь давать любую иную информацию. Однако показания он начал давать не под пытками, а после того, как дознаватели убедили его в том, что его воспринимают не как мелкого уголовника, а как человека, «желавшего совершить нечто большое» и ориентировавшегося на образ «крутого наемного убийцы» из романа Фредерика Форсайта «День шакала».

Большинство историков записывает покушение на счет Северной Кореи, однако возникает вопрос, каким образом Мун Се Гван смог попасть на закрытый митинг с участием президента и почему на месте насчитали больше гильз, чем убийца выпустил пуль.

Смерть жены (одного из немногих близких ему людей) очень ударила по психике Пака: он настолько усилил режим секретности и свою охрану, что его поведение стало напоминать проявления паранойи. Когда президент готовился к появлению на публике, аудитории надлежало занять свои места за час до его прихода. Кроме того, доступ к Пак Чон Хи начал строго контролироваться начальником его личной охраны Ча Чи Чхолем, который из-за этого обрел большую силу и многое себе позволял.

Даже тогдашний посол США в Южной Корее обращал внимание на то, что Пак Чон Хи начал принимать неверные решения, прислушиваясь к мнению своих советников — они говорили ему то, что он хотел услышать. По мнению многих историков, в эти годы Пак Чон Хи утратил способность конструктивно воспринимать критику, объявив любое недовольство его режимом и им самим преступлением, и все чаще и чаще склонялся к применению жестких методов подавления оппозиции, вплоть до разгона студенческих демонстраций при помощи армии.

Есть мнение, что к этому времени организм Пака стал сдавать, не выдерживая психологическую нагрузку, и последние годы правления он во многом «пошел вразнос» — что и побудило начальника ЦРУ Ким Чжэ Кю застрелить его, однако единой версии до сих пор нет. Некоторые советские историки придерживаются точки зрения, что южнокорейское ЦРУ хотело уговорить Пак Чон Хи уйти в отставку и таким образом снизить напряженность. Иные видят американский след, связанный с нежеланием Пака сворачивать ядерную программу, о которой мы еще поговорим. Сам Ким Чжэ Кю утверждал, что хотел «восстановить демократию», но автор склонен доверять американскому профессору Дональду Обердорферу, который трактует ситуацию так:

«1979 год оказался для Кореи сложным. После длительного периода роста до Южной Кореи докатились охватившие мир инфляция и рецессия, связанные с резким повышением цен на нефть после исламской революции в Иране. Страну охватила волна банкротств и стачек — на фоне явного экономического роста массы уже не стремились работать "за идею" и требовали своих прав.

Диссиденты, выпущенные из тюрем под давлением администрации президента США Джимми Картера, резко усилили свою активность, а группа уволенных работниц легкой промышленности начала кампанию протеста и устроила демонстрацию около штаб-квартиры оппозиционной Новой демократической партии. Демонстрацию жестоко разогнали, при этом один из рабочих упал с крыши здания и погиб.

Руководитель этой партии, Ким Ён Сам, назвал Пака фашистом, за что был исключен из Национальной Ассамблеи. Это противозаконное действие увеличило напряженность в корейско-американских отношениях и вызвало массовые демонстрации в Пусане (родной город Ким Ён Сама, где у него была достаточно сильная поддержка). К студентам присоединились «белые воротнички» и большое количество прочего народа, после чего 18 октября в городе ввели военное положение.

Вечером 26 октября 1979 году на территории Голубого дома (резиденции главы государства) состоялся приватный ужин, на котором, кроме Пак Чон Хи и Ким Чжэ Кю, присутствовали начальник личной охраны президента Ча Чи Чхоль и руководитель секретариата аппарата президента Ким Ге Вон. Ссора, ставшая причиной убийства, была связана с тем, что Ким Чжэ Кю отклонил предложение Ча Чи Чхоля о расстреле демонстраций десантниками, и когда демонстрации состоялись, президент не стеснялся в выражениях, устроив во время ужина разнос начальнику ЦРУ в присутствии третьих лиц.

Британский исследователь Майкл Брин приводит интересную деталь этого последнего разговора: когда Пак Чон Хи начал упрекать Ким Чжэ Кю в том, что он не смог подавить демонстрации женских профсоюзов в Пусане и Масане, Ким ответил, что для того, чтобы это сделать, ему пришлось бы убить три тысячи протестующих. В ответ на это Пак Чон Хи заявил, что шах Ирана, недавно свергнутый с престола аятоллой Хомейни, потерял власть именно потому, что не смог убить должное количество своих подданных, и если необходимо, то он, Пак Чон Хи, готов убить хоть 30 тысяч. К разговору подключился Ча Чи Чхоль, чьи комментарии были не менее оскорбительны и обидны.

Униженный руководитель ЦРУ Республики Корея покинул помещение, поднялся на второй этаж того же здания в свои личные апартаменты, где взял пистолет и положил его в карман. Затем он приказал своим телохранителям открыть огонь по телохранителям президента, как только они услышат стрельбу в зале, где проходит ужин. Убедившись в том, что его люди готовы, он с криком «Как вы можете держать в советниках столь недостойного червяка?!» расстрелял в упор сначала Ча, а потом и Пак Чон Хи. В каждого из них попало несколько пуль, и когда его собственный пистолет заело, Ким Чжэ Кю воспользовался оружием одного из своих телохранителей.

Такая картинка больше похожа на убийство в состоянии аффекта, нежели на результат хорошо спланированного заговора, — будь его действия более осознанными и преднамеренными, Ким Чжэ Кю как минимум не забыл бы накануне смазать пистолет.

Убив Пак Чон Хи, Ким Чжэ Кю связался с начальником штаба армии и предложил ему приехать в ЦРУ и ввести военное положение. Однако тот решил провести совещание на своей территории. Ким принял в нем участие, не афишируя, однако, то, что президента убил именно он, но тут объявился четвертый участник злосчастного ужина — Ким Ге Вон (он даже не был ранен), который и сообщил подробности случившегося. Директора ЦРУ арестовали.

Существует, однако, и американский след. Ким Чжэ Кю был, безусловно, в курсе того, что корейско-американские отношения ухудшаются, и одна из главных причин этого — личность Пак Чон Хи, с которым связывали и нарушение прав человека в стране, и его излишне самостоятельную во многих вопросах политику, особенно — активное желание сделать Корею ядерной державой — и «кореягейт», скандал с попыткой корейских политиков подкупить десятерых конгрессменов.

Известно, что встреча с Пак Чон Хи, на которой тот отказался подчиниться американцам, вывела Картера из себя, и тот фактически отказался от идеи вывести войска с Корейского полуострова. Возможно, Ким считал, что если он избавит страну от Пак Чон Хи, американцы вознаградят его за это, а возможно, и действовал по их прямому наущению. Несмотря на то что похороны Пак Чон Хи были многолюдными (на улицы вышли два миллиона человек), наблюдатели отмечают, что ни народ, ни чиновники не были преисполнены искренней скорби.