«Нам нужно бежать в два раза быстрее» Как российский интернет пережил коронавирус и что ждет его дальше?

Коронавирус значительно повлиял не только на жизни отдельных людей, но и на целые страны. Экономики многих государств мира столкнулись с неожиданными проблемами, последствия которых будут решаться еще не один год. Любопытная ситуация произошла в сфере интернета — благодаря пандемии некоторые сегменты этой отрасли не только не упали, но еще и выросли. «Лента.ру» поговорила с директором Российской ассоциации электронных коммуникаций (РАЭК) Сергеем Плуготаренко о том, как Рунету удалось выдержать неожиданный удар, какие новые тенденции появились в интернет-экономике в 2020 году и что ждет Россию через 10 лет. Он убежден, что к 2030 году Россия может стать самой сильной цифровой державой.

«Лента.ру»: Коронавирус ударил по многим отраслям. Как этот кризис переживает интернет-экономика, и понятно ли, как это отразится на ней в будущем?

Плуготаренко: 2020 год, пожалуй, самый необычный из всех. И давать прогнозы — самое неблагодарное занятие, хотя мы этим постоянно занимаемся и даже вынуждены были сами себя исправлять. В апреле мы спрогнозировали, что из-за суммы всех негативных факторов — пандемия, падение курса рубля, все начавшиеся глобальные торговые войны и, как следствие, переформатирование экономики и общественных отношений — к концу 2020 года случится один из двух сценариев: негативный и кризисный. Негативный предполагал, что интернет вырастет по сравнению с 2019 годом на 6-10 процентов, а кризисный — что он вообще не вырастет, и в отдельных сегментах упадет.

Как ни странно, рост до шести процентов укладывается в кризисный сценарий, потому что до сих пор интернет рос гораздо более быстрыми темпами. Даже в 2014 году, когда мы фиксировали самые низкие показатели, рост был порядка 10 процентов. Поэтому для интернета такое существенное замедление роста — это кризис.

Насколько этот прогноз оправдался?

В сентябре мы на Российском интернет-форуме обновили весенний прогноз. Выявили, что все будет не столь драматично. И что два из четырех сегментов экономики Рунета (электронная коммерция и цифровой контент) не просто сохранили динамику 2019 года, но даже улучшили показатели. И к концу 2020 года они будут развиваться по стабильному сценарию, традиционному, который был характерен для доковидного периода. Мы считаем, что по сравнению с 2019 годом в 2020-м цифровой контент вырастет на 15-16 процентов, а электронная коммерция даже на 18 процентов.

Такой успех обеспечили пользователи. Есть такая устойчивая формулировка, что граждане сами спасают экономику. С интернетом то же самое — в сегментах, максимально зависимых от потребления со стороны физических лиц, произошло вытягивание экономики. Люди продолжили потреблять то, что для них жизненно необходимо. Интернет, цифровые сервисы и контент стали такой жизненной необходимостью уже давно. И весной-летом 2020-го в онлайн переместилось потребление товаров и контента.

Но рекламные бюджеты снизились.

Маркетинг и реклама стали развиваться по кризисному сценарию. Мы предполагаем, что сегмент маркетинга и рекламы по итогам года вырастет всего на 2-3 процента, а инфраструктура (услуги по предоставлению вычислительных мощностей, платформы для размещения, разработки и управления приложениями, базами данных, веб-сервисами — прим. «Ленты.ру») — на 8 или максимум на 10 процентов. В этом плане наши весенние прогнозы подтвердились. Что мы не смогли предвидеть, — это то, что пользователи будут вытягивать интернет-экономику по части электронной торговли и цифрового контента.

Какие новые тенденции задал коронавирус?

Если говорить о рынке e-commerce, который растет больше всех, то он компенсировал замедлившуюся динамику рынка услуг и онлайн-тревела. Увеличилась продажа физических товаров, продуктов питания, и возросло количество онлайн-платежей. У многих из тех, у кого прежде не было привычки покупать товары онлайн, за период пандемии она сформировалась. У людей просто не было выбора — знаю по некоторым своим родственникам престарелого возраста, которые действительно стали активными онлайн-потребителями именно в этом году, хотя держались до последнего и были таким оплотом олдскула.

Кроме того, переформатировалась логистика — появились новые форматы доставки, новые требования и стандарты. Расширилась география доставки, где-то даже сократилось время доставки, появилась бесконтактная доставка — все это кардинально изменило электронную коммерцию за несколько месяцев. При этом в четвертом квартале мы все равно ожидаем замедления темпов роста из-за снижения общей покупательской способности населения. То есть все-таки даже в этом сегменте случится некий негативный тренд.

Как, по вашему мнению, Россия выдержала неожиданный удар?

В России за эти годы сформировался абсолютно уникальный «цифровой контур» — это экосистема цифровых компаний, которые обеспечивают онлайн-сервисами население, корпоративный сегмент, государство. И это очень крутой феномен, потому как оказалось, что мы были абсолютно готовы к быстрому переформатированию, масштабированию этой экосистемы, что и случилось в марте-апреле. Это помогло сохранить качество услуг: у нас нигде не падали сети, мобильная связь работала отлично, электронная коммерция выдержала возросшую нагрузку, онлайн-кинотеатры — вот это вот все.

С одной стороны, бизнесмены — большие молодцы, а с другой — спасибо государству, которое в какой-то момент подставило плечо поддержки.

Как государство поддерживало предпринимателей?

Оно не позволило сохранять доковидные требования регуляторики, местами избыточные, которые могли бы помешать наращиванию и масштабированию этих компаний. Ну и молодцы сами пользователи, которые оказались достаточно подкованными для того, чтобы начать использовать все те сервисы, которыми раньше они, может быть, пренебрегали.

«Ребят, становитесь глобальными»

Сейчас все хорошо. А можете оценить, что будет с экономикой Рунета через 10 лет?

К 2030 году Россия вступит в фазу цифровой зрелости экономики, в течение 10 лет совершится полная цифровая трансформация. Осенью мы с членами нашей ассоциации обсуждали, что должно происходить, чтобы мы оставались IT-державой — то есть входили в топ мировых держав по цифровизации. Сошлись во мнении, что необходимо перезапускать национальные проекты, связанные с цифровой экономикой, и что нужно присмотреться к опыту трех, как мы считаем, ведущих цифровых держав. Все три азиатские — это Индия, Южная Корея и Малайзия. Мы изучили достаточно много феноменов, которые позволили этим странам в течение 10 лет стать IT-гигантами.

А как же опыт Китая?

Китай мы не рассматривали абсолютно осознанно: его нельзя ставить в эту шеренгу, потому что это уникальный кейс и вряд ли кто-то захочет и сможет его повторять. Но вот три оставшиеся страны — тот самый азиатский цифровой путь — мы предложили рассмотреть максимально пристально и подсказать, что нужно делать начиная с 2021 года в нашей стране, чтобы к 2030 году мы были бы той самой сильной державой.

Вы всерьез думаете, что это возможно?

У России есть все шансы. Во-первых, у нас есть экосистема национальных компаний (тот самый «цифровой контур»). Он сформировался естественным образом, в условиях конкуренции, без какой-либо значительной поддержки со стороны государства. У нас есть интернет-аудитория, которая в ближайшее время будет практически равна населению страны. У нас есть сильный контур мобильного интернета — это не только связь, но еще и приложения. Это то, что, собственно, создает потребление в этой области — контент и сервисы. И у нас есть национальные проверки, которые нужно допилить, чтобы они могли к 2030 году сделать экономику не просто сильной, а конкурентной по сравнению с международными IT-гигантами.

Можно только порадоваться тому, что государство это все понимает. Правительство чувствует эти тренды, слушает нас, готово встречаться, обсуждать. Мы лишь говорим о том, что двигаться нужно в несколько раз быстрее. Та самая присказка Льюиса Кэрролла: «Чтобы оставаться на месте, нужно бежать, а чтобы двигаться вперед, нужно бежать в два раза быстрее». Вот нам сейчас нужно бежать в два раза быстрее, нам нужно мощно перезапускаться, делать рывок, переформатирование, и тогда за 10 оставшихся лет до 2030-го года (мы сами назначили себе такой срок) мы сможем действительно сохранить свое лидерство, войти в сравнение с международными державами.

Вы сказали, что наши пользователи сами помогают экономике. А насколько вообще интернет-отрасль в России сегодня самостоятельна или зависима от государства?

Очевидно, что отрасль в значительной степени самостоятельна. Я уже сказал, что этот наш «цифровой контур» — это наша сильная сторона. Это сильный феномен, которого нет нигде в мире, кроме перечисленных мною азиатских стран (и, естественно, США — здесь понятно, за кем лидерство). Но у нас это есть тоже. Можно долго рассуждать, почему так сложилось: и сильная математическая школа, и отсутствие препятствий для развития цифровых технологий в России (по итогам первой встречи интернет-отрасли с тогда еще премьер-министром Владимиром Путиным в 1999 году был заключен фактически общественный договор о свободном развитии интернета в России).

Также важно, что наша экономика остается открытой — у нас на рынке присутствуют все международные игроки. И в этом состоянии конкуренции наши отечественные игроки вынуждены развивать свои сервисы так, чтобы не отставать от них. Но, как я всегда говорю, этот баланс не очень устойчив. И если наши интернет-компании не будут пытаться становиться глобальными, то, к сожалению, может случиться и так, что через несколько лет мы даже на локальной поляне, на своем родном рынке потеряем лидерство. И здесь как раз нужна максимальная помощь государства.

Чего не хватает российским игрокам?

Международные игроки, которые играют и на нашем рынке, сильнее. У них больше капитализация, больше опыта работы на локальных рынках. И если государство не будет оказывать помощь отечественным игрокам, то им будет тяжело. Несмотря на рост отрасли, для отечественных игроков годы непростые. Интернет растет, но какой ценой — ценой десятилетий, которые мы шли, чтобы создать эту сильную экосистему цифровых компаний. И ценой максимального надрыва, как это было весной этого года, когда все компании масштабировали собственные сервисы, инвестировали в развитие инфраструктуры, логистики, каналов связи и не только. Это может произойти только один раз, дальше государство должно помогать, должно признавать, что отрасли требуется поддержка.

Но вдвойне помощь государства необходима в вопросе международной экспансии. Здесь без связки бизнеса с государством ничего не получится. Примеры этому в тех самых азиатских странах. Опять же Америка и Китай — это два совершенно уникальных примера, которые вряд ли удастся повторить, поэтому мы их не рассматриваем. И предлагаем присмотреться к опыту стран, где произошла успешная экспансия локальных игроков, сервисов, технологий на международные рынки. А там участие государства было максимальным: их фактически за ручки или даже пинками выталкивали на международные рынки и говорили: «Ребят, становитесь глобальными». Потому что это следующий шаг, который позволит сохранить локальный рынок.

Чем плох наш, локальный рынок?

Во-первых, локальный пользователь конечен. А во-вторых, с ним и так все хорошо — он любит наши сервисы, он ими пользуется. У нас по всем инфраструктурным коммуникационным сервисам более 50 процентов рынка за отечественными компаниями, несмотря на то что у нас открытая интернет-экономика, никого искусственным образом не ограничивают по присутствию на рынке. Само собой получилось так, что наши компании (соцсети, поисковые, почтовые службы, сервисы электронной коммерции) являются лидерами. Но в непростые времена и им требуется помощь. Опыт весны был успешен, но ему предшествовали десятилетия подготовки.

Как вы считаете, влияют ли отраслевые конкурсы вроде «Премии Рунета» на развитие интернет-проектов?

Мне было бы странно отвечать, что это не так, потому что конкурсу уже 17 лет. Он существует для самых успешных — такой интернет-Оскар, который, с одной стороны, отмечает профессиональный вклад, а с другой — еще мощный инструмент для популяризации достижений наших компаний. Да, конечно, он помогает. И «Премия Рунета», и «Золотой сайт», и «Золотое приложение»... «Цифровой прорыв» (серия онлайн-хакатонов) — это еще один проект, который помогает специалистам соревноваться друг с другом, такое олимпиадное хакатонное движение.

Конкурсы — это мощнейший стимул как для бизнеса, так и для специалистов, потому что, во-первых, они формулируют свои достижения, а во-вторых — повышают свои компетенции, смотря на то, что делают конкуренты. В-третьих, они участвуют в конкурсах и доказывают свою состоятельность. В конце концов на это все смотрит большой бизнес, государство, международные игроки. Мы тем самым показываем, что наша интернет-отрасль себя ощущает, она умеет себя описывать, умеет демонстрировать свои достижения. В любых индустриях такие понятия, как внутренняя аналитика (умение считать свою индустрию), проведение внутренних форумов и вручение наград — это признаки зрелости. Очень хорошо, что у Рунета все эти признаки есть уже не первый год — уже даже больше 10 лет по каждому из этих направлений.

Еще один важный элемент, к примеру, той же «Премии Рунета» — это некая предиктивность. Благодаря тому что в премию вовлечены сотни экспертов, она умеет подсматривать и улавливать некие тренды, подсвечивать их. Это не всегда происходит явно, но было очень много случаев, когда компании, которые выстреливали потом, были замечены экспертным советом «Премии Рунета» за год-два до этого. Может быть, они выстрелили благодаря тому, что получили статуэтку премии. Здесь всегда тяжело сказать — сослагательное наклонение недопустимо. Но в любом случае есть некая трендоулавливающая миссия: коллективным экспертным мозгом можно предвосхитить какие-то направления.

«Зумеры — наша надежда»

Для многих в последние годы соцсети стали главным источником информации. Как считаете, соцсети — это добро или зло?

Соцсети и мессенджеры являются мощнейшим средством распространения информации. За очень короткое время ты можешь получить информацию о происходящем на другом конце Земли. Фактически мы достигли того, о чем когда-то писали фантасты. То есть та самая телепатия, когда человек может силой мысли отправить сигнал другому человеку, и тот в ту же секунду получит телепотему. Но только мы пошли еще дальше: у нас можно вещать на неограниченное число людей. Социальные сети фактически заменяют сегодня СМИ, становятся средствами массовой коммуникации, а не только информации. И мы пошли дальше, потому что есть обратная связь: можно провоцировать не только ответ того человека, который получил телепотему, а очень мощный социальный текст по обсуждению этих новостей.

Но есть и минусы — необъективность и море непроверенной информации. Люди формируют свое мнение исходя из увиденного в соцсетях, но доступа к источнику информации у них нет. Это дает размах для манипуляций. У пользователя нет возможности провести фактчекинг, который принят в журналистском сообществе. Поэтому получается, что психология и некая вовлеченность в злободневные темы (как правило, негативные) приводят к тому, что люди очень быстро начинают верить плохому. Они не привыкли проверять и перепроверять, уязвимы перед манипуляциями. Еще в конце 2017 года различные исследователи начали бить тревогу относительно того, что соцсети усиливают у людей чувство тревоги, к примеру.

Есть еще такой феномен, как синдром упущенной выгоды (Fear of missing out — FoMO). Он проявляется, когда пользователи постоянно испытывают неудовлетворенность и разочарование, когда они взаимодействуют с социальными медиа и видят те возможности, которые упускают. Информационные, возможности по лайкам, возможность стать таким, кого больше любят, больше цитируют и так далее. И это такой синдром, который может усилиться во время пандемии. То есть помимо плюсов, которые дают средства массовой коммуникации для самовыражения и общения, есть еще вот такие изученные социальные негативные феномены.

То есть все-таки зло?

Однозначно так сказать нельзя. Ну какое это зло, если соцсети, мессенджеры и платформы для видеосвязи стали для нас такой необходимой отдушиной на самоизоляции? Но есть и другая сторона медали. Например, кибербуллинг. Соцсети используются для этого максимально эффективно. Хорошо, что площадки обучаются с этим работать: существуют механизмы саморегулирования, когда можно заблокировать или понизить рейтинг людей, злоупотребляющих унижениями в сети.

Не стоит забывать и о мошенниках, которые используют соцсети как инструмент для сбора информации о тебе. В такие моменты данные в социальных медиа, которые мы добровольно или неосознанно о себе распространяем, используются для манипулирования нашим мнением: аферисты используют их для подготовки вопросов, которые убеждают тебя в том, что с тобой общается, к примеру, представитель банка.

Охота за персональными данными — это вообще один из главных негативных моментов, которые генерируют социальные сети. Человек осознанно или бессознательно создает цифрового двойника в онлайн-мире. В него загружается больше контента и данных, чем пользователь себе представляет. Фактически любой юзер мессенджера, социальной сети или картографического сервиса очень много «фонит» о себе в виртуальном мире. Грамотный аналитик или робот может собрать достаточно много информации об этом человеке. И, конечно, не всегда это может использоваться в плюс.

Есть и совсем уже такие экзотические, но очень масштабные вещи, европейские специалисты постоянно привлекают к ним внимание. Мы знаем по работе с РОЦИТ (Региональный общественный центр интернет-технологий — прим. «Ленты.ру»), что это серьезная проблема — рост случаев вовлечения в сексуальную эксплуатацию, распространение языка ненависти (расизма и национализма) и так далее. Но вот, кстати, аналитики говорят, что такой негативный тренд, как сбыт наркотиков онлайн, за период пандемии пошел вниз. И это тоже понятно почему — просто офлайновые мероприятия снизились, и показатель уменьшился.

Можно ли как-то противостоять негативу в интернете и должно ли государство к этому подключаться?

Как и любой другой современный инструмент, вовлекающий сотни миллионов людей, соцсети могут быть использованы как во благо, так и во вред. Главный оберег от негативной стороны соцсетей — повышение собственной цифровой грамотности, цифровой гигиены. Корпорации для помощи пользователю подключают искусственный интеллект. Для государства важно вести постоянный диалог, привлекать внимание. Не хочу говорить «регулировать», потому что мы до сих пор против избыточного регулирования — средствами саморегулирования и повышения цифровой грамотности можно справиться практически с любыми напастями. Но роль государства здесь заключается в том, чтобы привлекать внимание к тем проблемам, которые бизнес, может быть, не увидел бы.

Дети сегодня сидят в интернете, можно сказать, уже с пеленок. Как вы думаете, поколение зумеров, взращенное интернетом, — это страшное будущее или нечто полезное для развития человечества?

Они ответят сами, но для этого должно пройти какое-то время. То, что интернет меняет мир, уже ни для кого не секрет: о том, что интернет-технологии скоро проникнут во все сферы жизни, мы говорили на РИФах еще 20 лет назад. И вот сегодня это свершилось. Технологии проникли даже глубже, чем мы ожидали. Оказывается, молодое поколение, рожденное со смартфоном в руках, фактически лучше нас адаптировано к современным реалиям. Карманная доступность интернета, уберизация всего, что только можно уберизировать, и другие тренды, с которыми зумеры живут сегодня, — это сумасшедшие феномены, которые только предстоит изучить.

Хорошо это или плохо?

С учетом того, что я говорил ранее, — хорошо. Но есть негативный момент. То, что преобладает, — то и сложит картину мира. Мы достаточно долго карабкались на вершину экономического роста интернета и забрались на нее. Но в какой-то момент этот плавный долгий рост может быстро скатиться вниз, если количество критических случаев, когда пользователь был разочарован, обманут, обворован, унижен, превысит критическую отметку. Тогда мы с этой горки быстро скатимся, потому что сами пользователи начнут отказываться от ряда сервисов или вообще интернет-использования. Потому что интернет — он в головах. И вся интернет-экономика — это тоже следствие привычек, любви и удобства.

Как избежать этих негативных последствий?

Чтобы этого не произошло, мы должны крайне внимательно следить за трендами. И как только увидим, что аналитики говорят: «Знаете, возросло количество кейсов, когда пользователь был разочарован, обманут или доведен до суицида благодаря тому, что он использовал такие-то сервисы» — нужно будет бить во все колокола. Пока для этого особых предпосылок нет — развитие более-менее плавное. И даже 2020 год, который вовлек очень много народа в онлайн, не дал предпосылок для разговоров о том, что мы начинаем катиться с горки.

В любом случае поколение зумеров задает совершенно новые стандарты к тому, как нужно относиться к оценке угроз. Потому что для них вообще нет разделения между аналоговым и цифровым мирами, и они фактически продолжают цифровую трансформацию, которая миллениалами была начата. Но те двигались очень последовательно и поступательно, а эти, так сказать, с головой в омут — они уже живут в этом.

Еще одно последствие развития цифровой среды, которое тоже нужно принимать во внимание, — в том, что зумеры гораздо медленнее адаптируются к взрослой жизни. Они позже задумываются о создании семьи. Для них онлайн-общение зачастую может заменять живое общение. Многие ценности поколения зумеров вообще отличаются от поколения Х, миллениалов и предыдущих поколений. И пандемия коронавируса стала очередным вызовом для зумеров, которые начинают свой карьерный путь. Для нас перемены 2020 года — удаленная работа, удаленное общение, новый подход к саморегулированию, тайм-менеджменту — были каким-то потрясением. Но у зумеров, попавших в аналогичные условия, такого шока не было. Для человечества они представляют поколение, на которое можно возложить надежды по решению глобальных проблем, потому что они достаточно серьезно заинтересованы в том, чтобы менять мир к лучшему.

К тому же их будоражат темы вечной жизни, биохакинга — все, что для предыдущего поколения казалось чем-то фантастическим из далекого будущего. Я очень надеюсь, что благодаря креативности и умению быстро искать информацию зумеры станут новой ступенью эволюции, которая поможет человечеству самореализоваться и более безболезненно встретить будущее, которое пока довольно туманное. Я считаю, что они — наша надежда.