«Кто-то шепотом сказал: Сталин едет» Берия, Сталин и 1937 год глазами свидетеля эпохи

Нами Микоян — не просто свидетель эпохи. Дочь и племянница первых партийных лидеров Грузии и Армении, невестка Анастаса Микояна, о котором в народе сложили поговорку «от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича», она многие годы жила среди тех, от кого зависела судьба нашей страны, а нередко и всего мира. Лаврентий Берия ласково называл Нами «профессором» и катал на байдарке, Иосиф Сталин доверял ей свою дочь Светлану. Выйдя замуж за сына Анастаса Микояна, Нами попала в узкий кремлевский круг, была знакома с Хрущевым, Брежневым, Андроповым, Горбачевым, Ельциным… Что за человек был Лаврентий Берия, каким запомнился ей Иосиф Сталин и что принес ее семье 1937 год, Нами Артемьевна Микоян рассказала корреспонденту «Ленты.ру».

Небольшая квартира на Плющихе. На стенах семейные фотографии, портреты близких, пейзажи. Красивое старинное бюро завалено книгами, журналами, бумагами со свежими пометками. Нами Артемьевна поит меня, вошедшего с промозглой московской зимы, горячим душистым чаем. Тепло, уютно… Говорим о событиях 85-летней давности, свидетелем и участницей которых она была. Обстоятельно, не спеша, останавливаясь на деталях. И постепенно образы из очень далекого прошлого проявляются все четче и четче, как фотографии на бумаге под действием проявителя.

Нами Микоян: Сегодня мне уже 91 год, а тогда всего шесть-семь лет было. Какие они были — Берия, Сталин? К сожалению, сейчас уже многое смешивается: то, что было в глазах ребенка, и то, что мы потом о них узнавали. Не знаю, правда ли все то, что о них теперь говорят, да и вряд ли мы когда-то узнаем об этом наверняка. Расскажу только то, что видела сама.

Родители Нами — Артемий (Арташес) Геурков и Ксения Поклонская

Фото: из личного архива Нами Микоян

«Лента.ру»: Вы были лично знакомы с Берией. Что он был за человек?

В середине 30-х годов Берия был первым человеком в Грузии — первый секретарь ЦК партии. Мои отец и дядя работали при нем. Отец был первым секретарем обкома партии, а Григорий Арутинов, муж папиной сестры, которого я называла дядей, — первым секретарем Тбилисского горкома. Все примерно одного возраста. Вместе работали, вместе выходные проводили, в отпуск вместе ездили.

Берия любил собирать всех по воскресеньям у себя на даче. Обычно он приглашал тех, у кого есть дети, потому что у него был сын, и таким образом дети могли играть вместе. Вот он и приглашал моего отца с матерью и меня, позже приглашал моего дядю, тетю и меня. Играли в волейбол, в бильярд. Все были молоды, все были живы, веселы. И все еще верили в тот идеал, который искренне хотели построить.

Наигравшись в мяч, шли пить чай. Окна были открыты, мы слышали, как они пели, смеялись, шутили…

Почти всех расстреляли в 1937 году. В нашем доме было шесть квартир, всех родителей в одну ночь арестовали — во всех шести квартирах. Все были ответственными работниками. Я не очень их сейчас помню. Детей помню, а почему и за что арестовали их родителей — не знаю.

Каким вам тогда казался Берия?

Внешне он был собранный, сдержанный, очень приветлив к детям. Много со мной разговаривал, как бы всерьез обсуждал всякие сложные вопросы, прочитанные книги. Я рассказывала ему о школе, о своих впечатлениях, а он в шутку называл меня «профессор». Он увлекался фотографией и часто меня фотографировал. Эти снимки сохранились. Я тогда с восторгом смотрела на него: он лучше всех играл в волейбол, дальше всех заплывал в море во время шторма.

Летом мы жили на даче в Гаграх. В самые сильные волны он садился в байдарку и брал меня с собой. Его жена, моя мама, тетя — все в ужасе с берега кричали, а я радовалась — с ним не было страшно, он был сильный. Он в себе был уверен, и я тоже не боялась. Мне было весело.

Фотография Нами, которую сделал Лаврентий Берия в Батуми в 1936 году

Фото: из личного архива Нами Микоян

Помню, как мы подплывали к санаторию «Челюскин», и он общался с отдыхающими там дамами. Одну, в белой шляпе с большими полями, я запомнила особенно хорошо. Берия тогда всех привлекал внутренней силой, каким-то магнетизмом, обаянием. Хотя внешне он был некрасивым, говорил с сильным мингрельским акцентом, носил пенсне — редкость по тем временам.

Мне трудно описать его характер… Я лучше о событиях буду рассказывать. Приехал Сталин, все пошли обедать… Помню все это зрительно.

А как жил Берия, как был устроен его дом, быт? Его квартира отличалась от вашей и от квартиры вашего дяди?

Конечно, это была необычная квартира. Я уже точно не помню, но его образование было как-то связано с архитектурой. И у него был исключительный вкус.

Жил Берия в трехэтажном доме на улице Мачабели, около бывшей аптеки Заммеля в Тбилиси. На первом этаже была комната для охраны и большая бильярдная справа от входа. В другом подъезде — еще одна большая комната, где жила мать его жены Дарико, веселая женщина, любила петь и играть на гитаре. Там же были двери в квартиры дяди и Амбегрилия Кекелии — известного партработника и друга Берии. В 1937 году его расстреляли.

Но основной подъезд вел только в квартиру Берии. Надо было пройти через охрану, потом вестибюль — и сразу деревянная лестница на второй этаж.

Когда я в первый раз попала к ним в квартиру, а это, наверное, был 1936 год, меня поразила обстановка. Ни мы, ни знакомые моих родителей так не жили.

У него была замечательная старинная мебель, зеркала в рамах, тяжелые портьеры, в буфете — красивая посуда. Все было заметно красиво и заметно удобно, хотя какой-то сверхроскоши не было. У меня долго сохранялись кожаные диваны, два таких огромных кожаных дивана — не от него, а точно такие же. Их заказали для квартиры моей тети через Берию, поскольку они жили рядом, и она дружила с его женой.

Третий этаж был с одной стороны обведен открытым балконом. На него выходили двери спальни и комнаты с мраморной ванной. В спальне была широкая деревянная кровать, какие-то непонятные безделушки, канарейка в клетке. Тогда меня это очень удивило: мама читала мне книжку, где описывалась жизнь буржуев, и у них тоже была канарейка.

Там же, на третьем этаже, были комнаты его сына Серго и рабочая комната жены, что было большой редкостью для того времени. Нина Теймуразовна, жена Берии, была очень красивой женщиной: стройной, холеной, всегда гладко причесанной. Она тщательно следила за собой и держалась с большим достоинством. Но при всем внимании к внешности, она, как большинство жен ответственных работников того времени, училась и работала. По образованию она была биолог или агроном. Позже, уже в Москве, защитила кандидатскую и работала в Тимирязевском институте.

В квартире Берии стояли шведские шкафы с книгами, книг было много. В гостиной — рояль. Сын учился музыке, окончил музыкальное училище. В доме был еще четвертый полуэтаж, которого не было видно с улицы. Там жила воспитательница сына, немка Эмма. Она преподавала в немецкой школе, где учился Серго.

Рядом с кабинетом Берии находилась совершенно удивительная физкультурная комната, там были собраны самые разные гимнастические снаряды, все необходимое для занятий физкультурой.

Дом Берии был выстроен в форме латинской буквы L. Конструктивизм в лучшем виде, сочетание вкуса с разумностью решений. По-видимому, Берия привлек к строительству лучших архитекторов и художников Грузии.

Что ели в доме Берии, какую кухню он предпочитал?

Берия любил гостей. Когда я бывала у тети с дядей, он узнавал об этом у своей охраны, и они с женой всегда звали меня пообедать с ними.

Еда к столу обычно готовилась хорошо ему знакомая, мингрельская: на первое ели суп — лобио, иногда борщ. На второе гоми — горячая каша из кукурузной муки с ломтями молодого сыра, и сациви — курица в ореховом соусе. Все блюда Берия посыпал перцем и заставлял делать это и гостей. Тех, кто не привык к острому, он заставлял съесть маленький зеленый перчик — очень острый. А когда человек краснел и начинал махать руками, Берия, довольный, смеялся.

Блюда готовились поварами и подавались обслугой, но иногда в приготовлении еды участвовала мать Берии Марта. В таких случаях орехи особенно тщательно растирались в ступке, масло из них выжималось в сациви.

Бабушка Марта всегда носила только черное, как большинство грузинских вдов, и всегда покрывала голову платком. Она была очень набожной и ходила в церковь, что тогда казалось необычным и вызывало у меня интерес. За стол вместе со всеми она никогда не садилась.

Сталина вам доводилось видеть?

Несколько раз видела. Однажды он приехал на дачу к Берии в Гагры. Вечером все забегали, суматоха началась, нас, детей, отправили в дом, где прислуга жила, и кто-то шепотом сказал: «Сталин едет». Он приехал с дочкой. Ее оставили с нами, а взрослые пошли ужинать. На окнах в столовой главного дома шторы были закрыты неплотно, и мы поднимались на цыпочки, чтобы по очереди посмотреть на Сталина. Светлана подсматривала вместе с нами.

Потом Сталин уехал, а его дочка осталась, и машина, на которой они приехали. Мы тогда дня два провели вместе. Со Светланой я всю жизнь была в добрых отношениях.

В другой раз видела Сталина в театре. Он сидел обычно в ложе, но всегда в глубине, впереди — никогда. Я видела Сталина на разных официальных мероприятиях. Конечно, какое-то ощущение от таких людей остается, даже когда ты их видишь в детстве. Он оставлял впечатление сильного человека, и, вероятно, был им. Это были другие люди, теперь я таких не вижу.

Чем они отличались?

Силой, наверное. И умом. Вы же не видите в нем простачка? Вы Хрущева в нем не видите? Вот и все. Таким он и был, и таких больше нет. Другое дело, что ГУЛАГ — это страшно, такое нельзя простить. Но Сталин — это все равно Сталин. И государство, которое он создал, сразу стало сильным. Появились все эти фабрики, заводы. И войну он таки выиграл. Можно говорить о том, какими жертвами, но кто знает, какие жертвы были бы без Сталина. Весь мир говорил о нашей стране. Сталин был, как бы это сказать… Слово «незаурядный» — это маленькое слово для него. Он был великим человеком.

Анастас Микоян и Григорий Арутинов, отчим Нами

Фото: из личного архива Нами Микоян

В том, что происходило в 37-м, я не одного Сталина виню. В Тбилиси, когда арестовывали всех и мой отец погиб, это же не Сталин, это система, которая позволяла убивать неугодных людей. Берия убирал тех, кто ему мешал. А сейчас разве не убирают тех, кто мешает? Или сейчас рядом только те, кто не мешает?

1937 год. Что случилось? Почему все изменилось? И как все это воспринимали дети?

Я не знаю, почему случился 37-й год, и никто никогда не узнает. Началось с того, что появились новые слова: «арестовали», «вредительство», «вражеский». Откуда детям было знать, что это значит? Но люди, которых арестовывали, куда-то исчезали, и мы, дети, обсуждали, кого арестуют следующим. В то лето у нас появилась игра: нужно было на коробках спичек в нарисованном пламени искать подозрительное сходство с бородкой Троцкого.

В конце сентября в нашем доме, где жило шесть семей, все друг друга знали, ходили в гости, устраивали детские праздники, в одну ночь арестовали почти всех родителей.

Отец работал тогда заместителем председателя Совнаркома Грузии, но в один день он перестал ходить на работу. Я не понимала, почему. А он не выходил из своей комнаты целые сутки, писал что-то за столом.

Это случилось 30 октября 1937 года. Папа позвал меня, мы сели на тахту, а на столе лежало ружье. У мамы была маленькая дочка, поэтому он разговаривал со мной. Он не хотел ей дать знать, что уходит, поэтому позвал меня и со мной говорил. Поцеловал меня и сказал: «Что бы ни случилось, верь в Сталина и в партию». И ночью застрелился. Вышел на веранду, взял зеркало, чтобы не промахнуться, и выстрелил в себя.

Он вас таким образом спас?

Да, спас. После того как раздался выстрел, застучали в дверь. В дом вошли какие-то незнакомые люди и унесли его. Он еще был жив, успел сказать маме: «Кися, прости меня». Маму звали Ксения, она была из рода Поклонских.

Муж Нами, военный летчик Алексей Микоян, 1949 год

Фото: из личного архива Нами Микоян

Утром опять пришли. Мама была с маленькой. Пришедший человек — наверное, это был сотрудник НКВД — сказал: «Девочка, пойди скажи маме, что твой папа умер». Меня отправили в школу, а мама с тетей Марго ушли хоронить отца.

На другой день мама снова пошла туда, где похоронили папу, но этого места больше не было, только груда кирпичей, какие-то ямы и все.

Так как папу арестовать не успели, он официально не считался репрессированным. Нам отключили телефон, но квартиру не отобрали, и нас с мамой не трогали. Все папины вещи и бумаги унесли чекисты, не оставили даже фотографий.

Чем ваш отец мог помешать Берии?

Не знаю… Тогда же были разные — не группы, нет, — а какие-то разные взгляды на курс страны. Он тоже был за кого-то, и он был очень сильной фигурой, в том смысле, что он говорил — и к нему прислушивались. Наверное, он мешал. Они же были очень молоды, отцу было всего 34 года, а он уже успел построить Аджарию. Это же субтропики, там начали мандарины выращивать, чай. Он очень активным был и в то же время честным. Тогда же все, кто был в руководстве, были честными, никто не брал. Да и никаких особых возможностей, чтобы брать, ни у кого не было.

Его в чем-то обвинили?

Уже много позже я узнала, что на бюро ЦК партии Грузии Берия, снимая с работы моего отца, сказал, что партия большевиков ему больше не доверяет. Этого оказалось достаточно. Что это значило, тогда все понимали, и отец решил уйти из жизни сам.

Всех убрали, только по-разному. Не осталось никого из тех, кого я помню. Какой-то необъяснимый гипноз — никому даже в голову не пришло объяснить происходящее коварством Берии!

Берию вы после этого видели?

Обычно мы сами не ходили к нему в дом, он приглашал. Родители часто бывали там к обеду. После гибели отца у Берии мы больше не бывали и дома о нем не говорили. Не стало вокруг почти всех взрослых знакомых. Те взрослые, что остались, молчали. А мы, дети, ничего не понимали и ни о чем не спрашивали.

Уже весной 1938 года я шла на урок ритмики, и проезжала машина Берии. Он остановил машину, впереди он сидел, и спрашивает: «Нами, почему ты не в платье?» — А мне было девять, и я была в шортиках. — «Если у тебя нет платья, пусть мама придет». Машина уехала. Я маме рассказала, мама заплакала…

Берия вскоре уехал в Москву. Сталин его повысил за чистку рядов партии от врагов.

А позже, когда вы уже в Москве жили, Берия приезжал к Микояну?

Нет. В то время такого уже не было, чтобы члены правительства друг к другу ездили. Там дружбы никогда не было. Свекровь мне рассказывала, что до 1937 года между ними было более свободное общение. Тогда они все часто общались, но в гости никто ни к кому не ходил. Ну, может, только на какой-нибудь праздник. А потом одних не стало, других арестовали… Время романтического задора, общих дружеских встреч и общения прошло. Никто больше ни о чем не спрашивал и ничего не обсуждал, существовали только приказы сверху.

То есть с Берией вы больше не встречались?

Через 15 лет, когда мы с мужем Алексеем жили в Кремле, сын Берии Серго и невестка Марфа, внучка Максима Горького, бывали у Микоянов. И я часто думала, что именно скажу Берии, если снова с ним встречусь...

Однажды это почти случилось. Сын был совсем маленький, я шла с коляской по Кремлю. Там внутри была улица Коммунистическая. На ней никогда никого не было, на этой улице. Никогда и никого. И тут вдруг из-за угла появился Берия. Это было неожиданно. Вероятно, он меня узнал. Он же знал, что в Кремле живут семьи Микояна и Молотова. Я приготовилась действительно что-то ему сказать. Но он, подойдя ближе, резко повернулся и пошел назад.

Не страшно было сказать ему все, что вы о нем думали? Он же мог что-то с вами потом сделать.

Не надо из Берии делать какое-то редкое чудовище. Так же мог и Хрущев поступить.

Продолжение следует