«Он всегда носил с собой отраву» Как самый известный маньяк Англии помешался на ядах и начал травить всех, с кем общался

Грэма Янга можно без преувеличения назвать одним из самых токсичных людей на планете. Буквально. С детства он был помешан на ядах и их воздействии на живой организм. Начав с мышей и лягушек, он продолжил эксперименты на людях — школьных друзьях, сестре, родителях. В первый раз его арестуют за убийство мачехи, Молли Янг. После второго ареста он будет приговорен к пожизненному заключению. Кэрол Эн Ли написала подробную биографию серийного убийцы «Страсть к отравлениям. Ты никогда не узнаешь, чем может закончиться твое чаепитие». На русском языке она вышла в издательстве «Бомбора». С разрешения правообладателей «Лента.ру» публикует главу из книги.

Во время допроса в камере предварительного заключения Грэм признался доктору Дональду Блэру, что совершил покушение на жизнь Криса Уильямса в феврале 1961 года. В течение трех недель он тайно скармливал своему другу по пять двугранных доз свинцового сахара (ацетата свинца), но, «к его разочарованию», у Уильямса это вызвало лишь запор. Где и как Грэм добыл вещество, было неизвестно, но уже на тот момент он умудрился собрать целую смертоносную коллекцию ядов. После ссоры с Крисом, несмотря на примирение, намерения Грэма стали серьезными. В пятницу, 28 апреля 1961 года, он посетил аптеку на Нисден-лейн, где лично поговорил с провизором.

— Я отпустил ему 15 граммов тартрата калия сурьмы, — вспоминал Джеффри Рейс. — Молодой человек сказал, что яды ему нужны для лабораторной работы. Я не спрашивал, сколько ему лет, а он, насколько помню, не называл свой возраст.

На тот момент Грэм был на четыре года младше минимального возраста, установленного законом для легальной покупки яда. Каждую подобную продажу регистрировали. Когда Рейс спустя почти год предъявил свою учетную книгу детективам, в ней было указано, что продажа была совершена «Э. Янгом, дом 768, Северная кольцевая дорога». Другие продажи под тем же именем были зарегистрированы в следующий четверг и пятницу, 4 и 12 мая 1961 года соответственно.

Больше Грэму купить не удалось — к тому моменту Молли в очередной раз обнаружила в его комнате токсичные вещества. На этот раз она рассказала обо всем Фреду. Отец и сын сильно поссорились.

В следующий раз Грэм пришел в знакомую аптеку уже с мачехой. Рейс помнил их визит:

— Пришла его мать, мы поговорили, и с тех пор я больше никогда не продавал ему яды.

Впоследствии Грэм куда осторожнее выбирал места для хранения ядов. Часть запасов он спрятал в старой хижине у водохранилища, другую половину закопал под садовой изгородью.

В своих заявлениях Грэм описывал, как «в течение пары недель» после покупки тартрата калия сурьмы он «экспериментировал с этим ядом» на Крисе Уильямсе:

— Я дал ему два или три грана в школе. Не помню, как именно, — наверное, засунул в печенье или пирожное. После этого он заболел. В мае я таким же образом дал ему вторую дозу, а в следующем месяце — еще две, всего по два-три грана, всегда под видом угощения.

Крис вспоминал, как однажды в мае, в понедельник, его вырвало в школе, а перед этим у него резко заболел живот. Около шести вечера в тот же день ему стало лучше, но с тех пор каждый понедельник в течение пяти недель он заболевал снова.

Позже он заподозрил, что это Грэм подсыпал яд в его бутерброды или травил бесплатное молоко, которое раздавали в школе на утренней перемене.

Он вспоминал, как Грэм «заботился» о нем, когда ему было плохо, постоянно за ним следил:

— Он всегда интересовался, что я чувствую, где у меня болит и все такое. У меня уходил день на то, чтобы прийти в себя.

Клайв Криджер вспоминал, как однажды утром Грэм сказал, что Крис не придет в школу:

— Он заранее знал, что Уильямсу будет плохо.

Уинифред слышала, что друг ее брата болеет, но понятия не имела, что сам Грэм был к этому причастен:

— Он пришел из школы и рассказал: «Крису очень плохо. Ему даже ведро принесли. Я был рядом и все видел».

После Грэм пригласил Криса в зоопарк Риджентс-парка, якобы чтобы подбодрить друга. По пути к вольерам Грэм посочувствовал Крису, а затем достал из рюкзака большую бутылку лимонада. Он сказал, что напиток снимет боль в желудке. Крис отпил из бутылки, даже не подозревая, что лимонад отравлен сурьмой.

Мать Криса уже сводила его к местному терапевту доктору Уиллсу, но тот не нашел ничего подозрительного. После случая в Риджентс-парке Крис мучился сильной головной болью, его тошнило и он в целом недомогал. В пятницу, 9 июня, миссис Уильямс отвезла сына в больницу общего профиля Уиллесдена, где его осмотрел доктор Голдфут. Он диагностировал мигрень и назначил лечение:

— По моим записям, несколько приступов было в июле и один — в августе. Основные симптомы — головная боль и рвота.

В октябре и феврале следующего года Голдфут снова увидел Криса у себя в кабинете с аналогичными симптомами, но не смог установить, от чего страдал мальчик:

— Его приступы повторялись, поэтому я пришел к выводу, что у него типичная мигрень.

К несчастью для Криса, родители заподозрили, что он симулирует. Его недомогание не проходило, а врач диагностировал лишь мигрень.

— Мы думали, что Крис просто притворяется, — с несчастным видом рассказывала миссис Уильямс. — Нам посоветовали отвести сына к психиатру.

Чета Уильямс все же решила не подвергать своего сына психологическому тестированию. Крис выздоровел, когда Грэм переключил свое внимание на что-то другое.

Тем не менее дети уже начали подозревать, что это он виновен в болезни, но не решались рассказать об этом взрослым по двум причинам: из-за неуместной преданности и дележки ядов. Позже Крис объяснил, что у него, как и у остальных его друзей, помешанных на химии, дома была «лаборатория», где он проводил эксперименты с аптечными веществами и более опасными токсинами, которые ему приносил Грэм.

В их числе были наперстянка, йод, хлорид бария, арканитовый раствор и атропин. Ричард Хендс, чья дружба с Крисом вызывала в Грэме отравляющую ревность, позже признался, что Грэм и с ним поделился наперстянкой и сурьмой. Клайв Криджер сообщил детективам, что хранил дома склянки с фосфором, хлоридом бария, морфином, ацетатом свинца, цианидом, сурьмой и кокаином. Все это ему подарил Грэм, купив вещества в аптеке на центральной улице.

— Часть цианида я использовал против сорняков, — вспоминал Клайв. — А часть ацетата свинца и немного хлорида бария вернул ему. Это было в прошлом году.

Крису было трудно поверить, что Грэм способен на отравление собственных друзей, однако он признавался:

— В школе были и другие мальчики, с которыми он периодически общался. Мы обычно обменивались бутербродами, и Грэм всегда отдавал кому-то свой, уже отравленный. А в кафе-баре, куда мы заходили по дороге домой, он передавал всем чашки.

Ричард Хендс вспоминал, что однажды заболел как раз после посещения кафе-бара с Грэмом, но не считал его виноватым: «Скорее всего, у них просто был паршивый кофе».

Маленькая компания друзей Грэма была невероятно сплоченной. Молодые любители химии обменивались токсичными веществами, проводили эксперименты в домашних условиях. Они знали, что Грэм лучше остальных разбирается в теме, что может незаконно покупать самые разные вещества, но при этом не верили, что он способен кого-то отравить. У Грэма всегда был при себе как минимум один яд.

Клайв говорил, что он обычно носил пузырек с тартратом калия сурьмы или другим веществом в верхнем левом кармане школьного свитера. Он называл его своим маленьким другом.

— Он часто доставал бутылочку, передавал ее по кругу и говорил: «Это мой маленький друг». А потом смеялся, как гангстер с пушкой наперевес.

К тому моменту у Грэма уже начался период полового созревания. Впоследствии он признался, что в его страсти к ядам был сексуальный подтекст. Это подтверждал заведующий Бродмуром доктор Патрик Макграт:

Смертельная доза, которая была у него при себе, дарила ему чувство безопасности и власти.

На горизонте маячила глобальная сексуальная революция, но члены большинства британских семей все еще стеснялись открыто обсуждать интимные вопросы. В 1972 году Грэм поделился с доктором Питером Скоттом, что его мачеха относилась к сексу «как пуританка», а сам процесс называла «позорным и неприличным». По его словам, в шесть лет она отчитала его за мастурбацию. Любопытно, что Уинифред называла настоящим пуританином самого Грэма. Одна из его приятельниц это подтверждала:

— Грэма всегда раздражали разговоры о сексе, семейной жизни и родителях. Если кто-то рассказывал пошлую шутку, он дулся и убегал. Однажды в школьной лаборатории он так разозлился на какого-то мальчика за анекдот про секс, что попытался отравить его хлороформом.

Хотя большинство знакомых во взрослом возрасте считали его асексуалом, не заинтересованным ни в женщинах, ни в мужчинах, сам Грэм позиционировал себя как гетеросексуал.

Впервые он увлекся девочкой в девять лет — они вместе учились в начальной школе. Семья и друзья вспоминали, что его первой и, возможно, последней настоящей девушкой была Джин, работавшая в библиотеке Уиллесдена. Фред в это не верил:

— Я ни разу в жизни не видел, чтобы Грэм проявлял какой-либо интерес к девушкам, кроме той девчонки из библиотеки. И то потому, что она выдавала ему книги.

Может, в этом и была доля правды, но близкие Грэма верили, что его чувства к Джин были искренними и взаимными.

— Она действительно пару раз навещала его в Бродмуре, — вспоминала Уинифред. — Она была намного старше его и к тому моменту уже вышла замуж.

Джин упоминал и доктор Макграт в своих отчетах:

— Она выдавала ему книги по токсикологии, помогала подделывать родительскую подпись, чтобы он прогуливал школу. Взамен он снабжал ее рвотным средством, чтобы она могла взять выходной, сославшись на плохое самочувствие.

Крис Уильямс тоже помнил Джин:

— Мы оба были ею немного увлечены. Когда я купил билеты на шоу Дикки Хендерсона на Уэмбли, Грэм что-то дал ей, ей стало плохо и она смогла взять отгул и пойти со мной. Он сказал, что это была сурьма. Тогда все это казалось невинными шалостями.

Фред не помнил, кого Грэм выбрал следующей жертвой — его или Молли.

— Возможно, он принялся за нас обоих одновременно.

Как бы там ни было, Молли начало постоянно тошнить, она страдала от диареи и мучительных болей. В 1962 году, находясь в предварительном заключении, Грэм признался доктору Блэру, что Молли попала под удар первой. Мотива он не раскрывал, но, скорее всего, он мстил ей за то, что к тому моменту она уже дважды предупредила местные аптеки о его одержимости ядами.

Отравления Криса и Молли произошли в одно время. С июня по август 1961 года Грэм добавлял по два-три грана средства из рвотного камня в пищу своей мачехи. Постепенно он стал делать это реже, но отмерять дозы побольше. Когда он понял, что у нее «развивается устойчивость, совсем как в случаях с мышьяком», объемы яда возросли до десяти гран. Его заявление полиции подтверждает, что параллельно он травил сестру и отца:

— Я начал экспериментировать дома, добавляя по одному или по три грана яда в еду, которую ели мои мать, отец и сестра. Я и сам иногда съедал немного отравленной пищи, после чего меня тошнило. Вся семья болела после той еды, а мать даже обратилась к врачу.

Тем летом Молли пострадала не только от рук своего пасынка, но и от последствий серьезной аварии — автобус, в котором она ехала, налетел на кусок арматуры, торчащий из асфальта. Молли подбросило на сиденье, и она ударилась о потолок. По словам ее невестки, она отделалась «двумя синяками под глазами и вывихом шеи». Другие повреждения почти наверняка скрыли последствия постоянной интоксикации.

Именно она привела Молли на прием к врачу утром 5 августа 1961 года. Ее направили на срочное обследование в больницу общего профиля Уиллесдена, где в течение десяти дней проводили различные анализы и тесты. Но, как выразился Фред, «врачи не нашли ничего необычного».

Молли должны были выписать 16 августа. Фред вернулся домой с фабрики в полдень, чтобы приготовить обед для себя и Грэма. Уинифред была на работе, и Грэм предложил отцу помощь. Они поужинали солониной с ананасами и помидорами. Через полчаса после возвращения на работу у Фреда скрутило живот. Остаток дня он просидел в туалете для персонала, рвота и диарея не давали ему работать.

Наконец он вернулся домой, с головокружением и ломотой во всем теле. Позже, когда ему стало легче, Фред обвинил во всем солонину.

Молли выписали из больницы, но лучше ей не стало.

— В первый же день дома она снова слегла, — вспоминала Уин. — В больницу она возвращаться не хотела. Молли была уверена, что это Грэм, который всегда возился с ядами, отравил ее. Но не думаю, что она рассказала об этом кому-то в больнице.

Фред тоже периодически мучился от болей, обычно они начинались после еды, к которой Грэм даже не прикасался.

— В первый раз мне было плохо в течение суток, — говорил Фред. — Через 24 часа все прошло, поэтому я и не пошел к врачу. В течение всего 1961 года у меня случались такие приступы, но я никогда не обращался за медицинской помощью. Иногда тошнота проходила очень быстро. В прошлом у меня были только проблемы с кожей, больше ничего. Желудок никогда меня не подводил.

Спустя несколько месяцев он понял, что странная болезнь возвращалась к нему каждый понедельник, наутро после того, как он выпивал пинту пива в пабе в воскресенье:

— Я брал Грэма с собой, потому что его мать была в больнице, а сестра присматривала за ней. Обычно он сидел снаружи у стены паба с какой-нибудь газировкой, и я присоединялся к нему. Теперь я понимаю, что он, видимо, использовал любую возможность — например, когда я отходил в туалет, — чтобы подсыпать что-то мне в пиво.

Уинифред избегала ядовитого внимания своего брата до конца лета. Она жила в своем маленьком счастливом мирке: работала секретарем в офисе музыкального издательства на Денмарк-стрит в Лондоне и строила отношения со своим будущем мужем Денисом Шенноном. Она часто обедала с его семьей в Харлесдене, тем самым спасаясь от отравленной домашней еды. Тем не менее, однажды августовским днем, когда она отправилась на встречу с Денисом в кинотеатр, ее затошнило:

— Мне стало плохо у станции Нисден. Вероятно, прошло около часа, как я [не зная того] приняла отраву и начала чувствовать последствия.

Ей удалось добраться до Дениса, и того потряс «ужасный бледный оттенок» ее кожи. К счастью, недомогание исчезло так же быстро, как и появилось.

В сентябре 1961 года Грэму исполнилось 14 лет. Позже он признался, что именно в этом возрасте его интерес к токсикологии стал настолько сильным, что поглотил его целиком:

Минимум один раз он добавил токсин в воскресное жаркое, отчего его мать и отец схватились за животы. Все друзья пытались понять, что происходит с семьей Янгов, наиболее вероятной причиной называли какой-нибудь стойкий вирус. Если Грэм и был у кого-то под подозрением, все молчали. К тому же Грэм сам иногда болел, либо намеренно принимая отраву, чтобы отвести от себя подозрения, либо по невнимательности.

Вход в аптеку на Нисден-лейн Грэму был заказан, поэтому он пошел в соседнюю, к Эдгару Дэвису. В тот день, 20 ноября 1962 года, за прилавком стоял Майкл Ходжетс. Мальчик сразу подошел к кассе, и его тут же обслужили. Запись в реестре зафиксировала продажу унции тартрата калия сурьмы некоему Дж. Харви. Спустя пару дней Грэм снова зашел в аптеку и признался, что ему всего 17, но ему нужны определенные вещества «для химических опытов». Ходжетс продал ему 1,5 грамма сульфата атропина, и Грэм снова подписался: «Дж. Харви».

В понедельник, 29 ноября, Грэму удалось опробовать одну из своих покупок. Собираясь в школу, он заметил на комоде чашку сестры и добавил в нее немного белладонны. После того как он ушел в школу, Молли заварила чай и отнесла чашку в комнату своей падчерицы. Уинифред сделала несколько глотков, но не стала допивать из-за горького вкуса, о чем сказала Молли. Та вылила остатки и выкинула чашку.

Яд, который Грэм добавил в утренний чай своей сестры, получают из растения, паслена. Он известен под научным названием Atropa belladonna, что с итальянского переводится как «красивая женщина». Ее много лет использовали в качестве компонента мазей от невралгии, капли с содержанием белладонны применяли для расширения зрачков — так изучают состояние глазного дна.

Белладонна широко использовалась в косметологии и до сих пор в небольших количествах входит в состав некоторых препаратов от кашля, применяется в качестве успокоительного, при морской болезни, добавляется в суппозитории против геморроя и помогает бороться с симптомами отравления опиумом. Как яд, белладонна вызывает расширение зрачков, учащенное сердцебиение, чрезмерную сухость во рту и горле и бред. Это может привести к параличу, коме и в конечном итоге к смерти.

Не подозревая о проглоченном яде, Уинифред отправилась на работу. Метро уже несло ее по подземным туннелям, и тут она почувствовала головокружение и потерялась в пространстве. По ее воспоминаниям, «это было довольно необычное ощущение»:

— Я как будто потеряла контроль над своими глазами. Окружающие предметы то приближались, то отдалялись. Выйдя из поезда, я не могла сориентироваться, постоянно врезалась в людей.

На станции «Тоттенхэм-Корт-роуд» кто-то помог ей пройти по платформе и подняться по лестнице. Ей удалось добраться до рабочего кабинета, там она тяжело опустилась за стол и тщетно попыталась сосредоточиться на чтении газеты:

— Я смотрела на передовицу, а шрифт как будто становился все больше и больше. Я испугалась — газета буквально увеличивалась в размерах, а затем также внезапно стала уменьшаться.

Любопытно, что она испытывала те же ощущения, что и ее брат в период полового созревания, когда ему снились кошмары. Только вот яд он, конечно, не принимал. Поведение Уинифред привлекло внимание ее начальника. Он усадил ее в такси с другим коллегой в качестве сопровождающего и велел им ехать прямиком в больницу Мидлсекса. В 11:30 утра они были на месте.

— Я провела там большую часть дня, сдала кучу анализов, — вспоминала Уинифред.

Осмотревший ее доктор Мэддокс позже подтвердил:

— Она жаловалась на своего рода дезориентацию, не могла читать, упоминала сухость во рту. Ее сердечный ритм был учащенным, зрачки сильно расширены, она с трудом общалась, прекрасно различала текст на расстоянии 25 футов, но не с 10 дюймов. Такие симптомы возникают при отравлении атропином — зарегистрированным ядом из белладонны.

Доктор Мэддокс передал Уинифред зеркало и велел посмотреть своему отражению в глаза.

— Мои зрачки были просто огромными, — вспоминала она. — И почти полностью закрывали радужку.

Два часа Уинифред провела под наблюдением. Позже доктор Мэддокс отмечал:

— Безопасная доза атропина составляет от половины до одного миллиграмма. Его перорально дают в лечебных целях. Я предположил, что она приняла куда больше, но не могу сказать, сколько именно... Белладонна содержит тот же самый атропин.

Уинифред пришла в ужас, услышав свой диагноз. Затем она вспомнила, как горчил чай утром, и задалась вопросом, не вина ли это Грэма и его очередного эксперимента:

Она вернулась в офис около 13:00, кипя от злости, позвонила отцу и пожаловалась, что Грэм снова балуется с химикатами. Фред встал на защиту сына, уверенный в том, что тот не посмел бы нарушить его запрет. Тем не менее, когда Грэм вернулся из школы, Фред и Молли устроили ему допрос. Грэм возмутился и настоял на том, что Уинифред сама виновата — наверняка смешивала в своей чашке шампуни. Потом он расплакался и убежал к себе в комнату.

Но когда Уинифред вернулась домой, Грэм в ярости набросился на нее, назвал ее «злой», потому что она подозревает его в отравлении. Он был так искренне расстроен, что в конце концов она извинилась. Затем он сел вместе с мачехой и отцом и внимательно слушал, как Уинифред описывает свои симптомы.

— Я знал, как действует белладонна, — несколько месяцев спустя рассказывал Грэм детективам. — Мама тогда спросила, нет ли в случившемся моей вины, но я все отрицал. После этого я отдал остатки белладонны своему другу [Крису].

Новости вскоре дошли до семьи Ювенатов, и Уин еще сильнее забеспокоилась о своем любимом племяннике. Надеясь тактично донести свои опасения, она позвонила Фреду и Молли, чтобы обсудить опасность химических экспериментов Грэма.

— Но они четко дали понять, чтобы я не лезла не в свое дело, — сказала Уин.

Без ведома семьи у Грэма к тому моменту скопился целый арсенал отравы: атропин, сурьма, мышьяк, наперстянка, настойки аконита и таллия. Позже расследование установит, что этих запасов хватило бы для убийства 300 человек.