В прокат вот-вот выйдет главный отечественный блокбастер сезона — «Летчик» Рената Давлетьярова, вместо типичного ура-патриотического военного кино предлагающий зрителю практически российский ответ «Выжившему»: Петр Федоров играет здесь пилота сбитого «Ил-2», который в одиночестве пробивается к своим по холодному и смертельно опасному зимнему лесу. «Лента.ру» поговорила с Давлетьяровым о том, чем эта история отличается от судьбы знаменитого летчика Маресьева, почему российскому кино не обойтись без господдержки и какой реакции на фильм он ждет от зрителей.
«Лента.ру»: Каково выпускать рассчитанный на максимально широкую аудиторию фильм в такой сложной эпидемиологической обстановке?
Ренат Давлетьяров
Ренат Давлетьяров: Эта картина вообще все возможные испытания на себе собрала. Это же не первый локдаун. Мы уже снимали, когда в середине процесса гикнулся инвестор — и мы остановились. Потом снова собрались, снова начали снимать, и тут локдаун двухмесячный — остановились. Затем пришлось перенести релиз в первый раз (выход «Летчика» переносили дважды — сначала в мае 2021-го из-за совпадения дат релиза с «Девятаевым» Тимура Бекмамбетова, а затем в ноябре из-за закрытия кинотеатров — прим. «Ленты.ру»). Что, честно говоря, дало возможность доделать на постпродакшне многие вещи. Ни одна из рабочих версий мне не нравилась. И непонятно, в чем дело. Смотрю каждый эпизод, как сыграно, как сделано — вроде бы ничего ужасного нет, а картина мне не нравится. Так что время на осмысление было дано, чтобы как следует все это починить, убрать лишнее. Знаю точно одну вещь: кино начинает получаться тогда, когда ты перестаешь быть влюбленным в собственный материал. Когда уходит вот это — «Боже, сколько мы здесь всего испытали! А как здесь играют! А какой здесь пейзаж!» Эта логика не работает.
Как вообще формировался замысел?
Никого референса не было. Из разных «вспышек сознания» все это складывалось несколько лет. Одна из них — это «Выживший», но только потому что когда человек ползет по зимнему лесу, в сознании всплывает летчик Маресьев.
Кадр: фильм «Летчик»
«Повесть о настоящем человеке» — советский «Выживший» и есть.
Все думали, что я про Маресьева и снимаю. «Повесть о настоящем человеке» все в детстве читали. А я про другое начал думать. Что такое русский лес зимой? Если ты на комфортабельной базе с девушкой на лыжной прогулке — это красота. А если ты раненый, мокрый, голодный — это смерть. Река, которую ты проходишь вброд — это смерть. Жрать нечего — это смерть. Волки голодные — это смерть. Ледяная пустыня, где за каждым кустом — смерть. Берлога медвежья, например. И вот это уже было интересно! Сразу Джек Лондон вспомнился, его арктические рассказы. И исследование вот этого процесса выживания было интересно, в первую очередь. Но оказалось непросто удерживать внимание зрителя, когда человек на протяжении сорока минут, в одиночку, без диалогов пробирается в заснеженном лесу. Пауза на локдаун дала возможность с помощью монтажа обрести ритм повествования.
Судя по портретам на титрах, вдохновлялись вы далеко не только Маресьевым, но и другими летчиками, тоже потерявшими ноги и тоже вернувшимися в небо.
Во-первых, я хочу сказать, что это фильм не о Маресьеве, конечно
Потому что немедленно начнется: он летал не на штурмовике, а на истребителе, и так далее. Невозможно было про Маресьева снимать — не получилось бы. Потому что не было у него такой девушки, не было схваток с волками, подробностей боев и так далее. Во вторых, меня удивило, что Маресьев был такой не один. Сначала я узнал, что какой-то англичанин, немец и японец летали с ампутированными ногами. А наших — аж целых девять человек. Они и появляются на титрах. Разница в том, что про Маресьева Полевой написал, а про них — нет. А в реальности у них была масса интересных историй. Например, один из летчиков писал, как он тоже был сбит, тоже шел через лес, промерз и к вечеру вышел на опушку леса. А там стоят стога сена, запорошенные снегом. Он разрыл один из них, устроился, заснул, а проснулся от того, что по нему ползут десятки мышей полевых. Я сказал команде: нужно сорок мышей. Петя Федоров залез в стог. Мы запустили мышей. Они ползали по его лицу. Причем не разбегались, а наоборот — тепло же — тут же стали заползать Пете всюду. Какие-то такие сюжеты. Кто-то в церкви разрушенной пережидал. Удивительная вещь — эпизод клевый, но в фильм не клеится и эмоционально не работает. Как ни странно, в монтаже именно те эпизоды, в которых была реконструирована правда.
Как раз обе эти не вошедшие в фильм сцены — со стогом и мышами и с разрушенной церковью — как будто совсем напрямую отсылают к «Выжившему», где герой и в труп лошади залезал, и церковью галлюцинировал.
Вопрос один — насколько долго ты можешь в отсутствие слов на человека смотреть. С вырезанными эпизодами у нас получался час такого времени, если не больше. Как бы ты ни был увлечен, это очень тяжело воспринимается. В «Выжившем» все-таки есть, кроме галлюцинаций и воспоминаний героя, еще и Том Харди со вторым персонажем, идет параллельный монтаж, и ты немножко балансируешь между ними. А у нас нет, и поэтому нужно было сокращать. Повторю, что это возможно, только когда ты понимаешь, что перестаешь влюбленными глазами смотреть на свой материал.
Фильм Рената Давлетьярова «А зори здесь тихие...»
Кадр: фильм «А зори здесь тихие...»
По сравнению с вашими предыдущими фильмами — особенно военными, как «А зори здесь тихие» и «Донбасс. Окраина» — «Летчик» выглядит довольно сдержанным, не пытается все время впечатлить.
Все зависит от материала. «Зори» — это повесть Васильева, там в принципе все прописано. Совсем небольшие были домысливания. Здесь-то я основной автор сценария был, потому что никто не знал, как это развивать вообще. Фильм начинался с придуманного кадра. Заснеженный лес, летит сорока, мы летим с ней, ее крыло отодвигается — а там река внизу и льдина, на которой лежит в темном комбинезоне летчик. С этого фильм на уровне сценария начался. И потом начали писать, отталкиваясь от этого кадра. Конечно, было сложно с воздушными боями — по каждому из них надо было, по сути, либретто написать. Опыта никакого, потому что ни на штурмовике, ни на истребителе я не летал и не сбивал немецкие самолеты. Мы с супервайзером — когда еще сценарий не был готов — сидели, как дебилы, с самолетиками игрушечными. Играли с ним в самолетики: где камера, кто куда летит, кто куда стреляет. Такое изобретение было боев. А логика выживания героя в лесу, которое мы примеряли на себя, была такая: я иду через лес, я ранен, голоден, под снегом нашел бруснику, брусничный лист заваривается и помогает бронхам. Но ведь нужно вскипятить воду. Так что долбишь снег, раскалываешь лед, какие-то камни бросаешь в костер — и ими кипятишь воду. Иногда просто доходили до какого-то места, где заводили героя в драматургический тупик — и три недели не могли понять, что должно произойти, чтобы он оттуда выбрался. И так шаг за шагом появлялся фильм.
Вы когда-то говорили, что в режиссуре вынужденно — потому что с вашими продюсерскими проектами другие постановщики не справлялись. Сейчас уже режиссером себя чувствуете?
Я как-то об этом не задумывался. Я в кино всю жизнь. Наверное, да, чувствую. Такие картины, такого объема и масштаба, ты не поднимешь, если не стоишь на вершине снежной горы. Это все сложно. Адский труд всех людей. Я уж не говорю про авиацию. Когда зимой невозможно летать, когда за семь дней ты снимаешь 40 минут — оплатив аэродром. Или простая вещь. Ты стоишь в лесу. Репетировать ты не можешь. Это девственный снег — ты не можешь туда пустить группу, потому что это все равно, что стадо оленей пробежит сразу же. Поэтому ты рассчитываешь каждый шаг. Хорошо, когда в кадре только Петя Федоров. У меня не было никакого кастинга на эту роль, я его взял сразу же. А с молодыми артистами иногда съемочный день оказывался выкинут на помойку. А это означает, что снег просто граблями не выровняешь — надо поднимать всю аппаратуру, все вещи, всех людей и искать другое место в лесу.
Ни одного простого съемочного дня у нас не было
Все, что вы описали, это кинопроизводство на сверхусилии. Нет ощущения, что зритель уже наелся военным кино?
Я об этом не думаю. Если меня эта история цепляет, то дальше молишься богу, чтобы это было интересно еще кому-то. Во всяком случае, у меня так. А реакция публики это самое главное для меня. Хотя публика неоднородна. Есть немногочисленная категория зрителей, у которых два навязчивых убеждения. Первое — «все кино в России придумано для того, чтобы распилить бюджет». Я знаю даже одного чиновника, который так именно и считает. Что все это ерунда, что адский труд сотен людей на морозе в снегу, в говне, сценарий, подвиги, — все придумано, чтобы украсть один миллион рублей. Вторая идея фикс — ремейк это или не ремейк? Я не могу найти истоков этих шизофренических исследований. Относительно американских фильмов они не задумываются или не знают, что «11 друзей Оушена», «Идеальное убийство», «Лицо со шрамом» — это ремейки. Вот и сейчас жду, что все эти знайки начнут обсуждать в парадигме «ремейк это или не ремейк» и сравнивать фильм «Летчик» с картиной «Повесть о настоящем человеке».
Кадр: фильм «Летчик»
Есть же еще слой аудитории, который ищет исключительно ляпы, особенно, если фильм исторический.
После «Зорей» я не читаю никаких рецензий. После того как одна тварь написала, что я продал память о Великой Отечественной войне. Но мне же пересказывают… Вышел трейлер «Летчика», у которого только на одном ресурсе больше миллиона просмотров. Тут же началось: «На "Ил-2" пулемет был не тот, калибр был не тот, двухместных "Ил" в декабре 1941-го не было». Там история была такая. Что сначала двухместный «Ил-2» выпустили, а потом летом 1941-го не хватало самолетов, и из-за технологических проблем сделали одноместные. Их стали сбивать просто пачками. Было принято решение делать второе место для бортстрелка. Таких самолетов за время войны было выпущено 40 000 штук. Но сейчас в природе существует только два. Один в Канаде — у коллекционера, и один в России. И отказаться от этого стреляющего, летающего, единственного «Ил-2» я не мог — тем более, что «Ил-2», как «Катюша» и Т-34, один из символов той войны. Поэтому мы придумали фишку, что это экспериментальная модель, скоро таких будет много. А с начала 1942 года они стали двухместные. Конечно, сейчас будут обсуждать вот это. Я, понимаю, что не все будут, а вот эти специфические люди, о которых вы сказали.
Вас еще наверняка ждет ролик Bad Comedian о «Летчике». Любимая его тема — историческое кино, советский материал.
Все люди понимают всегда в двух вещах: в футболе и в кино. Как и что надо снимать, как надо играть, кого надо ставить в состав. Такая стезя, такая профессия. Кино. Все про него понимают, все в него включены, все во всем разбираются и все тебя херачат. И я считаю, что публика права. Ну, а что делать? Не снимать теперь кино?
Такое кино в России не поднять без господдержки...
Поддержка государства нужна в любом случае. Во Франции, в Германии нет ни одной картины без поддержки того или иного рода. Всегда в них вкладываются какие-то фонды. Иначе невозможно. Если вы показываете по 400 американских фильмов в год, вы как хотите национальную идентичность формировать у детей? Никто не будет знать, кто против кого воевал и кто кого победил. Это естественно, поколение фронтовиков уходит. Мое поколение, наверное, последнее, которое остро царапает эта тема. У меня деда нет, потому что он в 1942 году погиб. Об этом в семье говорили с раннего возраста. Я видел и общался с людьми, которые воевали, обыкновенными людьми. Вокруг чего вообще формировать эту идентичность? Вокруг эстрады? Тем более, когда такая фигня идет...
Кадр: фильм «Летчик»
Геополитическая?
Я считаю, что это переросло геополитику и, это борьба цивилизаций. Современный мир тысячелетиями формировался христианской, мусульманской, иудаистской религиями. Так называемая новая этика формирует агрессивный, по очень точному определению Богомолова, этический рейх. Родитель-1, родитель-2, травля Джоан Роулинг, политкорректность. Терпеть не могу этого чудака — я его, кстати, лично знаю — Харви Вайнштейна. Но это же чудовищно, когда ему дают 21 год за недоказанное что-то. Какая-то девушка пришла к нему, согласилась на ужин, потом согласилась вечером подняться в номер, отправляет ему 17 сообщений со словами «милый Харви», а суд их к рассмотрению не принимает. За это ему 21 год. А Брейвику дают за убийство 80 людей 18 лет. Меньше на три года. Это и есть новая этика и новая цивилизация. Я лично не собираюсь в новой жить. Надеюсь, что не доживу. Чтобы человечеству продержаться, нам нужны фильмы, формирующие понятия о свете и тьме. И фильмы о войне в этом смысле наиболее выразительны. Но если не о войне, то можно и о космосе, и о спорте. Я ничего в этом не вижу плохого.
Возвращаясь к господдержке — а насколько хорошо она устроена?
Если завтра отменить господдержку, через год не будет ни одного фильма
И наше государство в полной мере поддерживает национальную кинематографию. В наше время, когда книги, к сожалению, стали анахронизмом, источник формирования личности и общества в целом - это визуальный контент. Фильмы, сериалы, ситкомы. Таким образом создание этого контента становится важной государственной задачей. Как и кинообразование. Для того чтобы школьник понимал, что фашизм 80 лет назад победили Маресьев, Матросов, Кантария и Кожедуб, а не обаятельный, но мифический рядовой Райан.
То есть нынешняя система оптимальная — с делением на лидеров и не лидеров?
Я не вижу с ней большой проблемы. Ну, лидеры. Это же зависит от показателей, стимул какой-то должен быть. Ведь никто не считает, сколько людей взяли деньги в Фонде кино и исчезли. Их ищут, они бегут, банкротятся, уходят — но они взяли и не вернули деньги. Ты в банк если придешь, никого же не смущает, что у тебя смотрят кредитную историю. Если она хорошая — дают. Если нет — бабок нет. Здесь то же самое, беспроцентный кредит тебе дают. Но я бы добавил господдержку. Для отдельного конкурса. Например, десять картин: исторические, военные и детские. Потому что детский фильм нельзя снимать, как сорок лет назад. Детский фильм сейчас это «Гарри Поттер». А значит, серьезный бюджет.
Дорого стоил «Летчик»?
Да, дорого. Но 70 процентов средств вложило не государство, а инвесторы. Без этого невозможно было бы сделать. Возможно — но какую-то убогую камерную историю. Самое дорогое это был лес. Зимой световой день длится шесть-семь часов. А у тебя оплачены двенадцать: техника, люди. Но ты снимаешь шесть-семь часов из них, значит у тебя длиннее съемочный период. Гостиницы, суточные, зарплаты людей — все это увеличивается и увеличивается. Или, например, сцена, где один персонаж тащит другого через поле боя. По иронии судьбы в эти дни было 27 градусов мороза. Актерам ничего играть даже не нужно было. Они просто ползли. А рядом стоят 30 пиротехников, которые дымят огромную сотню гектаров. Висят гелиевые шары в небе, чтобы был свет. Оружейники стреляют из ракетниц. Танки горят. Огромная банда стоит за тем, чтобы все это дымилось, светилось, чтобы за подбитыми танками горели костры. Два часа ночи, холод такой, что мама не горюй. Замерзли все, массовка стоит в шинельках одних. И тут оператор Паше Осадчему, молодому актеру, который в этой сцене занят и для которого это был первый съемочный день в карьере, говорит: «Да... У Тома Круза не было такого дебюта, как у тебя». Вот это действительно дорого обошлось. Но ни один американский режиссер за такие деньги бы это снимать не стал. У него на одну эту сцену ушло бы несколько съемочных дней и несколько миллионов долларов.
Фильм «Летчик» выходит в российский прокат 2 декабря