«Соблазнял всех хорошеньких, но не любил их» Наполеона окружали лучшие женщины. Что заставило его ненавидеть их?

У Наполеона Бонапарта было четверо братьев и три сестры. И брак каждого из близких членов семьи первый консул, а затем и император старался устроить с династической выгодой для себя и своей страны. Однако один из братьев, Люсьен, воспротивился воле Наполеона и женился на той, которую любил. На русский язык перевели книгу Марчелло Симонетты и Нóги Арихи «Люсьен, мятежный брат Наполеона. Семья и власть». Опираясь на подробные мемуары Люсьена, историки рассказывают о том, как искусный дипломат и знаток искусства отказался от блестящей политической карьеры ради женщины. С разрешения издательства «Слово» «Лента.ру» публикует фрагмент текста.

Весной 1802 года в Париже Люсьен в последний раз выступил публично с двумя важными речами — о свободе вероисповедания и о создании Почетного легиона, вложив в них все свое красноречие. Однако мысли его были далеко. Полностью разочаровавшись в авторитарном режиме, который устанавливал Наполеон, Люсьен хотел держаться от столицы как можно дальше.

Его друзья и родные приняли его мрачный вид за напускную гордость, однако он всего лишь пребывал в меланхолии и нуждался в искренних и теплых отношениях вне своей большой и навязчивой семьи. Маркиза де Санта-Крус, недавно ставшая вдовой, написала Люсьену, что собирается приехать в Париж. Он ждал ее с нетерпением, думая, что ее любовь поможет ему вернуть радость жизни.

Поскольку она задерживалась, Люсьен решил поехать к ней навстречу к испанской границе. Ему не удалось как следует исследовать Пиренеи во время путешествия в Испанию полтора года тому назад, когда его назначили послом, и теперь ему предоставлялась прекрасная возможность отвлечься от парижских забот. К тому же он тут же получил приглашение по дороге остановиться в Меревилле, рядом с Парижем, в доме своего друга Александра де Лаборда, писателя и эрудита, участвовавшего в его испанской миссии.

Он прибыл после полуночи и еще успел на ужин— в столовой сидела дюжина гостей, занятых приятной беседой. Люсьен сел за роскошно накрытый стол и заметил, что место напротив него было пусто. Он спросил, кому оно предназначалось и в ответ услышал, что там должна была сидеть одна женщина, которая решила пораньше лечь спать, видимо, не будучи заинтересованной в знакомстве с ним. Такое равнодушие задело самолюбие Люсьена, но в то же время пробудило его любопытство.

От мадам Арно, тоже гостившей у Лаборда, он узнал, что эта гостья все же должна будет скоро спуститься, и уже предвкушал ее появление, но ужин подошел к концу, а место напротив него так и осталось пустовать. Отсутствующую даму звали Александрина Жубертон, в девичестве Блешам.

Люсьен уже слышал это имя, причем от Наполеона — тот рассказывал о ней как о самой очаровательной женщине на празднике, устроенном Талейраном в честь первого консула за несколько дней до возвращения Люсьена из Испании. По всей видимости, она действительно была очень привлекательной женщиной, ведь первый консул был знатоком женской красоты.

Впрочем, только это его и интересовало.

Знаменитая и влиятельная мадам де Сталь, прекрасная писательница, которую высоко ценили и Жозеф, и Люсьен, и все их просвещенные современники, была глубоко презираема Наполеоном — он видел в ней неприятное сочетание обескураживающего ума, гордости, независимости и посредственной внешности.

Его неприятие интеллектуальности, получившее название «идеофобия» (возможно, автором этого неологизма была сама мадам де Сталь), сочеталось с яростной мизогинией. В «Жизни Наполеона» Стендаль, при всем своем восхищении, писал, что молодой корсиканец был худым, бедным, маленького роста и что его первые любовные похождения, скорее всего, были довольно несуразными.

До того как Наполеон пришел к славе, он писал другу об одном страстном увлечении Люсьена:

Этим малоизящным сравнением он намекал на те неблаговидные поступки, на которые женщины толкают мужчин: то были пророческие слова.

Стендаль пишет, что в среднем он проводил с женщинами, которых приглашал в свои покои, около трех минут. При этом он почти не сводил взгляда со своих бумаг и нередко даже не снимал шпагу. Женщины были территориями, подлежащими завоеванию, и интересовали его куда меньше, чем провинции его все растущей империи. В этом он тоже сильно отличался от своего младшего брата, которого не интересовало ни покорение новых земель, ни исключительно физическое соблазнение женщин. Может, Люсьен и был когда-то ловеласом, но умел оценить не только женскую красоту, но и ум.

Тем вечером в Меревилле, когда гости упоминали об отсутствующей даме, его романтический дух проснулся вновь. (...) Проснувшись уже поздним утром, Люсьен почувствовал острое желание подышать свежим воздухом и решил прогуляться по парку, окружавшему виллу.

Парк был по-настоящему роскошным, с тщательно спроектированными пейзажами, которые в то же время казались естественным порождением местной богатой природы. План парка был сделан художником-пейзажистом Юбером Робером 20 годами ранее по заказу отца Александра, Жан-Жозефа де Лаборда, казненного во время террора. Шатобриан, посетивший Меревиль в 1804 году, в своих Замогильных записках описал парк как «оазис, созданный улыбкой Музы, одной из тех, что наши галльские поэты звали учеными феями».

Весной 1802 года Меревиль действительно казался настоящим чудом. Люсьен был в восхищении: он оценил, с каким изысканным вкусом были расположены все растения, а особенно ему понравился ручей — он даже задумал скопировать эту идею в Ле-Плесси, где не было ничего подобного.

Продолжая свой приятный променад, он вдруг увидел женщину, не спеша прогуливавшуюся среди деревьев в одиночестве. Она показалась ему самой обворожительной женщиной из всех, что он когда-либо знал: высокая, стройная, полная грации, с добрым и ясным взглядом, хорошо сложенная, со светлой, но не бледной кожей, которая придавала всему ее виду еще большую аристократичность. То было чудесное видение.

К счастью, ему не пришлось долго пробыть в неловком молчании (эта встреча, хоть и случайная, могла показаться неприличной) — на аллее показался Лаборд с другими гостями, и Люсьену наконец официально представили это очаровательное создание. Она сказала, что он очень похож на Наполеона, с которым она уже встречалась.

Годы спустя Александрина признавалась в своих Воспоминаниях, что испытывала нетерпение и даже волнение при мысли о знакомстве со знаменитым Люсьеном, как будто уже знала, какую роль он сыграет в ее жизни.

Светский разговор был прерван звоном колоколов. На вопрос Люсьена, в чем дело, Лаборд со смущением ответил:

— Ничего особенного, я имею в виду…

Я думаю, это призыв к мессе.

—В Меревилле еще проводятся службы? Как необычно, — заметил Люсьен.

Во время и после Революции мессы были запрещены. Даже брак больше не освящался в церкви: вместо этого проводились простые гражданские церемонии. Развестись тоже можно было очень легко. В ответ на жесткий запрет традиционных ритуалов и последовавшее за ним упрощение нравов страну захлестнула новая волна религиозности. Примерно годом раньше, в 1801-м, было подписано соглашение между папой ПиемVII и Наполеоном при активном посредничестве Люсьена как министра внутренних дел, по которому Католическая церковь восстанавливалась в качестве официальной во Франции и разрешалось вновь служить мессы.

Все это случилось совсем недавно, но хотя набожная мать Лаборда продолжала устраивать мессы тайком во время Революции, семейная капелла находилась в ужасном состоянии, и ей до сих пор не хватало колокола, а потому перед началом службы звонили в домашние колокола. Все с энтузиазмом восприняли идею поучаствовать в ритуале, который так долго был запрещен, и Люсьен больше всех: последний раз он был на мессе десять лет тому назад, перед тем как покинул семинарию.

(...)

За обедом Люсьен и Александрина сели рядом. У Люсьена появилась возможность поговорить с ней, и оказалось, что она была не только просто внешне привлекательной, но и разделяла его республиканские и антимонархические взгляды. Это было хорошее начало. Они говорили о Шатобриане, которого она высоко ценила, прочитав его повесть Атала. Люсьен посоветовал ей Гения христианства, который вышел совсем недавно и уже способствовал возрождению католичества во Франции. Более того, он предложил, что сам раздобудет ей эту книгу и представит ей автора, который приходился ему хорошим другом.

Александрина была в замешательстве: в то время она не могла вести активную светскую жизнь. Люсьен в душе обрадовался этому откровению, так как был уверен, что ради него она сделает исключение. Потом речь зашла о первом консуле — Александрина им просто восхищалась!

Этот светский энтузиазм с ее стороны раздосадовал Люсьена, и он обратил свое внимание на соседку с другой стороны — мадам Арно. Совершенно не смутившись такой резкой переменой, Александрина спросила у подруги, не казалось ли той, что бюст Наполеона на камине можно было легко спутать с Люсьеном. Мадам Арно согласилась, и Александрина добавила, что это самый ценный предмет во всем доме. Люсьен отметил легкую лукавую улыбку на лице мадам Арно.

Тогда же он познакомился с Анной, трехлетней дочерью Александрины, гостившей вместе с ней в Меревилле. Девочка покорила его, он нашел ее очаровательной. Однако, несмотря на то что все гости осыпали ее комплиментами, Люсьен не произнес ни слова. Когда Анна принесла матери букет цветов, собранных в саду, Люсьен осмелился попросить один из них у Александрины. Та протянула ему гвоздику. Маленькая Анна посмотрела на Люсьена, засмеялась и бросилась на шею матери.

После обеда была запланирована прогулка, но пошел дождь, и все остались дома играть в триктрак. Люсьен проиграл Александрине, но был слишком рассеян, чтобы взять реванш. Когда небо прояснилось, гости вышли на улицу. Была организована игра, в которой надо было ловить жаворонков, привлекая их зеркалами. Люсьен и Александрина заняли позицию перед кустом, на довольно большом расстоянии друг от друга.

Потом Александрина подтвердила то, о чем уже говорил Лаборд: она с нетерпением ждала возможности поехать в Сан-Доминго, где работал ее муж Ипполит Жубертон. Она была рада познакомиться с Люсьеном, так как надеялась, что он сможет написать для нее рекомендательное письмо его сестре Полине, жене генерала Леклерка, губернатора острова. Александрина надеялась как можно скорее вновь воссоединиться с мужем. Разумеется, Люсьен был неприятно поражен этим признанием, но пообещал написать письмо, хоть и не знал, сможет ли передать его.

В тот день он понял, что не сможет встретиться с маркизой де Санта-Крус на границе, и решил не продолжать путешествие. «Я не смогу приехать, поскольку, помимо важных дел, немного болен». Ему было нелегко писать эти слова, но он попытался приглушить чувство вины, убеждая себя самого, что они были ложью лишь отчасти, ведь он и правда был болен… он был поражен в самое сердце новой любовью. Он передал записку своему слуге и вернулся в Париж с другими гостями.

В столице он продолжил видеться с Александриной. Он узнал, что у нее были тяжелое детство и отрочество, проведенные с постоянно враждовавшими родителями, которые отдали ее в жены в 20 лет за человека гораздо старше нее. Муж сделал ее богатой, пусть лишь и на какое-то время. Но если она и любила его, то лишь из благодарности, несмотря на последовавшие денежные затруднения. Спасаясь от кредиторов, Жубертон был вынужден эмигрировать в Сан-Доминго, где намеревался найти средства, чтобы погасить накопившиеся огромные долги. Люсьен был тронут ее историей и предложил свою помощь — Александрина казалась совершенно беззащитной и без средств.

Тем временем маркиза де Санта-Крус приехала в Париж. Она была вдовой, все еще любила Люсьена и хотела выйти за него замуж. Люсьену пришлось пережить один из самых тяжелых моментов в своей жизни, когда он встретился с ней с глазу на глаз и рассказал всю правду. Он не мог делать вид, что все было, как раньше, и не хотел лгать ей. Несмотря на то, что он когда-то питал искреннюю страсть к Маритане, с Александриной он чувствовал себя как будто родившимся заново. Он был уверен, что это навсегда. Свое чувство вины он пытался усмирить мыслью, что он не был первым любовником маркизы, а значит, не станет и последним. Маритана была удивлена и огорчена окончанием их романа, но простила его.

(…)

В Ле-Плесси собралась приятная и веселая компания. Жозеф был приятно удивлен Александриной, к большому облегчению Люсьена. Среди гостей был и Шатобриан, к которому Александрина, желая произвести приятное впечатление, обратилась с заученными заранее комплиментами. После возвращения из Меревиля Люсьен, как и обещал, подарил ей «Гения христианства», но сейчас его разозлил немного экзальтированный и соблазнительный вид, который она напустила на себя во время разговора с великим писателем. Фонтан, близкий друг Шатобриана, позже передал Люсьену, что тот остался совершенно очарован Александриной.

Вскоре в Ле-Плесси должна была приехать и Летиция — она не хотела пропустить домашний спектакль. Еще со времен своего якобинства Люсьен страстно увлекся театром, и у него даже получались довольно профессиональные постановки. Он также обладал актерским талантом и дружил с самыми знаменитыми актерами того времени. К своим домашним постановкам он относился тем более внимательно, что его соперником был Наполеон, устраивавший продуманные спектакли в своей резиденции в Мальмезоне с костюмами прямиком из «Комеди Франсез». Но его гости не веселились так, как в Ле-Плесси.

Однажды Наполеон не на шутку разозлился на Люсьена и Элизу, когда те вышли на сцену практически голыми в одной сцене Альзиры Вольтера: кроме первого консула, на спектакле присутствовал весь мальмезонский двор. Чтобы отвести внимание общества от своих ухаживаний за Александриной, Люсьен посчитал разумным показываться на публике с другими женщинами, используя свою репутацию ловеласа, каковым он больше на самом деле не был.

Он пригласил в Ле-Плесси красивую актрису и дал ей роскошный костюм для роли Семирамиды или Клитемнестры, одной из двух легендарных цариц. Александрина не выказала ни малейшей ревности к актрисе, и Люсьен отметил, что она казалась столько же уверенной в себе, сколько и в нем. Прямо во время разворачивавшейся на сцене трагедии пришли тревожные новости из Сан-Доминго: там началась эпидемия желтой лихорадки, уносившая жизни тысяч солдат и простых жителей. Военная оккупация острова провалилась. Оттуда приходили лишь новости об очередной смерти.

Александрина испугалась за мужа — он не писал ей уже три месяца. Вероятность того, что она стала вдовой, росла с каждым днем. Люсьен пытался подавить вспыхнувшую в его душе надежду, понимая, насколько она аморальна, но не мог не спрашивать себя, что происходит в сердце Александрины. Было очевидно, что вокруг него все начинали считать их брак вполне возможным, однако сам Люсьен все еще не осмеливался думать, что все решено, и с подозрением относился к потенциальным претендентам на руку этой удивительно обольстительной женщины.

Среди них был друг Люсьена Дезерваль, весьма привлекательной наружности, но невысокого интеллекта. И вскоре Люсьен понял, что для Александрины интеллект играет чрезвычайно важную роль. Он продолжал ухаживать за ней при свете дня, не скрываясь от своих гостей, избранной и образованной публики, и не сомневаясь в своих чувствах.

Что же до Александрины, ее было трудно понять. Она еще не говорила о своей любви, и Люсьен не спешил верить в то, что на самом деле уже произошло. Игра в зеркала подходила к концу.

Из Сан-Доминго Александрине пришло письмо с черной печатью. Она удалилась в свою комнату, чтобы прочесть его в одиночестве. Чуть позже она позвала за своей подругой мадам Арно. Выйдя от Александрины, та объявила собравшимся о смерти господина Жубертона. Письмо прислал его банкир. Молодая вдова тотчас же уехала в Париж, а на следующий день за ней последовал Люсьен. Большинство гостей тоже покинули Ле-Плесси.