После историй о женщине, у которой неожиданно вырос хвост («Зоология»), и парне, который не чувствовал боль и кидался под машины («Подбросы»), режиссер Иван И. Твердовский снял фильм о «Норд-Осте» — «Конференция» вышла в российский прокат 22 октября. История происходит через 17 лет после террористического акта в театральном центре на Дубровке в 2002 году. Главная героиня, монахиня Наталья (Наталья Павленкова), организовывает в Москве вечер памяти. Женщина пытается научиться жить дальше, попутно заслужив прощение у своей семьи за поступок, который навсегда разделил ее жизнь на «до» и «после» захвата. Мировая премьера ленты состоялась в программе Venice Days 77-го Венецианского кинофестиваля, российская премьера прошла на «Кинотавре». О новой работе режиссера «Лента.ру» поговорила с Иваном И. Твердовским во Владивостоке, где он состоял в основном жюри международного кинофестиваля «Меридианы Тихого», а также изучал локации для своей следующей картины «Наводнение» по мотивам повестей Евгения Замятина.
«Лента.ру»: Среди актеров «Конференции», которые делятся в зале театрального центра воспоминаниями о захвате, Филипп Авдеев и Роман Шмаков — реальные заложники «Норд-Оста». Почему для вас было важно пригласить их в проект?
Иван И. Твердовский: Потому что очень сложно, когда ты с артистами и съемочной группой, которые не были в этом зале и находятся в определенной дистанции, занимают его, устанавливают там свою технику, придерживаться некой художественной правды. В этом смысле мне нужен был определенный камертон. Филипп и Рома — не просто участники тех событий, а еще и прекрасные артисты. Они на одном языке разговаривают с теми людьми, которые находятся в кадре.
Заметил, что, в отличие от всех других заложников, которые делятся воспоминаниями с серьезными, тучными лицами, Филипп и Роман — единственные два героя, которые, рассказывая свои истории, и улыбнуться могут, и засмеяться. Выглядит как защитная реакция.
Конечно, они ведь существуют в несколько ином ракурсе, в отличие от остальных. Их рассказы — настоящие воспоминания. И такая защитная реакция вряд ли может возникнуть у тех людей, которые не были в театральном центре на самом деле. Мне как раз хотелось, чтобы они внесли разнообразия в эту палитру историй.
Наталья Павленкова, исполнившая главную роль в «Конференции», сопровождает вашу фильмографию уже 9 лет, с картины «Снег». Вы писали сценарий сразу под нее?
Нет, я никогда не пишу сценарии под конкретного актера. Исключение — фильм «Зоология», историю которого я писал точно под Наталью. Во всех остальных случаях я не знал, кто будет сниматься в проекте. Мне очень интересно проводить кастинг, отсматривать пробы, когда идет некий соревновательный процесс, а ты видишь результат. Есть такие спортсмены, которым на старте сложнее всего. Той же Павленковой было очень трудно прийти в эту историю, она должна была меня, во-первых, чем-то удивить, во-вторых, мы должны были найти какой-то новый язык, чтобы не повторять наши общие штампы, которые уже сложились. Это кажется каким-то кокетством, но нет — она приходит по 8-9 раз на пробы, иногда плохо пробуется, иногда хорошо. Потом я сижу, очень долго отсматриваю материалы и в итоге понимаю «там и там случилось».
Кадр: фильм «Конференция»
Главная героиня «Конференции» — монашка. Вы не переживали по поводу возможных проблем со стороны организаций, представляющих вопросы веры в нашей стране?
Нет, мне совершенно все равно. У меня есть свое представление о мире, если кто-то захочет в него вторгнуться, я надеюсь, что смогу дать достойный отпор. Также как если ночью в мой дом заберется грабитель, я надеюсь, что смогу от него защититься.
Сравнительно недавно была история с «Матильдой» вашего мастера Алексея Учителя. Фильм «Герда» Натальи Кудряшовой про Ксению Петербуржскую, который скоро выйдет, еще на этапе сценария согласовывался с РПЦ.
Я просто не вижу каких-то причин, за что и где мне у кого-то просить. Конечно, там есть Синодальный отдел, который любезно принимает сценарии, дает какие-то рецензии. Но зачем мне это нужно?
Чтобы не было проблем?
А это не избавит ни от каких проблем. Если они появятся, то они появятся.
Вы довольно жестко проходитесь по вопросам веры. Монашка в исполнении Павленковой совершенно недвусмысленно навевает образ шахидки в черном одеянии, в котором видно лишь ее лицо. Ее героиня запирает зал, предпринимает довольно жесткие меры в отношении пришедших на вечер памяти — также, как это делали террористы. Вы, как мне кажется, подаете ее уход в монастырь как поиск примирения с собой. А никакого примирения она в итоге не находит. Вера, в которой она ищет ответы на свои вопросы, ничем ей не помогает.
Да, она не нашла ответы на вопросы, которые задавала самой себе. О спасении, думаю, речи не шло. Постриг в монашество совершенно ни от чего не избавляет, это изнурительная ежедневная работа человека над своей душой. Это длительный процесс, нет какой-то точки, в которой происходит освобождение, вылетает птичка и все разрешается.
Кадр: фильм «Конференция»
Персонажи фильма делятся на два лагеря. Одни считают, что нужно вычеркнуть тяжелое событие из памяти и продолжить жить; другие — что никто не должен забывать об этом ни на минуту. И тот, и другой варианты довольно категоричны. Вы не хотели бы предложить зрителю третий путь, некий консенсус?
Так третий путь и лежит между этими двумя, я оставляю коридор, в котором все остальное существует. Просто у этого коридора существуют довольно четкие границы.
Во время панихиды священник говорит о том, что теракт призван внушить людям страх. Получается, все, что не убивает нас сегодня, будет пугать до конца дней?
Мне не нравится в этой фразе слово «нас», потому что это очень индивидуально для каждого человека. Я бы такого характера вещи не обобщал. Мне трудно говорить за «нас». Я могу переживать за погибших людей на станции метро «Лубянка», где нет даже мемориальной таблички, возможно даже больше, чем те люди, которые непосредственно ехали в этом поезде в соседних вагонах.
Такова человеческая природа, все очень по-разному определяют границы своего риска. Для кого-то это всего лишь «О, представляешь, ехал в поезде, а рядом что-то грохнуло, но я выжил», а кто-то совершенно иначе это воспринимает
В этом смысле искать какую-то категорию, кого из этих людей больше, я не собираюсь. Жить в целом страшно: идешь по улице, непонятно, въедет ли в тебя проезжающая мимо машина или нет.
В фильме постоянно употребляется слово «заложник», так герои себя называют уже по прошествии времени. Когда мы смотрим игровые или документальные фильмы про 9/11, там персонажи — survived («выжившие»), а не hostage («заложник»).
Это особенности языка. У нас нет слова «выживший» в разговорной речи, это не широко используемое выражение. Тем более здесь, когда речь идет о захвате, эти люди ощущают себя заложниками и по сей день.
Во многих интервью вы рассказывали о сложностях, с которыми сталкивались в период производства картины. Были такие периоды, когда вы возвращались домой с мыслью «надо все это бросить, я не вывожу»?
Все время. Есть какие-то вещи, которые остаются вне кадра. По прошествии времени никто не вспомнит, какие там были сложности и трудности. Мне было сложно собрать съемочную группу за очень небольшой бюджет. Я приглашал своих друзей, выходящих на смены за минимальные ставки, а все выходные дни они ехали на какие-то другие съемки, потому что всем нужно что-то зарабатывать и жить. Весь процесс по-другому строился, было всего 27 съемочных дней, а история огромная.
Кадр: фильм «Конференция»
Как вы думаете, почему, кроме вас, никто не берется за условно табуированные темы? Почему не снимают игровые картины о Беслане, Буденновске или взрывах в метро? Есть документалистика благодаря Катерине Гордеевой и Юрию Дудю.
Это не документалистика, а журналистика. Я с большим уважением отношусь к тому, что они делают, но также я с большим уважением отношусь к режиссерам документального кино, это все-таки немного разные вещи. Знаете, я в какой-то момент перестал осуждать своих коллег. Конечно, можно сказать, что тема табуированная, что Минкульт не поддержит, и Фонд кино денег не даст. Просто у каждого автора в голове свой мир, у всех свои планы. Может, в мире моих коллег не существуют таких событий, как «Норд-Ост», Буденновск, Беслан или взрывы в метро. В моем мире это есть, я не могу мимо этого пройти и сделать вид, будто этого не существует. В мире других режиссеров, наверное, все работает как-то иначе, но я не хочу их за это осуждать.
Вы много лет делаете авторское кино, не отвлекаясь на сторонние проекты. Не было желания попробовать себя в жанровом кино с большими бюджетами?
Нет, мне это просто неинтересно. Никто ведь не предлагает архитектору побыть поваром. Для меня авторский кинематограф существует в системе ценностей современного искусства и так или иначе, но относится к мировой художественной культуре.
В «Подбросах» было довольно много политических аллюзий, начиная от темы коррупции и заканчивая танцами на фоне флага Российской Федерации. В «Конференции» вы от политики намеренно отстранились, поскольку основная линия повествования не о вине государства и не о войне в Чечне. В ваших будущих проектах стоит ждать новых соприкосновений с политикой?
Честно говоря, я туда не очень стремлюсь. Есть какие-то вещи, мимо которых я не могу пройти, моя гражданская позиция подступает к тем границам, когда ты не можешь молчать. В картине «Подбросы», как мне кажется, это было по существу. В «Конференции» этого нет совершенно, потому что это не журналистское расследование, а история про людей. Было бы странно, если бы я за них додумывал какие-то вещи. За эти 17 лет они устали про это говорить настолько, что у них уже не встречается при обсуждении каких-то теорий в духе «что было бы если». Это уже историческое событие, которое никак не поменяется. Погибших людей никак не вернуть. Поднимать какие-то политические дискуссии здесь абсолютно бесчеловечно. Люди, которые сегодня с этим живут, являются непосредственными участниками тех событий. Не думаю, что они задают себе вопросы, кто виноват и что делать.
Но разве политика не существует в любом действии? Вопрос в том, смотрим ли мы на это действие через соответствующую призму или нет.
Конечно. Но для этого есть журналисты, политики и все остальные, но никак не режиссеры и не художники.
Некоторые мои коллеги полагают, что на «Оскар» от России может поехать или ваш фильм, или «Дорогие товарищи» Андрея Кончаловского. Какие у вас соображения на этот счет?
У меня нет романтических чувств относительно нашего оскаровского комитета, поэтому, безотносительно персоны Андрея Сергеевича, я точно понимаю, что с большей вероятностью его картина поедет на «Оскар». В России нет прозрачного фильтра, который бы показывал, как фильмы могут номинироваться на «Оскар» от страны, как это существует во всех европейских странах. Российский оскаровский комитет — закрытый клуб без внятного регламента. Как происходят заседания и голосования, никто доподлинно не знает. Какой-то надежды на то, что что-то изменится, у меня нет. У меня скорее больше перспектив и надежд на то, что «Конференция» — копродукция четырех стран, так что возможность побороться от других национальных оскаровских комитетов остается.
Фильм «Конференция» вышел в российский прокат 22 октября