ЧВК Попски. Сын русского ученого собрал частную армию и стал громить фашистов. Его история поразила миллионы людей

Во время Второй мировой войны в Северной Африке и Италии действовал необычный батальон, наводивший ужас на солдат Гитлера и Муссолини — Частная армия Попски (Popski’s Private Army). Отборные бойцы со всего мира (а среди них были и бывшие советские солдаты) сеяли страх и уныние в тылу врага, уничтожая склады, базы, аэропорты и заставляя капитулировать целые гарнизоны. Этот батальон сколотил Владимир (Попски) Пеняков, сын русского эмигранта, которому предложили организовать неофициальное подразделение под крылом вооруженных сил Великобритании. О своих приключениях Пеняков написал в мемуарах, которые в самом начале 1950-х стали мировым бестселлером, но до ноября 2023 года так и не были изданы на русском языке. Его книга «Частная армия Попски» — это рассказ об изнурительных странствиях, военных буднях, сексуальных похождениях и смертельных опасностях в годы Второй мировой войны. «Лента.ру» с разрешения издательства Individuum публикует отрывок из нее.

С первого же я дня заставлял всех неукоснительно исполнять штатные обязанности; такой практики и придерживался — в том числе с другими людьми и в других местах — до конца войны.

Теперь мне приходилось все время думать о противоречии между стремлением моих спутников к веселым приключениям и собственным твердым намерением не допустить беды. Успешность приключений в нашем ремесле зависит от скрупулезного внимания к деталям: это хорошо понимают моряки, но солдаты признают не сразу.

Я хотел, чтобы мои искатели приключений были опрятными и хозяйственными, настоящими занудами, изо дня в день выполняющими рутинные обязанности, заботясь о каждой мелочи. Мне требовались люди с сознанием муравьев, филателистов, часовщиков и бухгалтеров: порядок, точность, неторопливость. Но в то же время я ожидал, что они храбро поставят на кон все, пойдут на риск, мгновенно примут правильное решение, сохранят хладнокровие при неудачах и неукоснительно выполнят даже самый неожиданный приказ.

Сочетание столь противоречивых качеств в одном человеке — большая редкость.

При отборе людей и последующей подготовке я всегда в первую очередь обращал внимание на волю и настойчивость, а не на удаль. Поступая так, я исходил из предположения (обычно не подводившего меня), что каждый, кто захотел вступить в отряд вроде нашего, лелеет в душе мальчишеское желание поучаствовать в какой-нибудь забаве (скромное определение для некоторых наших сумасбродных свершений) и не струсит в случае опасности.

Я отвечал за то, чтобы, когда придет случай, зачастую совершенно внезапно, автомат потенциального героя, вычищенный и как следует смазанный, работал без сбоев, чтобы его проверенная и отремонтированная машина не подвела при преследовании или бегстве, чтобы боец мог, не задумываясь, вынуть из кузова джипа все необходимое: пулеметную ленту, ручную гранату или фонарик. А еще чтобы он был уверен, что бензин не вытек из прохудившейся канистры, что аварийный рацион на месте, а планшет с картами не пропал, пока грузовик продирался через кусты.

На первом вечернем привале я нагрузил людей лишь самыми базовыми обязанностями, поскольку лавина инструкций может легко обескуражить новичков. Прежде всего я приказал каждому водителю, будь он рядовой или офицер, заняться техническим обслуживанием своей машины, а стрелкам — тщательно почистить оружие.

Только закончив работу, мы приготовили ужин, но сначала я проверил состояние провизии и воды. Мы трудились все вместе и в равной степени устали. При этом арабы готовили себе пищу отдельно, из своих продуктов.

Петри, наш штурман, а по совместительству еще и стрелок в одной из машин, после ужина достал теодолит и принялся что-то выискивать среди звезд. Механик Уэлш обошел все машины, спрашивая, не нужно ли чем-то помочь.

Сержант Уотерсон проверил канистры с водой и бензином, о состоянии которых должен был ежедневно мне докладывать. Мы насобирали сушняка для утреннего костра, а покончив с делами, расселись вокруг огня на песке пить арабский чай наших сенусси. Потом люди стали разбредаться и устраиваться на ночлег возле машин. Все стихло, угли погасли, и, засыпая, я слышал гул созвездий, летящих вокруг мировой оси.

С первыми лучами солнца я поднялся, свернул постель и убрал ее в кузов джипа. В одной рубашке и брюках я немного продрог, а потому завернулся в шинель, ожидая, пока повар разожжет костер, полив сучья бензином. Танцующее пламя осветило желтые пески, машины и спящих солдат.

Все остальные разделяли мою нетерпеливость, так что, едва солнце встало над горизонтом, мы уже отправились в путь. Я настроил солнечный компас на первый отрезок дневного пути, скорректировав его по времени восхода, зафиксировал километраж по спидометру, перевел наручные часы на местное время (на вторых оставил время по Гринвичу, полученное с помощью маленького радиоприемника) и направился вперед по холмам.

Петри, ехавший следом на своем джипе, отмечал наш курс: координаты, показания солнечного компаса, дистанция по спидометру. Далее следовали два трехтонных грузовика, третий джип, а замыкала колонну машина Юнни. Чтобы никто не отстал, я ввел правило: остановилась одна машина — останавливаются все. Стрелку́ на каждом грузовике вменялось в обязанность наблюдать за идущим следом автомобилем, но они постоянно забывали об этом. Так что примерно каждый час я останавливал колонну и проезжал вдоль нее, проверяя, не отстал ли кто-нибудь.

Мы ехали по мягкому песку между крошащихся скал, пейзаж нас окружал довольно унылый. Грузовики то и дело вязли, и у нас регулярно появлялась возможность поупражняться в использовании стальных мостков. Я отметил, что все выполняют работу охотно: может, им и не хватает опыта, но они стараются и к делу подходят с душой. Все они, преимущественно шотландцы или уроженцы северных графств, обладали природным упорством и хладнокровием: бодро выталкивали грузовики из песка и сохраняли спокойствие, если дело не ладилось. Юнни и Уотерсон травили анекдоты, придавая нашему отчаянному предприятию атмосферу воскресного пикника.

На второй день после выезда из Харги приблизительно в три часа пополудни сломался грузовик Дэвиса: лопнул ремень вентилятора. Механик Уэлш подъехал и принялся ставить новый. Ремонт затягивался, и я отправился выяснить, в чем дело. Выяснилось, что запасные ремни не подходят: они оказались слишком короткими и узкими для наших грузовиков. Мелкое происшествие превратилось в небольшую катастрофу. Тянуть на буксире перегруженный «шевроле» с пятью вместо трех тоннами груза было невозможно, но ни машину, ни наши запасы бросать я не собирался. Будь у нас радиостанция, я бы попросил LRDG дать задание Нику Уайлдеру, который со своим патрулем двигался вслед за нами, привезти подходящие ремни. Но такой возможности не было, и мне оставалось только проклинать капитана Хейвуда, начальника управления связи LRDG, который, на нашу беду, приказал доставить передатчик для нас не в Каир, а в Куфру.

Я отправил Юнни и Петри на двух джипах обратно в Харгу с приказом связаться с Каиром из отделения египетской почты и запросить доставку в Харгу по воздуху запасных ремней и десятидневного запаса продовольствия для восемнадцати человек. По моим расчетам, парни должны были обернуться за три дня. Петри не боялся заблудиться. Я уже видел, как он справляется с навигацией, и вполне ему доверял.

Инцидент с ремнями не особенно меня огорчил, а вот собственный просчет с провизией очень расстроил. Дело в том, что перед отъездом из Каира я прикинул, что PPA доберется до Куфры за восемь дней (рекорд LRDG составлял пять), затем, особо не рассчитывая, наугад, накинул три для подстраховки. Получилось одиннадцать, о которых я и доложил. И вот мы уже израсходовали трехдневный запас, еще три-четыре дня уйдет на ожидание Юнни, а затем нам придется проехать более восьмисот километров по труднопроходимой пустыне, что при нашем темпе движения займет около шести суток, если все обойдется без происшествий. Выходит, нам нужен был запас провизии как минимум на тринадцать дней — на два больше, чем я взял. Пришлось публично признать свой позор.

Я так и не забыл эту роковую ошибку. Мои бывшие сослуживцы, читая эти страницы, поймут, зачем я все время перегружал их машины, страхуясь от смертельных случайностей, которые, к счастью, нас миновали.

В ожидании Юнни мы с Уотерсоном принялись обучать людей основам нашего ремесла. Лишь немногим прежде доводилось стрелять, и никто не умел обращаться с пулеметом Vickers-K. Помочь здесь могла только практика с утра до вечера: разобрать и собрать, снова разобрать и снова собрать. Для разнообразия мы еще побросали ручные гранаты, а в награду для тех, кто наловчился разбирать и собирать пулемет с завязанными глазами, устроили имитацию боя на джипах. Это было не более чем развлечение, потому что приобрести боевые навыки можно, лишь пережив настоящие сражения.

Обращаться с оружием и водить он умел получше нашего и, похоже, прошел через самые жестокие передряги. Я говорю «похоже», потому что так и не узнал его настоящей истории. Локк обладал богатым воображением.

Байки, которые он рассказывал, изобиловали деталями и отличались восхитительной непоследовательностью. На первом собеседовании он сообщил мне, что по происхождению француз (якобы его фамилия на самом деле пишется Loques, но, вступив в британскую армию, он изменил написание на английское); что он год изучал химию в Лондонском университете, чем и объясняется его изящный, несколько книжный английский; что он испытывает неутолимую жажду немецкой крови и уже ликвидировал нескольких немцев своими руками, а попав в мой отряд, надеется убить еще много врагов кинжалом, который носит под полевой курткой.

Он служил танкистом, но шрамы заработал в рукопашных схватках с противником. По другой версии, появившейся позже, он был англичанином, родители его жили в Лидсе, а химию он год изучал в Сорбонне, где и навострился весьма бегло говорить по-французски. Глаз он потерял, когда запрыгнул через башенный люк в немецкий танк и уничтожил весь экипаж разводным ключом.

Локк безупречно говорил по-французски и по-английски — мне ни разу не удавалось его подловить. Он не просто в совершенстве владел двумя языками, но и вел себя, в зависимости от окружения, то как англичанин, то как француз. Наши ребята души в нем не чаяли, и никто из них даже не сомневался, что он британец, как и все они; но однажды в Алжире я слышал, как он с маслянистым парижским акцентом бранился в обществе французских солдат, которые без колебаний приняли его за своего.

Перевод с английского Николай Конашенок, Николай Мезин