На русский язык перевели знаменитый роман Сью Монк Кидд «Тайная жизнь пчел». Действие книги разворачивается в 1964 году в Южной Каролине. 14-летняя Лили бежит от деспотичного отца в компании своей темнокожей няни Розалинды, которая бежит от социальной несправедливости. Роман стал многомиллионным бестселлером и лег в основу одноименного фильма с Дакотой Фаннинг и Куин Латифой. Продюсером картины выступил Уилл Смит. С разрешения издательства «Бомбора» «Лента.ру» публикует фрагмент романа.
Мы с Ти-Рэем жили на подступах к южнокаролинскому городку Сильван с населением в 3100 человек. Ларьки с персиками да баптистские церквушки — вот и весь городок. У въезда на нашу ферму стоял большой деревянный щит, на котором самой отвратной оранжевой краской, какую вы только видели в своей жизни, были намалеваны слова «Персиковая компания Оуэнса». Я эту вывеску ненавидела. Но она была еще ничего по сравнению с гигантским персиком, водруженным на шестифутовый шест у ворот. Все в нашей школе величали его Большой попой, и это я еще смягчаю формулировку.
Телесный цвет, не говоря уже о ложбинке посередине, придавал ему потрясающее сходство с человеческими «тылами». Розалин говорила, что так Ти-Рэй показывает задницу всему миру. Что ж, в этом был весь Ти-Рэй. Он не пускал меня ни к подружкам с ночевкой, ни на танцы, что меня не особенно волновало, поскольку меня все равно не приглашали ни туда, ни туда. Но он точно так же отказывался возить меня в городок на футбольные матчи, митинги или субботнюю мойку машин, организованную Бета-клубом.
Ему было плевать на то, что я хожу в одежде, которую сшила себе сама на уроках домоводства, в хлопчатобумажных блузках в цветочек с криво пришитыми молниями и юбках ниже колена — в такие обычно рядились только девочки из семей пятидесятников.
С тем же успехом я могла носить на спине табличку: не популярна и никогда не буду.
Я не отказалась бы от любой помощи, какую могла предложить мне мода, ибо ни одна живая душа на свете ни разу не сказала мне: «Лили, ты такая красивая девочка!» — если не считать мисс Дженнингс из нашей церкви, которая была слепа как крот.
Я придирчиво рассматривала свое отражение в зеркале, витринах магазинов, экране телевизора, когда он был выключен, пытаясь как-то исправить свою внешность. Волосы у меня были черные, как у матери, но по сути представляли собой воронье гнездо из непокорных вихров.
А еще меня беспокоил слишком маленький подбородок. Я раньше думала, что он отрастет сам — так же как появилась грудь; но ничего такого не случилось. Вот глаза у меня были красивые: как тогда говорили, глаза Софи Лорен. Но все равно, даже тех парней, которые зачесывали волосы в «утиный хвост» и заливали их лаком, а в нагрудном кармане рубашки носили расческу, не тянуло ко мне, несмотря на то, что они были не из богатеньких.
Все, что было у меня ниже шеи, обрело формы, — но этой своей частью я пощеголять не могла. В те времена было модно носить двойки из кашемира и клетчатые юбки до середины бедра, но Ти-Рэй говорил, что скорее ад превратится в ледяной каток, чем я в таком виде выйду из его дома. Я что, хочу забеременеть, как Битси Джонсон, у которой юбчонка едва задницу прикрывает? — говорил он. Как он узнал о Битси, одному богу известно, но насчет ее юбок это была чистая правда и насчет ребенка тоже. Прискорбное совпадение — вот и все.
Кадр: фильм «Тайная жизнь пчёл»
Розалин разбиралась в моде еще хуже Ти-Рэя. Когда было холодно, Господи-Боже-помоги-мне, она заставляла меня поддевать под мои пятидесятнические платья длинные рейтузы. Ничто на свете не выводило меня так из себя, как кучки шепчущихся девчонок. Шепотки эти затихали, стоило мне пройти мимо. Тогда я начинала отковыривать с тела запекшиеся корочки, а когда таковых не находилось, грызла кожу вокруг ногтей, пока пальцы не превращались в кровоточащий кошмар.
Я так беспокоилась о том, хорошо ли выгляжу и правильно ли себя веду, что мне то и дело чудилось, будто я разыгрываю роль какой-то девочки на сцене, а не являюсь ею на самом деле. Я была уверена, что передо мной забрезжил реальный шанс, когда прошлой весной решила записаться в «школу очарования» при женском клубе. Занятия в школе предполагалось вести по пятницам, во второй половине дня, в течение шести недель. Но меня не взяли, потому что у меня не было ни матери, ни бабушки, ни даже какой-никакой тетушки, — ах, кто же будет вручать мне белую розу на выпускной церемонии?
Розалин этого сделать не могла — это было против правил. Я рыдала, пока меня не вырвало в раковину.
— Ты и так достаточно очаровательна, — заявила Розалин, вымывая рвоту из раковины. — И нечего тебе ходить во всякие школы для спесивых дур, чтобы обзавестись очарованием.
— Нет, надо! — заартачилась я. — Там учат всему! Как ходить и поворачиваться, что делать со щиколотками, когда опускаешься в кресло, как садиться в машину, разливать чай, снимать перчатки...
Розалин фыркнула сквозь плотно сжатые губы.
— Боже милосердный, — пробормотала она.
— ... составлять букеты, разговаривать с мальчиками, выщипывать пинцетом брови, брить ноги, наносить губную помаду...
— А блевать в раковину там не учат? Не учат, как делать это очаровательно? — перебила она.
Кадр: фильм «Тайная жизнь пчёл»
Иногда я от души ее ненавидела.
Утром после той ночи, когда я разбудила Ти-Рэя, Розалин стояла в дверях моей комнаты и наблюдала, как я гоняюсь за пчелой, держа в руках стеклянную банку. Она так выпятила губу, что видна была маленькая, розовая, как рассвет, полоска во рту.
— Что ты задумала делать с этой банкой? — спросила она.
— Наловлю пчел, чтобы показать Ти-Рэю. Он считает, что я все придумала.
— Боже, дай мне сил!
Розалин лущила масляные бобы на веранде, и пот поблескивал на завитках волос вокруг ее лба. Она оттянула перед платья, давая воздуху доступ к груди, большой и пухлой, как диванные подушки.
Пчела села на карту штата, прикрепленную кнопками к стене. Я смотрела, как она ползет вдоль побережья Южной Каролины по Живописному шоссе, 17. Потом грохнула горлышком банки о стену, поймав насекомое где-то между Чарльстоном и Джорджтауном. Когда я пропихнула крышку между горлышком банки и стеной, пчела сорвалась в штопор, снова и снова бросаясь на стекло со щелчками и хлопками, напоминавшими удары градин, которые порой колотили в окна.
Я как могла украсила банку ворсистыми лепестками, густо обсыпанными пыльцой, и натыкала гвоздем более чем достаточно дырочек в крышке, поскольку, как мне было известно, любой человек может однажды вернуться в этот мир тем самым существом, которое убил.
Кадр: фильм «Тайная жизнь пчёл»
Проделав все это, я подняла банку до уровня носа.
— Ну-ка, погляди, как она бьется, — окликнула я Розалин.
Когда она ступила в комнату, ее аромат подплыл ко мне, темный и пряный, как жевательный табак, который она клала за щеку. В руке у нее была плевательница — кувшинчик с горлышком не шире монеты и с ручкой, в которую она просовывала палец. Я смотрела, как Розалин прижала его к подбородку, ее губы округлились и вытянулись точно бутон, а потом она сплюнула в сосуд струйку черной жижи.
Она присмотрелась к пчеле и покачала головой.
— Если она тебя ужалит, не беги ко мне плакаться, — сказала она. — Мне и дела до тебя не будет.
Это была ложь. Я единственная знала, что, несмотря на всю ее резкость, сердце у нее было нежнее цветочного лепестка, и любила она меня сверх всякой меры. Я поняла это только в восемь лет, когда она купила мне в магазине раскрашенного к Пасхе цыпленка. Я обнаружила его в углу цыплячьего загончика, он был цвета темного винограда и рыскал вокруг печальными маленькими глазенками, ища свою мать.
Розалин позволила мне забрать его домой и выпустить прямо в гостиную, где я высыпала для него на пол целую коробку овсяных хлопьев, а она и слова не сказала.
Цыпленок уделал весь дом капельками помета в сиреневую полоску — наверное, от краски, насквозь пропитавшей его хрупкий организм. Мы только-только начали подтирать их, и тут в дом ворвался Ти-Рэй, грозясь сварить из него суп на ужин и уволить Розалин за то, что она такая «дура». Он принялся было ловить цыпленка своими ручищами, черными от тракторного масла, но Розалин встала у него на пути, незыблемая как скала.
— Есть в этом доме вещи и похуже цыплячьего дерьма, — сказала она и смерила его взглядом с ног до головы. — Ты к этой мелочи не прикоснешься!
Его сапоги уныло шаркали, пока он брел прочь по коридору. Я подумала: она меня любит, — и это был первый раз, когда мне в голову пришла такая завиральная идея.
Кадр: фильм «Тайная жизнь пчёл»
Возраст Розалин был тайной за семью печатями, поскольку свидетельства о рождении у нее не было. Годом своего рождения она называла то 1909, то 1919 год — в зависимости от того, насколько старой чувствовала себя в данный момент. Вот насчет места она была уверена: это был Макклелланвиль, штат Южная Каролина, где ее мама плела корзины из сахарного тростника и торговала ими у обочины дороги.
— Прямо как я торгую персиками, — сказала я ей.
— Тебе и не снилось так торговать, — фыркнула она. — У тебя же нет семерых детей, которых ты кормишь со своей торговли.
— У тебя что, шестеро братьев и сестер?!
Я-то думала, у нее на целом свете никого нет, кроме меня.
— Было шестеро, да, но я знать не знаю, где хоть один из них.
Она выгнала мужа из дома через три года после того, как они поженились. За пьянство.
— Если б его мозги да пичуге какой, та пичуга летала бы хвостом наперед, — говаривала она.
Я часто гадала, что делала бы та пичуга, будь у нее мозги Розалин. И решила, что половину времени она бы гадила людям на голову, а другую половину насиживала брошенные кладки в чужих гнездах, широко растопыривая крылья.
В одних моих фантазиях она была белой, выходила замуж за Ти-Рэя и становилась моей настоящей матерью. В других фантазиях я была негритянкой-сиротой, которую она нашла на кукурузном поле и удочерила. Время от времени я воображала, как мы живем в какой-нибудь другой местности, вроде Нью-Йорка, где она смогла бы меня удочерить, и при этом мы обе могли бы сохранить свой природный цвет кожи.
Перевод с английского Э. Мельник