«Мы проявили мягкотелость» Унижение, смерть и забвение: как сложились судьбы членов ГКЧП после провала путча в 1991 году

30 лет назад, в августе 1991 года, заговорщики из числа высокопоставленных советских политиков и силовиков попытались захватить власть в СССР. Эта попытка закончилась крахом страны, которую они, как утверждали сами, пытались защитить. Три дня в августе стали для членов ГКЧП вершиной жизни, после которой их тоже ждал крах — унижение, смерть и забвение, а для кого-то — забвение еще более раннее, чем смерть. «Лента.ру» проследила за судьбами гэкачепистов после путча.

«Дайте мне пистолет»

Члены ГКЧП победителями не были. Многие критики даже из числа сторонников или сочувствующих им политиков говорили, что они слишком легко сдались — ввели войска и танки, но побоялись пустить их в ход. На допросе после ареста Дмитрий Язов, последний маршал Советского Союза, рассказывал:

— Бакланов (узнав о приказе Язова вывести войска в ночь на 21 августа — прим. «Ленты.ру») возмутился, зачем, дескать, в таком случае было начинать? «Что ж, мы начали, чтобы стрелять? — спросил я и сказал: — Умели напакостить, надо уметь и отвечать...» Предложил лететь к Горбачеву… Ну, в общем, переругались. Подтверждаю слова Ельцина: «Как пауки в банке». Прокофьев (член политбюро ЦК КПСС, 1-й секретарь Московского горкома КПСС — прим. «Ленты.ру») все петушился: «Дайте мне пистолет, я лучше ***** [покончу с собой]…»

В результате, окончательно растерявшись и запутавшись, четверо гэкачепистов — Крючков, Язов, Бакланов и Тизяков, прихватив с собой для подмоги председателя Верховного Совета СССР Анатолия Лукьянова и 1-го заместителя Генерального секретаря ЦК КПСС Владимира Ивашко, все же полетели к Горбачеву в крымский Форос. Но Горбачев, уже осознавший, что попытка введения чрезвычайного положения провалилась, разговаривать с ними отказался.

Последний глава СССР вспоминал это так:

— Прибывшие сразу потребовали встречи. Я велел охране, уже зная, что они едут, занять позиции в доме и около него, быть готовыми открыть огонь, если будут предприниматься попытки войти на дачу без моего разрешения.

Пока делегация заговорщиков растерянно топталась у дверей горбачевской дачи, оставшийся в Москве и.о. президента СССР Янаев подписал указ, в котором ГКЧП объявлялся распущенным, а все его решения — недействительными.

Из Крыма в Москву гэкачепистов везли уже под конвоем.

Крючкова, Язова и Тизякова арестовали в аэропорту Внуково-2. Никакого удивления они не проявили. Разве что Тизяков возмущался:

Бакланов был временно отпущен, воспользовавшись депутатской неприкосновенностью. Арестовали его через два дня в санатории «Барвиха», после того как Президиум Верховного Совета СССР лишил его и Стародубцева депутатского статуса. Янаева, оставшегося ночевать в Кремле, взяли под стражу утром 22 августа. Павлова, находившегося на больничном с гипертоническим кризом (по другим данным, с алкогольным отравлением) — 23 августа.

Всего по делу ГКЧП было арестовано двенадцать человек. Семи членам госкомитета предъявили обвинения по пункту «а» статьи 64 Уголовного кодекса РСФСР «Измена Родине с целью захвата власти».

«Он дышал, но вид у него был, как у мертвеца»

Выстрелы все же прозвучали, но уже после провала путча. Восьмой член ГКЧП — Борис Пуго — ждать ареста не стал. 22 августа в 9 утра он написал прощальное письмо, после чего выстрелил в голову своей жене, а затем покончил с собой.

Рядом с кроватью, на тумбочке, записок было две. Одна была написана рукою Пуго:

Другая принадлежала его жене, Валентине Пуго, кандидату технических наук, доценту МЭИ:

«Дорогие мои! Жить больше не могу. Не судите нас. Позаботьтесь о деде. Мама».

Через десять минут после трагедии в их квартиру приехала группа, которой поручили арестовать Пуго. В ней были четверо: трое силовиков — председатель КГБ РСФСР Виктор Иваненко, первый заместитель министра внутренних дел Виктор Ерин и заместитель прокурора Евгений Лисин — а также увязавшийся с ними защитник Белого дома Григорий Явлинский. Позднее Явлинский рассказывал, что квартира Пуго все время находилась под наблюдением, а неподалеку дежурила наготове группа автоматчиков.

Долго звонили в дверь. Никто не открывал. И когда уже хотели ломать, открыл 84-летний старик — тесть Бориса Пуго. В квартире, опять же по словам Явлинского, тяжело раненая жена Пуго «сидела на полу с одной стороны двуспальной кровати, а непосредственно на кровати с другой стороны в тренировочном костюме лежал Пуго. Его голова откинулась на подушку, и он дышал. Но вид у него был, как у мертвеца».

Министр внутренних дел умер почти сразу, его супруга — в больнице около часу ночи.

«Как хорошо, что ты приехал! Одного я успел уложить...»

Поначалу в самоубийстве Пуго никто не сомневался, включая его сына Вадима Пуго. Но уже через два дня к будущему лидеру партии «Яблоко» вдруг вернулась память, и в интервью очень популярной в то время газете «Московский комсомолец» 24 августа Явлинский рассказал: «После того как я оказался в спокойной обстановке, помимо моей воли в голове нарисовалась картинка происшедшего, и память высветила два обстоятельства, которые я не могу объяснить. Первое, светло-серый пистолет аккуратно лежал на тумбочке. Причем так, как лежал Пуго, положить пистолет на тумбочку ему было бы очень трудно. (...) Второе, были три стреляные гильзы».

Кроме того, по словам Явлинского, лицо Валентины Пуго было «измордовано в кровь». Вскоре появилась версия, что оба выстрела произвела именно она, после чего и положила пистолет на тумбочку.

Вадим Пуго объяснил это так: «Дед услышал (...) и зашел в спальню. Мать не умерла — она скатилась с кровати и даже пыталась забраться на нее. Дед взял у отца пистолет и положил его на тумбочку. И месяц об этом никому не говорил — боялся».

Происхождение третьей гильзы эта версия не объясняла, в результате в прессе стали всплывать неожиданные версии, которые выдавали за подробности. Так, газета «Завтра» рассказала своим читателям, что, когда Ерин и Явлинский поднялись в квартиру, в прихожей лежал труп неизвестного, а Пуго был еще жив и, прежде чем потерять сознание, успел сказать Ерину: «Витя, как хорошо, что ты приехал! Одного я успел уложить...» После этого в квартиру якобы зашли двое с автоматами и объяснили Ерину: «Виктор Федорович, у вас есть семья, любимые дети, внуки... Вы ведите себя спокойно. Мы сейчас заберем нашего товарища, вас не тронем. Вы приехали на самоубийство — запомните, это было самоубийство...»

Конечно, никаких доказательств этой версии никогда представлено не было.

По настоянию руководства МВД трупы супругов Пуго были незамедлительно кремированы. На прощание в ЦКБ в Кунцево пришли всего несколько человек; целых четыре месяца сын не мог получить место на кладбище.

Кроме Пуго покончили с собой еще два человека, связанных с ГКЧП. 24 августа в рабочем кабинете в Кремле мертвым нашли начальника Генерального штаба маршала Сергея Ахромеева, а 26 августа под окнами своей квартиры — управляющего делами ЦК КПСС Николая Кручина.

По поводу добровольного ухода из жизни последнего остаются большие сомнения. Во-первых, с его смертью исчезли следы 10 миллиардов долларов, якобы имевшихся на тайных счетах КПСС. А, во-вторых, меньше чем через полтора месяца (6 и 17 октября) неожиданно аналогичным образом погибли еще двое высших партийных чиновников, с ГКЧП никак не связанных, зато много знавших о деньгах партии.

«В коридоре для острастки поставили пулемет»

Сразу же после ареста Крючкова, Язова и Тизякова под усиленной охраной отправили в правительственный пансионат «Сенеж» под Солнечногорском, где и прошли первые допросы. Невероятно, но уже через несколько дней видеокассеты с допросами гэкачепистов оказались в распоряжении западногерманского журнала «Шпигель», куда они были проданы сотрудниками российской прокуратуры (более того, еще до передачи дела в суд генпрокурор России Валентин Степанков и его заместитель Евгений Лисов выпустили книгу «Кремлевский заговор», где вопреки всем юридическим нормам и законам опубликовали материалы следствия).

В августе 1991 года из «Сенежа» шестерых гэкачепистов (кроме Бакланова) тайно переправили в СИЗО-2 в город Кашин Тверской области.

Для этого в срочном порядке оттуда вывели около 300 заключенных и перевезли их во Ржев, в СИЗО-3 по Тверской области, где уже и так содержалось 400 заключенных вместо 200 по штату. Прибывших зэков распихали по четырем небольшим помещениям, где они должны были стоять, тесно прижавшись друг к другу. В коридоре «для острастки» поставили пулемет, предупредив, что при попытке выйти будет вестись огонь на поражение. Потерявших сознание от давки и духоты выносили и складывали тут же, в коридоре.

Одновременно в освободившийся СИЗО-2 стянули всех, кого смогли найти: 30 преподавателей Рязанской высшей школы МВД, вооруженных автоматами и пистолетами, отряды спецназа из Твери, Нижнего Тагила и Тюмени, а также работников управления СИЗО и тюрем. Всего 600 человек. Ворота подперли сломавшимся по дороге БТРом, на вышках оборудовали огневые точки. Боялись, что заключенных силовиков попытаются освободить их коллеги и подчиненные.

Так это вспоминал Александр Савихин, глава УФСИН по Тверской области:

— В кашинском следственном изоляторе, как и везде, вышки сориентированы так, чтобы препятствовать побегу изнутри. А теперь было возможно нападение снаружи. Пришлось в вышках пропиливать бойницы. Как в фильме «Чапаев», занесли мешки с песком, поставили пулеметы под крышу.

В то время было известно, что московская «Альфа» на месте, а вот питерская — нет, и мы все боялись нападения. Как-то позже я спросил у Александра Ивановича Мирошниченко — заместителя командира группы «А», как долго мы, учитывая все принятые меры, смогли бы продержаться. Он сказал: «Две-три минуты». Было понятно, что в случае серьезного нападения нас ничего не спасет.

Но никаких попыток освобождения высших руководителей СССР и силовых ведомств государства никто не предпринял, и этого, как выяснилось позже, даже не замышлял.

«Мыли полы в камере, режим не нарушали»

Гэкачепистов развели по разным камерам по трое на этаже. Каждую сторожили двое сотрудников. Один непрерывно смотрел в глазок, другой сидел рядом на табурете. Кроме того, на каждом этаже находилась вооруженная группа подмены.

Лучше всех подготовился к аресту Крючков. С собой у него было два чемоданчика с вещами и спортивный костюм.

Язову взамен маршальской формы выдали широченные брюки и куртку, она же рубашка, с таинственной нашивкой «ЗМИ» на рукаве.

В своих мемуарах маршал писал: «Охранник занес в камеру тощий матрац, две рваные застиранные простыни, подушку, набитую скатавшейся ватой, тонкое дерюжное одеяло, небрежно все это бросил на кровать и молча вышел. Окно было разбито, снаружи — толстая металлическая решетка, стены камеры исписаны. "Иуда" (глазок в двери) постоянно открыт — охранник ведет наблюдение за мной… Вновь вошел охранник, молча поставил на стол алюминиевую миску с перловой кашей, хлеб на целый день, чайник с кипятком, кружку и сахар в свернутом из газетной бумаги кулечке. Хотел умыться. Ни мыла, ни зубной щетки, ни бритвы — ничего!»

Юрий Кутузов, в то время помощник начальника СИЗО, рассказывал, что пробыли гэкачеписты у них недолго:

— Несколько дней. Конечно, к таким людям невольно проникаешься уважением. И надо сказать, что они к нам относились очень спокойно, достойно себя вели: принимали пищу, мыли полы в камере, режим не нарушали, лишнего не требовали.

Когда вошел маршал Язов, все встали. Он прибыл в маршальском кителе с золотой булавкой и якобы золотыми пуговицами. Шли разговоры, что одна из них потерялась во время досмотра. Вскоре после отъезда членов ГКЧП в Москву ее нашли где-то за половицей, и она оказалась обыкновенной.

В СИЗО Язов строго соблюдал режим: вставал в шесть утра, просил ведро, тряпку и мыл камеру. Согласно нормативам подследственный не должен был находиться в камере один. К Язову подсадили мелкого уголовника. Как выяснилось впоследствии из книги Степанкова-Лисова, сокамерник был стукачом.

Что же касается нашивки с загадочной аббревиатурой «ЗМИ», которую Язов тщетно пытался расшифровать, то она означала «Завод механизированного инструмента». Это предприятие находилось в Конакове. Именно оттуда привезли хлопчатобумажную робу, в которую и переодели маршала СССР.

В отличие от Язова, который сохранял видимое спокойствие, несостоявшийся диктатор Геннадий Янаев нервничал, боялся, что его отравят. Есть он начинал только после того, как принесенную в камеру пищу пробовал надзиратель.

Павлов поразил охрану тем, что по утрам вначале надевал ботинки, а затем брюки. Тизяков прятал под матрац таблетки, которые ему прописал врач, — отказывался лечиться. Заметив это, надзиратели стали растирать их в порошок и следить за тем, чтобы заключенный порошок проглотил. Его нужно было запить и потом показать рот.

Через несколько дней, когда стало ясно, что никто освобождать гэкачепистов не собирается, их со всеми предосторожностями перевезли назад в Москву, в следственный изолятор МВД, известный как «Матросская Тишина».

В 11 часов ночи за заключенными пришла колонна автомобилей «Волга» — новых, прямо с конвейера. Номера к машинам приделывали тут же в СИЗО. Везли гэкачепистов по одному, рядом с шофером сидел автоматчик, по бокам — охранники с пистолетами. Каждую машину, уходившую с интервалом в 20 минут, сопровождал автомобиль с четырьмя вооруженными автоматами офицерами.

«Я, старый дурак…»

С первых же дней заключения высокопоставленные сидельцы начали писать Горбачеву, Ельцину и другим членам правительства письма, полные раскаяния и самоунижения. Их общий смысл сводился к следующему: вы нас неправильно поняли, мы ничего такого не хотели, простите нас, мы больше не будем.

«За эти боль и страдания в чисто человеческом плане прошу прощения, — продолжал он. — Я не могу рассчитывать на ответ или какой-то знак, но для меня само обращение к вам уже стоит что-то… К вам поехали с твердым намерением доложить и прекращать операцию. По отдельным признакам уже в Крыму мы поняли, что вы не простите нас и что нас могут задержать. Решили доверить свою судьбу президенту. Войска из Москвы стали выводить еще с утра в день поездки к вам. Войска в Москве просто были не нужны».

Бакатину, сменившему его на посту главы КГБ, Крючков тоже писал:

«Какими бы намерениями ни руководствовались организаторы государственного переворота, они совершили преступление. Разум и сердце с трудом воспринимают эту явь, и ощущение пребывания в каком-то кошмарном сне ни на минуту не покидает. Осознаю, что своими преступными действиями нанес огромный ущерб своей Отчизне, которой в течение полувековой трудовой жизни отдавал себя полностью».

К Горбачеву обращался и Язов. «В ноябре исполняется пятьдесят лет моей беспрерывной службы в вооруженных силах. Я, старый дурак, принял участие в этой авантюре, о чем сожалею и прошу у вас прощения. Я осуждаю эту авантюру, и до конца дней своих меня будет жечь позор за принесенную вам, стране и народу обиду».

Запуганные, растерянные, больные

Целью гэкачепистов было сохранение СССР. Но отчаянная, неподготовленная, нерешительная и фактически спонтанная попытка остановить развал страны, введя чрезвычайное положение, лишь ускорила этот процесс. Ловко воспользовавшись ситуацией, президент РСФСР Борис Ельцин квалифицировал создание ГКЧП как попытку государственного переворота, фактически отстранив от власти президента СССР Михаила Горбачева и стремительно переподчинив себе союзные органы власти, армию, милицию и КГБ.

Обвинив КПСС в поддержке ГКЧП, Ельцин издал указ о приостановлении, а затем и запрете коммунистической партии, конфисковав ее собственность. К началу декабря 1991 года большинство союзных структур перешли под юрисдикцию России либо были ликвидированы.

8 декабря председатель Верховного Совета Республики Беларусь С.С. Шушкевич, президент России Б.Н. Ельцин и президент Украины Л.М. Кравчук в Беловежской Пуще подписали заявление о том, что СССР «как субъект международного права и геополитическая реальность» прекращает свое существование. Четыре дня спустя Верховный Совет РСФСР ратифицировал Беловежское соглашение. В тот же день был денонсирован Договор 30 декабря 1922 года об образовании СССР.

Советский Союз перестал существовать, а его последние защитники из всесильных руководителей могучей ядерной сверхдержавы стремительно превратились в жалких, запуганных, беспомощных, больных стариков, умоляющих о прощении. Обвинения в «измене Родине» и «заговоре с целью захвата власти» звучали ужасающе и вполне могли потянуть на высшую меру наказания.

«В целях национального примирения»

Следствие велось быстро и уже 14 января было закончено. Почти год заключенные и их адвокаты знакомились с 144 томами дела. В декабре 1992 года генпрокурор Степанков утвердил обвинительное заключение, в котором уже отсутствовал пункт об измене Родине. Первое заседание было назначено на 14 апреля 1993 года. Одновременно Крючкова, Янаева, Язова, Павлова, Тизякова и Бакланова отпустили под подписку о невыезде. Стародубцев был отпущен еще раньше.

К этому времени бывшие гэкачеписты уже мало кого интересовали — страны, в преступлении против которой их обвиняли, не существовало, а их бывшие противники сцепились в борьбе за власть между собой. Процесс тянулся вяло. Осенью вновь штурмовали Белый дом, и теперь танки все же стреляли по российскому парламенту. После этого за решеткой оказались свежие и гораздо более интересные «путчисты» Руцкой и Хасбулатов, генпрокурор Степанков был отстранен Ельциным от должности, а Конституционный суд разогнан. Бессмысленность продолжения процесса над гэкачепистами стала очевидной всем.

23 февраля новый российский парламент принял решение об оптовой амнистии всех участников событий 1991-го и 1993 года «в целях национального примирения, достижения гражданского мира и согласия». Все члены ГКЧП на это согласились.

Отказался лишь проходивший по тому же делу заместитель Язова, главком сухопутных войск генерал Валентин Варенников. Он потребовал суда над собой. И 11 августа 1994 года тот оправдал его за отсутствием состава преступления — пожалуй, Варенников стал единственным победителем среди проигравших.

Сам Язов утверждал, что не смог отказаться от амнистии потому, что в противном случае «был бы осужден за порчу асфальта на улицах Москвы танками».

«Бандитства в нас не было. На этом и проиграли»

После выхода из «Матросской Тишины» практически никто из бывших гэкачепистов заметной роли в общественной и политической жизни страны уже не играл. И это свидетельствует о том, что на вершину власти в СССР эти люди забрались не благодаря каким-то выдающимся способностям, а за счет карьеризма и удачного стечения обстоятельств. Как только стало понятно, что ни расстрел, ни лагеря им уже не грозят, стыд прошел, а позор перестал жечь души бывших гэкачепистов.

Владимир Крючков участвовал в деятельности ветеранских организаций чекистов и писал мемуары, в которых гневно разоблачал предателей СССР. У Ельцина и Горбачева прощения он больше не просил и сожалел лишь о том, «что не были приняты меры по строгой изоляции президента СССР, не были поставлены вопросы перед Верховным Советом об отречении главы государства от своего поста». Умер он в ноябре 2007 года, дожив до 83 лет.

Геннадий Янаев работал консультантом совета ветеранов и инвалидов госслужбы «Родина и честь», преподавал историю международных отношений в Академии туризма. Умер на 74-м году жизни в сентябре 2010 года, оставив книгу мемуаров «Последний бой за СССР». В ней он писал:

Дмитрий Язов был уволен со службы с награждением именным пистолетом. Позднее эпизодически привлекался к работе как военный советник и свадебный генерал. Под его авторством вышло несколько книг с говорящими названиями: «Победоносец Сталин», «Нашу победу не отдадим» и так далее. Умер в феврале 2020 года, дожив до 95 лет.

Валентин Павлов вспоминал: «Мы, члены ГКЧП, не готовили переворота. У нас, поверьте, хватило бы ума и возможностей арестовать все российское руководство еще далеко от Москвы, в аэропорту, на даче, на дороге. Возможностей было сколько угодно. Даже в здании Верховного Совета РСФСР могли, если бы ставили такую цель». В 90-е годы Павлов был советником и консультантом нескольких банков, председателем ученого совета Международной академии менеджмента, много болел, умер в марте 2003 года в 65 лет.

Александр Тизяков вернулся в Свердловск, где занимал формальные должности при губернаторе области. Воспоминаний не оставил. Умер на 93-м году жизни в 2019-м.

Олег Бакланов возглавлял Общество российско-украинской дружбы, строил дачу, написал книгу воспоминаний. В одном из интервью он сказал:

Умер он 28 июля 2021 года последним из бывших гэкачепистов, совсем немного не дожив до нынешнего юбилея тех событий и своих 90 лет.

Василий Стародубцев стал тем человеком, на чьей карьере участие в ГКЧП отразилось в наименьшей степени. В комитет заслуженного колхозника включили, даже не спросив на то его согласия. В дни путча Стародубцев сочинял план будущего преобразования сельского хозяйства страны. В «Матросской Тишине» он пробыл менее десяти месяцев, а после освобождения единственный из всех бывших гэкачепистов продолжил активную политическую деятельность. Еще находясь под судом, стал членом Совета Федерации, затем был переизбран председателем Аграрного союза России, а в 1995 году вошел в ЦК КПРФ. Дважды выигрывал выборы губернатора Тульской области, проработав в этой должности восемь лет. Был депутатом Государственной Думы. Умер в декабре 2011 года в возрасте 80 лет.

Старого мира последний стон

Говорят, история повторяется дважды: вначале в виде трагедии, а потом — фарса. Россия — особая страна, многое в ней происходит наоборот и вопреки. ГКЧП оказался фарсом, трагедия была впереди.

А сегодня уже очень немногие способны вспомнить членов Государственного комитета по чрезвычайному положению, кем они были и чем тогда занимались. Неудачники мало кого интересуют, а проигравших забывают быстро.

Три дня в августе 1991 года были звездным часом этих людей, и то, что практически никто из них в дальнейшем ничем себя проявить не смог, означает, что люди эти оказались лишь случайными поленьями в топке современной истории России. А ведь все они были высшими руководителями страны: вице-президент, премьер-министр, глава КГБ, министры обороны и внутренних дел, руководитель ВПК, главный колхозник и главный промышленник огромной страны.

У Марины Цветаевой есть строки, посвященные Ледяному походу: «Старого мира последний сон. Молодость — Доблесть — Вандея — Дон». Так заканчивалась история Российской империи. Последняя попытка спасти СССР не отличалась ни молодостью, ни доблестью. В памяти всплывает знаменитая пресс-конференция ГКЧП — унылые, перепуганные старики с трясущимися руками. Победители не могут быть такими.

Победители размахивают флагами, стоя на танковой броне. А если понадобится, то без колебаний и рефлексий бьют из этих танков болванками по своим политическим оппонентам — как случится уже в 1993-м.