«Первый эротический опыт проходил в коммуналке» Нехватка жилья рушила браки: как в СССР искали место для интима?

Послевоенный Советский Союз испытывал катастрофическую нехватку жилья. Коммунальный рай только спустя годы кажется чем-то романтичным, но в реальности он становился непростым испытанием для людей. Жизнь на одной территории с многочисленными соседями разрушала браки и губила надежду на счастье миллионов молодых советских людей. Не имеющие собственной спальни они вынуждены были подгадывать свидания к уходу родни или искать альтернативные места для встреч — у друзей, в гостиницах, а иногда в парках и подъездах. Влиянию квартирного вопроса на жизнь советского человека посвящена книга «Хрущевки». Ее автор — доктор исторических наук, исследовательница советской повседневности Наталия Лебина. «Лента.ру» с разрешения издательства «Новое литературное обозрение» публикует отрывок из нее.

Малокомфортное жилье осложняло частную жизнь советских горожан. Странно развивалась детская и подростковая приватность, в пространстве которой формировалась искаженная модель сексуальности. Высокообразованные мемуаристы, например искусствовед Михаил Герман, чья юность пришлась на середину 1950-х годов, писал об этом феномене в деликатной форме:

Более жестко высказываются об «эротической» атмосфере тесных жилищ респонденты социологических опросов начала XXI века.

Женщина 1946 года рождения информировала своих интервьюеров: «Я... с раннего детства много времени проводила на улице, играя с детьми разного возраста из разных семей. Из-за плохих жилищных условий, не очень высокого материального и культурного уровня этих семей дети рано были осведомлены о половых отношениях и в меру своего понимания делились своими знаниями с более младшими детьми».

Сексолог Кон, юноша из советской послевоенной коммуналки, утверждал: «Когда позже я писал, что самым страшным фактором советской сексуальности было отсутствие места, я знал это не понаслышке».

Жилищные условия вынуждали самостоятельно конструировать своеобразные локусы интимности в коммунальном быту.

Как и большинство его современников, поэт, «когда и количество книг, и потребность в уединении драматически возросли», выделил в общей с родителями комнате в коммуналке свое спальное пространство с помощью книжных полок и шкафа. Локус получил название «закуток».

Друзья проникали сюда, не тревожа родственников будущего нобелевского лауреата. А чтобы скрыть сексуальный подтекст некоторых визитов, хозяин часто заводил проигрыватель. По традициям «интеллектуального интима» 1960-х годов звучала музыка Иоганна Себастьяна Баха.

По свидетельству питерского «стиляги» писателя Олега Яцкевича, «пуританства не было никакого, просто условия ужасающие...».

Первый эротический опыт проходил в комнате коммуналки:

Тот же Яцкевич вспоминал, что любовные практики осваивались и на лестницах старых городских домов с большими подоконниками и межквартирными площадками. Здесь все и проделывали, предварительно вывернув лампочки, чтобы соседи пользовались парадным входом и не мешали бурной половой жизни подрастающего поколения. В такой обстановке использование кратковременно действующих женских контрацептивов (пасты, мази, свечи, спринцевание) становилось проблематичным. Возможно, отчасти и о проблемах предохранения в сложных бытовых условиях писал искусствовед Герман: «Коммунальные квартиры, бездомность и бесприютность придавали течению серьезных и несерьезных романов нечистую поспешность».

Отсутствие нормального жилья превращало даже относительно стабильные добрачные отношения вполне взрослых людей в эротические приключения с постоянным поиском мест для встреч.

Ситуацию недвусмысленно изобразил оттепельный кинематограф, в частности фильм «Девять дней одного года» (1961) режиссера Михаила Ромма. Кинолента рассказывала о молодых ученых-физиках, в то время самой прогрессивной части советского общества. В кинокартине спокойно, правда, иносказательно обсуждаются проблемы интимности. Главный женский персонаж, физик Леля (актриса Татьяна Лаврова), с явным раздражением рассказывает о местах своих встреч с любимым человеком:

Следует заметить, что влюбленным в определенной мере повезло. Физик Гусев (артист Алексей Баталов) приезжал в Москву в командировки. Ему полагалось официальное место в гостинице, возможно, даже номер на одного человека, а следовательно, право днем пригласить к себе гостя (гостью).

Людей с постоянной пропиской в гостиницы своих городов не пускали, и это очень осложняло интимные практики. Кон вспоминал: «В конце 50-х гг. на партийном собрании философского факультета... слушали персональное дело тридцатилетнего студента, который в пьяном виде привел в общежитие проститутку и расположился с ней в коридоре у дверей соседней комнаты. Разумеется, мужику объявили выговор. А между собой преподаватели говорили: "Ну, а что ему делать? Пятилетнее половое воздержание в его возрасте затруднительно и вредно. В гостиницу не попадешь. В парке холодно, да и милиция. Единственный способ не нарушать норм советского права и коммунистической морали — заниматься мастурбацией". Но публично это сказать, даже в шутку, было нельзя».

При фронтальном просмотре журнала «Крокодил» за 1952-1967 годы не удалось обнаружить ни фельетонов, ни карикатур, посвященных «половому вопросу».

Встречались, правда, шутки о слишком старых мужьях молодых прелестниц и о странностях процедуры развода — в частности, о всем надоевших обязательных объявлениях в газетах о расторжении брака. Как знак робких перемен и попытку критики ханжества можно лишь отметить карикатуру-диптих художника Льва Самойлова. Он изобразил своеобразный учительский «аврал» перед культпоходом в театр. На первом рисунке изображалось заседание педсовета. Директор сообщал коллегам: «Завтра десятиклассники идут в театр. Примем меры предосторожности!» Меры предосторожности заключались в переименовании пьес, которые будут смотреть старшеклассники. На втором рисунке педагоги спешно меняли на афишах слово «любовь» на не слишком точные синонимы — «дружба» и «уважение»: «Коварство и любовь» («Коварство и уважение»), «Любовь Яровая» («Друг Яровая»), «Любовь к трем апельсинам» («Уважение к трем апельсинам»), «Любовь с первого взгляда» («Дружба с первого взгляда»).

Однако сомнительный камуфляж мало помогал решению интимных проблем. В сексуальных автобиографиях шестидесятников, правда написанных часто через 40 лет после самих событий, можно прочитать:

«Эти встречи были ради секса, который буквально помогал жить счастливо мне и ему. Я стала задумываться, почему так происходит, почему нам так хорошо, и пришла к заключению, что... нам никто и ничто не мешало заниматься любовью. У него дома двое маленьких детей, молодая жена и маленькая неудобная квартира».

Впечатляющим выглядит описание супружеской «любви» в комнате коммуналки в середине 1950-х годов: «Все происходило в одной комнате, где рядом с нашей постелью спали на оттоманке мама и бабушка. Мы ждали, когда они уснут и мы сможем, как говорят сейчас, заняться любовью... Конечно, мы иногда, только оставшись наедине (а это в наше время было невозможно, практически вся жизнь интимная проходила на глазах близких), позволяли себе свободу действий, без явных или косвенных (спящих рядом) свидетелей».

Настоящую «трагичность» развития семейного союза вне комфортного жилья отразили авторы оперетты «Москва, Черемушки» в тексте дуэта Саши и Маши. Молодые люди поженились полгода назад, но она по-прежнему живет в общежитии, а он с замужней сестрой и ее детьми — в проходной комнате. Пара встречается то в кино, то в парке, но лучшим местом считает вокзал, где можно без стеснения целоваться, изображая провожающих.

Она не вызвала отторжения как некая выдумка авторов оперетты. Ведь многие молодые пары могли примерить на себя детали жизни Саши и Маши:

Когда по улицам брожу,
В чужие окна я гляжу.
О, как мечтаю я давно
Иметь свое окно!

Жаль, общей крыши нет у нас,
И врозь должны мы жить.

Как жаль, что каждый раз должны
Друг другу мы говорить:
— До свиданья, Маша!
— До свиданья, Саша!
— Значит, встретимся завтра?
— Ровно в шесть у театра.

Очень трудно, между прочим,
Говорить «спокойной ночи»,
Если в разные районы
Спать идут молодожены.

— До свиданья, супруг!
— До свиданья, мой друг.

Забавно, не правда ли? Но Генрих Бёлль написал на эту тему трагедийный роман «И не сказал ни единого слова». А вот Шостакович в компании с Владимиром Массом и Михаилом Червинским — некий водевильчик. И это еще один яркий пример «советского несоветского». Молодожены Саша и Маша, судя по тексту оперетты, не теряли надежды на изменение быта:

Придет пора, и в новый дом
С тобою вместе мы войдем.
— Ах, это сон.
— Да, это сон.
Но знай, он сбудется, наш сон.

Сон действительно сбылся — в районе московских Черемушек появились первые «хрущевки». И все же оперетта Шостаковича — лишнее подтверждение того, что анекдот о том, что трагедия — это «когда есть КОГО и ЧЕМ, но нету ГДЕ» — не ерническая выдумка, а реалистическое отражение деталей советской послевоенной повседневности.

Официальные документы в этом случае менее правдивы, нежели такие источники, как анекдоты или литературные тексты. Действительно, странной выглядит в СНиПе 1954 года — каноническом документе сталинской жилищной архитектуры — фраза о том, что «спальни не должны быть проходными». Возможно, в жилье для советской элиты так и было.

Ведь людям, особо ценным для власти, могли предоставить отдельную квартиру из двух, трех, четырех, пяти и даже шести комнат. Но основная масса счастливых новоселов сталинских новостроек имела по одной комнате, где по-прежнему приходилось обособлять места для сна подручными средствами.

Семья героев «Денискиных рассказов» Виктора Драгунского получает «новое жилье, со всеми удобствами и, между прочим, с мусоропроводом». Последняя деталь — свидетельство приобщения к благам архитектуры «большого стиля». Действительно, там были высокие потолки, раздельные ванные и уборные, довольно широкие коридоры. Но все это великолепие лишь модификация обычной коммуналки: мама, папа и Дениска живут в одной комнате. Второклассник Кораблев спит на раскладушке в закутке за шкафом, да и у родителей нет обособленного спального места. Но перемены явно близились.

Зодчие много экспериментировали с размерами кухонь и санузлов и одновременно заботились об обособлении спального места. В однокомнатных квартирах планировалось обустройство специальных ниш для кровати — «заемов». В некоторых вариантах «хрущевок» они достигали 4–4,5 квадратного метра. Так предполагалось осуществить интимизацию мест приватности. Однако реально спальня как отдельное пространство для сна и прокреации стала появляться лишь после июльского постановления ЦК КПСС и Совета министров СССР 1957 года «О развитии жилищного строительства в СССР» — официального решения о строительстве экономичных, благоустроенных квартир «для заселения одной семьей».