«Мир — в предсмертном состоянии» Константин Леонтьев предсказал неминуемый упадок Запада. В чем он видел спасение России?
00:01, 4 сентября 2023
Эстет, пламенный реакционер и противник западного влияния, военный врач и дипломат, окончивший свою жизнь в монастыре, — все это Константин Леонтьев. Еще в конце XIX века он увидел глубокий кризис, поразивший европейскую цивилизацию, и предостерегал Россию, что это «гниение» может перекинуться с европейскими веяниями на русский организм. А еще он предсказал возвышение Китая и глобализацию, критикуя ее за стирание индивидуальных особенностей каждой личности. Жизнь Константина Леонтьева пришлась на слом традиционного уклада жизни, и потому его мысль не теряет актуальности и сейчас — в условиях очередного культурного перелома, сотрясающего западное общество. Спасением от погружения в нигилизм Константин Леонтьев считал сильное государство и возвращение России к своим истокам, которые философ видел в Византии, пошедшей качественно иным путем по сравнению с западным миром. «Лента.ру» в рамках проекта «История русской мысли» поговорила с доктором филологических наук, главным научным сотрудником Пушкинского Дома (Института русской литературы РАН) Владимиром Котельниковым и узнала, в чем Константин Леонтьев видел причины упадка западного мира и почему находил спасение России в твердой власти и силе.
Что важно знать о Константине Леонтьеве, чтобы понять, как он стал философом?
Владимир Котельников: Константин Леонтьев поначалу не думал о себе как о писателе и философе. Он жил по установленным в его семье традициям. Его отец Николай Леонтьев был мелким дворянином, а мать Феодосия Леонтьева принадлежала к старинному русскому дворянскому роду Карабановых. И его раннее миросозерцание определила именно она, заложив очень многое в его поведении — как мыслительном, так и литературном. Отсюда и поэзия дворянской усадьбы в творчестве Леонтьева, и консервативная эстетика.
Поначалу он не очень ясно представлял себе свою жизнь. Хотя в его детстве произошел один очень показательный эпизод.
Мать привезла его в монастырь Оптина пустынь, и маленький Костя сказал: «Вы меня сюда больше не возите, а то ведь я тут останусь». Этим все и кончилось, но гораздо позже
Высшее образование Константин Леонтьев начал получать в Московском университете, причем на медицинском факультете. Это очень сильно повлияло на склад его ума.
Естественно-научное образование заложило в нем четко оформленное рационалистическое и даже эмпирическое отношение к миру
К этому привели и другие обстоятельства. Несмотря на то что он был воспитан в духе дворянского традиционализма, Константин Леонтьев имел очень своевольный характер, который остался с ним навсегда. Он ни с чем не мог смириться и всегда сам решал вопросы, которые перед ним вставали. И вот выходец из довольно родовитого дворянства осознал себя этаким демократом — чуть ли не воинствующим, увлекся идеями гуманизма, который тогда был очень распространен в среде интеллигенции, что и предопределило его путь в медицину.
То есть на вопрос о том, кто такой Константин Леонтьев, простого ответа нет…
Именно так. В ранний период он был демократом, который много читал Виссариона Белинского, Александра Герцена, Жорж Санд и хотел помогать страждущим. А его увлечение медицинской наукой — как он сам это называл, «медицинским эмпиризмом» — сильно повлияло на формирование своеобразного типа мышления о мире именно с естественно-научной точки зрения.
Но чуть позже он увлекся мечтой о героических деяниях и летом 1854 года отправился в Крым, где начиналась война. Три года Леонтьев прослужил батальонным лекарем. Того героизма, о котором мечтал, он на войне не нашел, потому что этот героизм имел книжный оттенок.
Зато на войне он увидел иную, тяжелую, полуголодную сторону жизни
К середине XIX века Великобритания и Франция вытеснили Российскую империю с ближневосточных рынков и подчинили своему влиянию Османскую империю. В то время император Николай I проводил активную политику, направленную на освобождение православных славянских народов из-под власти турок. Чтобы ослабить это влияние, Великобритания и Франция подталкивали на конфликт с Россией Османскую империю, обещая ей военную поддержку. Кроме того, ведущие европейские государства не желали допустить превращения Российской империи в экономического конкурента.
Формальным поводом для начала боевых действий послужили споры между православным и католическим духовенством из-за святых мест в Палестине.
Основным театром военных действий стали Крым и Черное море. Поначалу боевые действия шли успешно для императорской армии: турецкий флот был практически полностью уничтожен в Синопской битве, однако в 1854 году Великобритания и Франция объявили войну Российской империи. В марте 1854 года англо-франко-турецкая армия высадилась в Крыму и осадила Севастополь, главную военно-морскую базу России на Черном море. Осада длилась 349 дней, попытки отвлечь войска от Севастополя (такие как Инкерманское сражение) не дали желаемого результата, после чего Севастополь все же был взят союзными войсками.
Поражение в Севастополе и смерть императора Николая I вынудили Российскую империю искать мира. Война закончилась подписанием 18 марта 1856 года в Париже мирного договора, по которому Черное море объявлялось нейтральным, русский флот сводился до минимума, крепости уничтожались. Аналогичные требования были предъявлены Османской империи. Кроме того, Российская империя лишалась устья Дуная, южной части Бессарабии, захваченной в этой войне крепости Карс и права покровительства Сербии, Молдавии и Валахии.
Следствием войны стали правовые и социально-экономические преобразования в стране в 60-е годы XIX века. После военного поражения в Крымской войне власти пришлось форсировать реформы, до того продвигавшиеся чрезвычайно медленно, - в том числе отмену крепостного права. Это привело к перекосам в социальной структуре империи, на которые наложились разрушительные идейные влияния, пришедшие с Запада.
В какой-то момент Леонтьев посчитал, что исполнил свой гражданский долг, вышел в отставку с медицинской службы и уехал в качестве домашнего врача в имение барона Розена в Нижегородской губернии, где занимался тем же делом, но уже в более спокойной обстановке.
И тут уже началось его литературное творчество: он навсегда оставляет медицину, переезжает в Санкт-Петербург, где попадает в литературную среду и там занимается художественной литературой.
Наблюдая за всеми его переменами в жизни, мы понимаем, что Константин Леонтьев действительно крупный литератор. Его литературное, беллетристическое наследие немалое — это масса очерков и повестей, рассказы, воспоминания, романы.
Писательство — одно из его лиц. В нем он был очень талантлив: пером он владел великолепно, писал очень свежо и остро
Но в какой-то момент все ломается…
Константин Леонтьев — вообще человек сломов и разломов, причем как в своей жизни, так и во взглядах. В 1863 году он пошел служить в дипломатическое ведомство. В Азиатском департаменте Министерства иностранных дел Российской империи он сдал необходимые экзамены и был назначен на вспомогательную должность в консульстве в Адрианополе (нынешний Эдирне в Турции — прим. «Ленты.ру»). Потом служил на Крите, в Константинополе, в Салониках, успешно выполняя обязанности секретаря консульств.
Его отношение к своей работе носило заостренный характер, о чем говорит, например, его стычка с французским консулом.
Тот в его присутствии посмел неблагожелательно отозваться о России, и Леонтьев, не вступая в спор, просто ударил консула хлыстом по лицу
Разумеется, это был недипломатический жест, и одобрить его начальство не могло, тем не менее никакого наказания Леонтьев не понес — его просто перевели на другое место службы, оценив такой поступок как способ защиты Отечества.
Это еще один ответ на вопрос, кто такой Константин Леонтьев: практик в политической жизни, причем практик, вооруженный и хлыстом, и острым словом, и большим опытом
Карьера складывалась великолепно, но в 1871 году в его жизни случился очередной переворот, самый главный — можно сказать, катастрофический. Константин Леонтьев тяжело заболел, находился на грани смерти и молился Богоматери, умоляя продлить ему жизнь, потому что был уверен, что не успел сделать самого важного. И болезнь отступила.
Под влиянием этого религиозного экстаза и духовного напряжения он отправляется на Афон. Там среди монахов он глубоко проникается православием, монашеским аскетизмом и начинает готовиться к постригу
На Афоне ему порекомендовали отправиться в российские монастыри. Он побывал в Николо-Угрешском монастыре, а затем прибыл в Оптину пустынь под начало старца Амвросия. Последние годы жизни он провел послушником в монастыре, а незадолго до смерти по благословению Амвросия принял монашеский постриг.
Вся его жизнь состоит из взлетов, уходов в иные сферы и занятий разного рода, поэтому подвести итог и заключить этого человека в какой-то один образ нельзя
Надо думать о нем как о человеке разных устремлений, при этом мыслящем о себе и о мире как теоретически, так и практически. Все это отразилось в публицистике, которой он начал заниматься в 1860-е годы. В ней присутствуют и философские темы, и политические, и религиозно-нравственные, и историко-философские.
Что стало результатом этих размышлений?
Постепенное познание мира и себя привело Константина Леонтьева к пониманию того, что мир находится в кризисном состоянии. Это понимание углублялось в его мышлении, и со временем он пришел к выводу, что мир не просто в кризисе, он в предсмертном состоянии.
А мир для него был живым организмом, который переживает периоды зарождения, взлета, упадка и смерти.
По мере познания мира он понял, что в центре истории находится европейская цивилизация. Именно она — двигатель всего происходящего в истории, но этот двигатель постепенно иссякает в своих ресурсах
Константин Леонтьев был умным свидетелем завершения истории на ее главном этапе. Наблюдатель, аналитик и прогностик того кризиса, который происходит в мире.
В связи с этим завершающимся состоянием мира перед Леонтьевым встал вопрос о том, что делать дальше. Однако он не пошел путем чисто философского творчества, а предпочел религиозный взгляд на историю.
Для него завершавшаяся история должна была перейти в эсхатологический период. А дальше начинается постистория, о которой последние десятилетия говорят многие, в том числе Фрэнсис Фукуяма.
Книга Фрэнсиса Фукуямы «Конец истории и последний человек» была опубликована в 1992 году. В ней он утверждает, что распространение в мире либеральной демократии западного образца свидетельствует о конечной точке социокультурной эволюции человечества и формировании окончательной формы правительства. Конец истории, однако, не означает конец событийной истории, но означает конец века идеологических противостояний, считает он.
Согласно Фрэнсису Фукуяме, эта конечная точка представляет собой окончательный политический переход к либеральным демократиям и их экономической системе — капитализму — по всему миру. Он считает, что мир по-прежнему будет состоять из различных государств как отдельных политических образований с определенными национальными характеристиками. Однако их внутренняя динамика была бы схожей в плане относительного материального изобилия, равных и свободных выборов и эгалитаризма в правовой системе.
Двумя существенными препятствиями для установления либеральной демократии являются национализм и религия, особенно в их политическом выражении. Он утверждает, что эти традиционные формы общественных отношений должны быть приведены в соответствие с либеральной демократией.
Подход Фрэнсиса Фукуямы к истории напоминает линейную, светскую эсхатологию — отрасль теологии, занимающуюся окончательным божьим судом и загробной жизнью.
И в этом постисторическом состоянии мир для него выглядит безобразно — это хаос, которым пытаются управлять, но совершенно безрезультатно
Константин Леонтьев мог относиться к этому только критично, поэтому весь его анализ остро скептичен, причем с пессимистическим оттенком. Современной ему европейской цивилизации он давал определение исключительно как патолог (именно так его, кстати, называл Василий Розанов), потому что он выявлял в ней именно патологические явления.
Россию он хотел уберечь от этих явлений — эгалитаризма и уравнения всех людей, то есть демократии с выхолощенным смыслом, — но видел признаки того, что она уже проникла в страну. И это его очень печалило и подчас приводило к крайне пессимистическим воззрениям на то, что происходит в стране. Конкретных предложений у него не было, а только предчувствие и предвидение того, что случится дальше.
Учитывая его критику буржуазной демократии, желание обособить Россию от западного мира, его можно назвать выразителем современного российского консерватизма?
О его консерватизме говорить довольно трудно, потому что сам политический консерватизм — это такой понятийный круг, в который уже давно вмещают довольно разное содержание.
Труды консерваторов этой эпохи носят по сути программный характер, в них заложены канонические постулаты основных школ русского консерватизма: православной, евразийской и государственно-патриотической. Важнейшее место в этих трудах занимает институт русского самодержавия, который в русском консерватизме изначально рассматривается как совокупность теоретических принципов и политических институтов православного монархического государственного устройства.
Самодержавие постулируется как взаимосвязанная единая система религиозной и светской власти, играющая объединяющую и направляющую роль в русском обществе. В целом консервативная мысль XIX века была подчинена двум главным задачам: сохранению самодержавия как формы государственного управления и идеологическому обоснованию развития Российской империи во главе с самодержцем.
Специфика русского консерватизма была обусловлена тем, что он первоначально представлял собой реакцию на радикальную вестернизацию, буквально «озападнивание», проявлениями и главными символами которой для них были реформы Петра I и либерализм Александра I, вызвавший противодействие со стороны консервативно настроенного дворянства; в особенности — проект конституционных преобразований, связанный с именем Михаила Сперанского; Отечественная война 1812 года, а также попытка создания так называемого общехристианского государства, фактически лишившая православную церковь статуса государственной.
Эти явления и события последовательно интерпретировались русскими консерваторами как угроза, ведущая (как это воспринималось в традиционалистско-консервативном дискурсе) к разрушению всех коренных устоев традиционного общества: самодержавной власти, православной церкви и религии, русского языка, национальных традиций, сословных перегородок, патриархального быта и так далее. Процессы модернизации, разрушающие самые основы существования и деятельности базовых общественных институтов и установлений традиционного социума, носили всеобъемлющий характер. Беспрецедентность вызова порождала ответную консервативную реакцию, призванную защитить основополагающие традиционные ценности.
Были ли русские консерваторы вообще? Были, можно вспомнить ряд фамилий.
Но Константина Леонтьева я бы назвал скорее охранителем, ведь он намерен был «подморозить Россию», притормозить тот роковой процесс, которым охвачена Европа, и охранить то, что необходимо для дальнейшей жизни и продления земной истории
То есть он традиционалист — человек социальных иерархий в приложении к государственной практике, сторонник сословного устройства государства и общества. И он хотел сохранить все это от разрушения, которое уже происходило на его глазах, что только усугубляло его пессимистический взгляд.
Был ли он выразителем русского консерватизма? Да, отчасти он действительно резонировал со своими современниками, которых можно назвать консерваторами, и двигался в том же самом направлении. Хотя никакой консервативной партии тогда в России не было, поэтому ее глашатаем Константин Леонтьев быть не мог.
Но именно он собрал определенные идеи в новую идеологию охранительства
При этом Константина Леонтьева иногда называют разочарованным славянофилом, вспоминая его фразу «славянство есть, славизма нет» — об отсутствии единой славянской идеологии. Почему он скептически относился к славянофильству?
Славянофильство — это тоже такая картинка в истории нашей мысли, объединяющая довольно разных мыслителей — братьев Ивана и Петра Киреевских, Алексея Хомякова, Юрия Самарина, Константина и Ивана Аксаковых и многих других.
Славянофильство оформилось как литературное и религиозно-философское течение русской общественной и философской мысли в 1830-1840-х годах. Среди основных представителей этого направления — братья Киреевские (Иван и Петр), Алексей Хомяков, Дмитрий Валуев, братья Аксаковы (Константин и Иван), Юрий Самарин. К славянофилам примыкал поэт Федор Тютчев, этнограф и лексикограф Владимир Даль и поэт Николай Языков.
Славянофилы выступали за развитие особого русского пути, отличного от западноевропейского. Если западники делали акцент на том, что единило или должно единить Россию с Западной Европой, то славянофилы — на различиях. По мнению славянофилов, тот путь развития, который опробован Западом, русскому народу не подходит. Его история своеобразна, имеет мало общего с европейской, и хотя за последние полтораста лет бытие страны из-за внешних воздействий претерпело частичные деформации, двигаться вперед она должна, опираясь на собственные традиции и иначе, чем Запад.
Идейной основой русской самобытности, по представлениям славянофилов, является православие, тесно связанное с общественным бытом и обеспечивающее его развитие. Западные ветви христианства — католицизм и протестантизм, содержащие в себе начала рационализма и индивидуализма, оказались неспособны направить народы Европы на тот путь, по которому издавна следовал русский народ, руководствующийся православием. Среди явлений, повлиявших на отечественную историю, славянофилы особо выделяли русскую общину. Они были убеждены, что это основной элемент, определяющий всю жизнь русского общества.
К политическим отличиям Российской империи от западноевропейских стран славянофилы относили самодержавие, которое, насчитывая уже много столетий, должно быть, по их мнению, сохранено, как и все остальное, составляющее специфику России. Но самодержавие, сторонниками которого объявляли себя славянофилы, существенно отличалось от имевшего место в действительности. Самодержавие, по мысли славянофилов, не аппарат принуждения, а нравственная сила, способная сплачивать общество и противостоять существующим в нем центробежным движениям. Они надеялись, что в будущем самодержавие сможет сочетаться с широкой гласностью и всенародным представительством.
Славянофильский кружок и славянофильство как особое направление в общественной мысли прекратили свое существование в самом начале 1860-х годов, но полемика между славянофилами и западниками, ориентация на самобытность или европеизм продолжали находиться в центре внимания различных направлений русского философского и общественного сознания XIX и XX веков.
Но что такое славянофильство в сумме? Это большая русская утопия.
Мыслители-славянофилы относились к славянам наивно, полагая, что есть возможность соединить их всех не то чтобы в единое государство, а в некоторую особую формацию, определения которой они так и не дали
Были разговоры и про союз славян, и про союз славянских народов. Но о каком союзе народов может идти речь без определения формы его государственности? Это бессмысленно.
Эта утопия была разоблачена уже в XIX веке, начиная с греко-болгарской религиозной распри. Константин Леонтьев был свидетелем всего этого и потому никаких иллюзий по поводу братьев-славян не питал.
А Федор Достоевский проговорил это окончательно: «Не будет у России и никогда еще не было таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена». Что мы сегодня и имеем, взять хотя бы Польшу и Чехию…
Славянофилы же эти иллюзии питали, провозглашали и пропагандировали, устраивали славянские съезды. Но это были только иллюзии. Никакого сближения с Россией и никакого единства не произошло. Константин Леонтьев был трезв и реалистичен, а славянофилы утопичны. И к чему они пришли? Результата деятельности славянофильства в истории нет и быть не может.
В чем Константин Леонтьев видел преграду на пути славянского единства?
Он считал, что западные и балканские славяне отравлены европейским влиянием. О болгарах, в частности, он говорил, что вся болгарская интеллигенция пронизана европейским эвдемонизмом и либерализмом.
Так что из-за европейского влияния никакого самостоятельного, особого славянского развития быть не может
У Константин Леонтьева, конечно, тоже была мечта, находящаяся на грани утопии. Он говорил о новой восточной цивилизации, центр которой помещал в Константинополь. Схожим образом мыслил и Федор Достоевский, у которого чуть ли не десяток раз в «Дневнике писателя» во время Русско-турецкой войны 1877-1878 годов повторяется как заклинание: Константинополь должен быть наш.
Идея покорения Константинополя существовала в русском государстве несколько веков. Впервые она была высказана при Петре I, однако его больше увлекало северное направление внешней политики.
К ней вернулись при Анне Иоанновне, которая активно воевала с турками. Тогда фельдмаршал Бурхард Миних впервые внес идею штурма города в план военной кампании.
При Екатерине II в Российскую империю стекалось огромное количество греческих патриотов, которые активно высказывали при дворе идеи о необходимости власти русского монарха над Константинополем, в результате чего возник так называемый Греческий проект, предполагавший сокрушение Османской империи и раздел ее западных территории между Российской империей, Священной Римской империей и Венецианской республикой.
В Константинополе предполагалось возродить Византийскую державу во главе с внуком российской императрицы, которому было дано имя основателя города — Константин. Греческий проект не был реализован, однако опасения чрезмерного усиления России на Балканах привели к появлению так называемого Восточного вопроса (об этом ниже).
На этой почве Константин Леонтьев и пытался построить проективную модель этой новой восточной цивилизации. К ней, конечно, могли примкнуть и славянские народы.
Но абсолютно доминировать в этой восточной цивилизации должна была Россия
Он видел это возможным в каком-то историческом будущем, и это его обнадеживало. Но если бы он посмотрел чуть строже на эти идеи, то понял бы, что они неосуществимы, потому что противоречат даже его историческому фатализму.
Но такие мысли были не только у Константина Леонтьева, ведь в то время существовал так называемый Восточный вопрос, когда предполагалось, что европейская часть Османской империи может находиться под российским влиянием, а может даже и войти в состав империи.
Восточный вопрос — это принятое в дипломатии и исторической литературе условное обозначение комплекса международных противоречий конца XVIII — начала XX веков, связанных с борьбой балканских народов за освобождение от османского ига, с наметившимся распадом Османской империи и с соперничеством великих держав за раздел турецких владений.
Впервые Восточный вопрос обострился в конце XVIII века и характеризовался возраставшей ролью Российской империи на Ближнем Востоке.
В результате победоносных войн с Османской империей российское государство закрепило за собой Новороссию, Крым, Бессарабию, часть Кавказа и прочно утвердилась на берегах Черного моря. Военно-политические успехи способствовали пробуждению национального самосознания у балканских народов и распространению в их среде идей освободительного движения. Интересы империи пришли в противоречие с устремлениями других европейских держав на Ближнем Востоке, прежде всего Великобритании и Франции.
Второй этап развития Восточного вопроса характеризовался кризисом османского государства в первой половине XIX века и возникновением реальной угрозы его распада. Наибольшую пользу в этот период извлекли Великобритания и Франция, добившиеся подписания Османской империей неравноправных торговых конвенций. Крымская война 1853–1856 годов и Парижский мир 1856 года ознаменовали дальнейшее усиление позиций Великобритании и Франции на Ближнем Востоке и ослабление влияния Российской империи.
На третьем этапе развития Восточного вопроса углубился кризис Османской империи, вызванный новым подъемом освободительного движения на Балканах и Русско-турецкой войной 1877-1878 годов, которая была начата Российской империей в поддержку освободительной борьбы южнославянских народов. Результатом победы в войне стало дальнейшее сужение сферы влияния Османской империи на Балканском полуострове: провозглашение независимости Румынией (1877 год), создание Болгарского национального государства (1878 год), международно-правовое признание независимости Сербии и Черногории.
Заключительный этап развития Восточного вопроса охватывает период с середины 1880-х годов до 1923 года. В этот период усиление борьбы великих держав за передел мира придало их противоречиям на Ближнем Востоке крайнюю остроту. В результате Османская империя вступила в Первую мировую войну на стороне Германской империи и ее союзников. После военного поражения в Османской империи произошла революция, от нее были отторгнуты почти все нетурецкие территории. После подписания Лозаннского мирного договора 1923 года, юридически зафиксировавшего распад Османской империи, Турецкая Республика получила международное признание, были установлены и признаны великими державами ее границы, что означало ликвидацию Восточного вопроса как проблемы мировой политики.
Ведь войска наши при завершении Русско-турецкой войны 1877-1878 годов уже стояли неподалеку от стен Константинополя, и вопрос был, не взять ли нам город штурмом. Но либеральный правовед Борис Чичерин смог убедить императора Александра II, что этого делать категорически нельзя, иначе это станет началом разрушения России с юга.
Чем привлекал Константина Леонтьева проект восточной цивилизации и Византия как модель государства?
Для него Византия воплощала то самое иерархическое устройство общества с симфонией церкви и государства. Иерархия была общей сущностью, потому что главой церкви был не только патриарх, но и император. Для него эта симфония была очень важна.
Идея о России как преемнице Византии появляется в конец XVI века. В 1589 году Борис Годунов решил вырвать у восточных патриархов согласие на то, чтобы в Москве появилось свое независимое патриаршество, и использовал для этого идею старца Филофея о Москве как Третьем Риме.
Однако после получения независимого патриаршества об этой идее надолго забыли. Даже Екатерина II в реализации Греческого проекта не использовала никаких отсылок на правопреемство Российской империи с Византией, а видела свою идею исключительно геополитическим проектом.
Мысль о том, что многое в структуре российского государства наследует Византии, высказал Петр Чаадаев. Далее его идеи развили славянофилы, для которых Византия была государственностью, принесшей в Россию православие и тем обусловившей ее особый путь. Окончательно концепцию правопреемства России с Византией оформил в 1875 году Константин Леонтьев.
Он, в сущности, считал, что единственным необходимым устройством государства должна быть теократия (к чему с другой стороны пришел Владимир Соловьев, с которым у Константина Леонтьева были разного рода противоречия).
Через иерархию для него сохранялась дисциплина, что было важнейшей категорией.
Поэтому понятие «византийская дисциплина» — одно из центральных в его философии, этическое, эстетическое и религиозное одновременно
Говоря о религиозном — откуда взялась фраза Константина Леонтьева про «розовое христианство», написанная им по отношению к Федору Достоевскому?
Русское православие для Константина Леонтьева хранит византийское наследие (хотя прямо он о Москве — Третьем Риме не говорил). Для него было важным соединение государственных и церковных иерархий.
А у Федора Достоевского господствует христианский гуманизм, против которого Леонтьев возражал и называл его «розовым христианством», своего рода взглядом через розовые очки на все, что в христианстве происходит
Жанр леонтьевского миропонимания — это драма, и христианство для него — тоже драма человеческой природы и религиозной дисциплины. Тело зовет нас к одному, а христианство — к другому, и окончательного примирения между ними не достичь.
У Федора Достоевского этого нет, он вообще мыслит себе Христа не столько как религиозного учителя, сколько как идеал человека. У него нет религиозной системы (хотя он был искренне верующим человеком), в его творчестве нет церкви как таковой, нет церковной иерархии, а для Константина Леонтьева это очень много значило.
Константин Леонтьев говорил, что Европа — двигатель всего происходящего в истории — постепенно умирает. Когда начался этот процесс и в чем он видел причины упадка европейской цивилизации?
Леонтьев критиковал три ее свойства. Во-первых, эгалитаризм — равенство прав и возможностей, которого нет в природе и антропологически быть не может.
Эгалитаризм он считал давней болезнью европейской цивилизации
Конкретного времени начала заболевания он не указывает, но по косвенным отсылкам понятно, что это новоевропейское явление — то есть то, что началось после Средних веков, которые для Константина Леонтьева были образцом господства духовного, религиозного начала и власти церкви. Да, это был западный мир, но все-таки еще духовный, создавший и продолжавший создавать культуру.
Со сломом Средневековья, с эпохой Просвещения, которая завершилась жесточайшим актом Великой Французской революции, для него начался конец европейской цивилизации.
Революция совершалась во имя равенства, которого по ее итогам не настало. В лучшем случае случилось уравнение всех сословий и политических прав, которое Константин Леонтьев считал противоречащим самой природе человека
Для него равенство среди людей противоестественно. Эгалитаризм, по его мнению, приводит к тому, что называется демократией, которая превратилась в полную фикцию.
Во-вторых, он критиковал эвдемонизм — установление счастья и благоденствия отдельного человека как высшего достижения всей его жизни. Для Константина Леонтьева это звучало попросту нелепо и провозглашать такую идею он считал чем-то глупым, поскольку никакого счастья в этой жизни человек постичь не может.
Эвдемонизм для него — это судорожное стремление, которое охватило всех людей, но результата оно иметь не может. Никакого общечеловеческого благоденствия в истории нет и никогда не будет
В-третьих, объектом критики был индивидуализм, когда каждый человек борется только за себя, за свое собственное благополучие — в пределах, разумеется, установленных законом правил.
Это все и губит европейскую цивилизацию, по мысли Константина Леонтьева. И это превращает всех людей в одинаковых, как он говорил, «средних европейцев». С его точки зрения это антропологическая деградация, когда нет ни личности выдающейся, ни героизма. Для него это был симптом исторического упадка
А что он противопоставлял европейскому индивидуализму и эгалитаризму? В его размышлениях есть место для русской общины и идеи соборности как свободного духовного единения людей в церковной жизни?
Про общину Константин Леонтьев писал мало, для него это было малознакомое понятие, так как с крестьянской жизнью дела он почти не имел. Представление о народе у него было очень совокупное: да, есть большая народная масса, но в чем ее достоинство?
Народная масса для него является субъектом создания национальной культуры во всех ее красках, моральных чертах и религиозности
О соборности он, кстати, тоже мало говорил, потому что считал христианство прежде всего делом личности. Константин Леонтьев мыслил о христианстве только сам, в себе и для себя.
Вся судьба его после 1871 года посвящена именно этому: как быть христианином в самом верном и строгом смысле слова. И этот вопрос Константин Леонтьев решал сам в себе как личность.
Христианство для него — это личная вера и праведные деяния
Но здесь важна мысль именно о субъекте создания национальной культуры. Константин Леонтьев неслучайно ведь во многом этнографичен и на все национальные и народные субъекты он смотрит с точки зрения возможностей творения специфической национальной жизни. При этом так он смотрел и на восточные народы — на турок, например. И поскольку турки именно как народная общность создали абсолютно особенную культуру, он их очень высоко ценил.
Для него было важно, что в России, в крестьянской, народной среде создавалась особенная культура.
Русский мужик ему был куда интереснее и богаче как творческая натура чем какой-нибудь добропорядочный средний европейский гражданин, мирный и очень спокойный. Для него очень ценен народ именно как творец культуры
Но при этом участие выходцев из народа в политике он считал разрушительным, он скептически относился и к семинаристам, и к мещанам — потому что они потом потребуют своих прав и тем самым нарушат общий правовой и социальный порядок.
Получается, антиглобалистский пафос Константина Леонтьева в некотором смысле снова становится актуальным.
Да, вы совершенно правы. Он и тогда был актуален, потому что дело уже шло к тому, что Константин Леонтьев называл всечеловечеством, всечеловеческой общностью.
Уже тогда дело шло к тому что мы сейчас назвали бы «общечеловеческими ценностями». Против этого тоталитаризма он и взбунтовался
Для него это было абсолютно неприемлемо. Тем более что в этом тоталитаризме даже нет персонализированной власти — это анонимная власть, которая воплощается в наборе правил и всех принуждает жить по этим правилам. Но кем они созданы, откуда они возникли? Это же не христианские правила…
И сегодня мы видим, что Европейский союз принципиально выбрасывает христианство из своих основополагающих основ. Для Константина Леонтьева это и было тоталитаризмом, который уравнивает всех и превращает людей в безликую массу
Почувствовав признаки этого тоталитаризма уже тогда, он очень остро на них отреагировал. Поэтому он и реакционер, выступавший против прогресса, против всей эвдемонической цивилизации.
Однако российская действительность в его понимании обладала большим потенциалом. Почему?
Все это смешано с его сомнениями. В плане культурного творчества Константин Леонтьев несколько раз высказывал сомнения в способности России выработать собственный стиль, особенно когда сравнивал ее с обществами Востока — турками, греками и критянами, среди которых он жил во время дипломатической службы.
Он же приверженец стиля, причем сильно и ярко выраженного. И этого ему в России недоставало.
Но он видел потенциал в государственном строительстве. В том, что подвигло Россию создать сильнейшую империю
Он восхищался Петром I и Екатериной II, считал выдающимися деятелями героев той эпохи.
Если это сводить к каким-то категориям, то я бы сказал, что больше всего его восхищало и утешало наличие силы. Возможности для развития России и ее непогибели он видел исключительно в силе
Более того, для современных ему либералов (да и отчасти нынешних) Константин Леонтьев страшен тем, что от силы он напрямую переходил к необходимости насилия. Это очень важная для него категория, и она во многом определяет его творчество.
Почему вообще у него возникла эта тяга к насилию?
Прежде всего — из-за его личной неудержимой интимной витальной энергии. Его натура была не лишена некоторой бестиальности и была сокрушительна в своих порывах, была готова прибегать к жестким средствам в стремлении к достижению целей. Он был склонен применять такие средства и к людям: в разговоре с Львом Толстым он вообще сказал, что того было бы неплохо сослать куда-нибудь в Сибирь. И эти же жесткие средства он применял к себе.
Теоретически он, конечно же, утверждал морально-историческую необходимость, неизбежность насилия в мире. Он считал, что без хронической жестокости из человеческого материала нельзя ничего надолго построить
В 1880 году, отдавая хвалу русскому воинству, носителю героизма и высшей гражданственности, Константин Леонтьев писал, что без насилия жить нельзя, потому что оно не только побеждает, но и убеждает, особенно когда за ним есть идея.
Эти слова стоит обдумать на фоне сегодняшних событий. Есть ли идея за тем, что мы сейчас делаем в мире? Конечно, есть. Да, ее не формулируют так четко, как нам, быть может, хотелось бы, но она есть. Константин Леонтьев же считал, что в моменты тяжких испытаний здоровые силы общества заставляют обращаться не к ораторам, журналистам и юристам, а к людям силы, умеющим повелевать и принуждать.
Поэтому для него «великая вещь — война». Он писал, что прав был тот, кто назвал войну божественным учреждением, потому что это огонь хоть и пожирающий, но очистительный
Все это так и напрашивается приложить к тому, что происходит сегодня.
Движимый таким убеждением, Константин Леонтьев создавал колоссальнейшие концепции насильственного вмешательства в это самое премортальное цивилизационное состояние мира. Тогда он, конечно, оставался Наполеоном Бонапартом без армии, Фридрихом Ницше без ницшеанства.
Но он перенес это в область идеи, где насилие предстает одним из проявлений великой силы, фундаментального мирового начала, движущего историю, строящего государства, создающего личность физическую и духовную
То есть Константин Леонтьев буквально взывает к силе?
Да, причем он взывает к силе, облеченной властью — церковной, политической и военной. К силе, направляющей мышление и волю личности.
Устойчивые формы жизни с их ценностной иерархией устанавливаются только силой, только сила спасительна, которая охраняет их, противостоя анархии, разложению и хаосу, считает он
Высший источник этой силы для Константина Леонтьева — Бог, действующий в вещах, в тварях.
Это действие философ находил и в себе, особенно остро ощущая его в моменты своего телесного и душевного упадка, которые были для него нередки. Он часто цитировал Евангелие, а именно — что «сила моя совершается в немощи» и вдохновлялся известной заповедью Иисуса Христа, что «Царство Небесное силою берется» и словами «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч».
Силовые линии пронизывают и жизнь, и все творчество Константина Леонтьева. И от драматической борьбы сил в самом себе он переходил уже к этико-философскому и историософскому осмыслению силовых коллизий в природе и истории, рассматривая их в прогностической перспективе.
Это ведь он точно предсказал эпоху исторически необходимого для спасения российской государственности великого насилия 1920-1930-х годов с патерналистским культом вождя
Впереди он видел «союз русского социализма с самодержавием», о чем писал Василию Розанову, то есть соединение социального и экономического насилия с автократией. А еще он прибавлял к этому «пламенную мистику, которой философия будет служить, как собака». Форму этой пламенной квазимистической веры, как мы знаем, впоследствии приняла коммунистическая идеология, которую ревностно, как собака, обслуживала советская философия.
Категория силы и управление силой мировым процессом была для него чрезвычайно важна…
Говоря о силе, Константин Леонтьев видел в ней средство, способное уберечь страну от революции?
Это скорее было его предвидением того, что случится дальше, включая и акты насилия.
Избежать революции не удастся, но крах империи вызовет сильную, страшную, кровавую реакцию с целью сохранить российскую государственность, государственную оболочку национального содержания, считал Константин Леонтьев
Это, в общем, то, чем мы занимаемся до сих пор. Содержание внутри у нас очень разное. Но, видимо, оно имеет ценность.
Ценность заключается в том, что наш национальный организм может избежать болезней, которыми страдает западный мир. А для этого нужна крепкая оболочка, потому что содержание стремятся уничтожить — те, кто хочет доминировать
Охранительная линия Константина Леонтьева была одновременно осознанной и бессознательной. И он ее держался очень твердо.
Константин Леонтьев при этом отстаивал идеи «симфонии цивилизаций». Почему он считал гармоничное сосуществование множества цивилизаций важным? Здесь можно провести параллели с идеями многополярного мира?
Идея многополярного мира правильная, и добиваться ее реализации нужно. Но далеко не у всех, кто мог бы свой полюс выдвинуть и поддержать, есть понимание исторической важности этого.
Что касается гармонии цивилизаций у Константина Леонтьева, то я бы не сказал, что это его основная мысль.
В конце своей публицистической карьеры он писал, что европейская цивилизация, несмотря на все свои патологии, обладает чудовищной одержимостью и волей к экспансии во все остальные миры
И он совершенно прав в том, что европейцы одержимы мыслью о своей правоте и необходимости насаждать то, что они считают своими ценностями, во всех остальных частях мира. И в этом он тоже видел признак грядущей погибели Европы.
Единственное, о чем он косвенно говорил, это о сближении Востока и Запада, имея в виду мусульманский Восток, который отлично знал по Османской империи, и старую Европу. Константин Леонтьев считал, что это соединение станет возможным, когда Европа освободится от своей безумной самоуверенности.
Но на своем веку он видел только европейскую экспансию, в правильности и необходимости которой европейцы были абсолютно уверены…
Вы не просто так сказали именно о старой Европе. Как он смотрел на старый европейский мир?
Старой Европе он давал положительные оценки, потому что знал ценность созданной европейцами культуры.
Но для него создателями этой культуры были не какие-то безликие массы и процессы, а люди выдающихся талантов, поэтому он и говорил о старой Европе королей и рыцарей, к которой он относился с большим пиететом
Константин Леонтьев понимал, что у России нет равенства с Европой в культуре. Но культура не была для него главным вкладом России в мир.
Константин Леонтьев прежде всего государственник, и поэтому думает о том, как народ в совокупности своих дарований, нравственных черт и религиозности живет в истории и как ее продолжает. Для него история России имеет продолжение при том условии, что сохранится государственность
А какими Константин Леонтьев видел внешнеполитические интересы России?
У него немного таких текстов, но в них он очень резко отзывается о соотношении русского и европейских государств, которые уже тогда обнаружили ложность своей позиции и враждебность по отношению к России.
Внешнеполитические интересы России для Константина Леонтьева — это не насильственный захват каких-то территорий, а попытка сохранить себя. И если на границах государственного самосохранения происходит нечто опасное, то приходится на эту опасность реагировать силой
Для него наши национальные интересы — это пограничная стража, а не покорение или колонизация в европейском смысле слова (то есть превращение чужой территории в источник собственных доходов).
Да, были русские экспедиции, которые осваивали фронтир, иногда их встречали огнем и мечом (как, например, в Средней Азии), и они отвечали тем же. Но Сибирь в сущности осваивалась прежде всего трудом, а не силой, и в этом была суть территориального распространения исторической России.
А какими он видел будущие отношения России с Востоком и Западом? Какую роль русский народ должен был играть в мире?
Для Константина Леонтьева отношения Европы и России всегда были антагонистичными. И он просто призывал жить дальше с этим антагонизмом, никаких объятий, никакого братства он никогда не имел в виду.
Для него враждебность между Западом и Востоком то обостряется, то затухает, но сохраняется всегда. И это совпадает с жанром леонтьевского миропонимания.
Для него мир — это всегда драма, взаимодействие сил. Поэтому никакого, как он это называл, «пошлого унисона» не было и быть не может
Что касается Востока, то о нем он говорил, что Китай может прийти в состояние активности и захватить значительную часть мира. Мусульманский же Восток развивается по своим собственным законам, которым не нужно противоречить. К исламскому миру Константин Леонтьев относился с уважением, признавал его права, его национальные черты.
