«Мне казалось, что война спишет все» Советская швея стала палачом у фашистов. Как КГБ 30 лет искал Тоньку-пулеметчицу?

11 августа 1979 года, ровно 45 лет назад, в Брянске к высшей мере приговорили работницу швейной фабрики Антонину Гинзбург, которая оказалась военной преступницей Антониной Макаровой по кличке Тонька-пулеметчица. Во время Великой Отечественной она пошла служить немцам и стала штатным палачом Локотской республики — административного образования русских коллаборационистов на оккупированной территории Орловской (ныне Брянской) области. Она лично забрала жизни более 160 советских партизан и мирных граждан, получая за свою работу рейхсмарки и паек. Раненых Тонька добивала из нагана. После войны Макаровой удалось залечь на дно, обзавестись семьей и притвориться простой советской труженицей. Более 30 лет она жила тихой и малопримечательной жизнью в глухой провинции, пока на ее след (во многом случайно) не вышли следователи КГБ. Процесс над карательницей стал громким событием эпохи застоя. За давностью лет Макарова надеялась на снисхождение, но ее приговорили к высшей мере — подобной участи в послесталинскую эпоху удостоились еще только две женщины. «Лента.ру» — о том, как в Советском Союзе искали, разоблачали и наказывали коллаборационистов.

***

Группу плененных партизан поставили цепочкой лицом к яме и выкатили пулемет. Чуть шатаясь, к нему подошла молодая девушка с мутным, безразличным взглядом. По команде начальника она оправила ремень на гимнастерке, картинно отбросила волосы назад, стала на колени и прицелилась, как будто Анка из фильма «Чапаев».

«Больше не увидимся, прощай, сестра», — крикнул ей какой-то парень.

Раздалась пулеметная очередь, сразу затем — крики и стоны. Девушка стреляла по людям до тех пор, пока все не упали замертво и не притихли. Но вот из гущи тел донеслись звуки, кто-то зашевелился. Тогда пулеметчица подошла к яме, вытащила из кобуры наган и стала добивать.

За время немецкой оккупации она могла привести в действие до полутора тысяч смертных приговоров над своими соотечественниками, виновными лишь в том, что не согласились служить нацистам, оказывали сопротивление захватчикам или сочувствовали партизанам. За свою работу Макарова получала рейхсмарки и могла снимать с тел понравившиеся вещи.

«После первого расстрела чувствовала себя очень плохо, потом привыкла»

Начало Великой Отечественной войны застало Антонину Макарову в Москве, на работе в столовой завода имени Ильича. Мужчины-рабочие ушли на фронт, а девушек направили изучать военное дело — они собирали станковый пулемет и тоже учились стрелять. Макарову зачислили санитаркой в ополченскую дивизию. Никто не знал тогда, что при рождении она носила фамилию Панфилова. Откуда в документах взялась новая — неясно до сих пор. Возможно, путаница возникла из-за отчества девушки — Макаровна.

Уже в середине октября 1941 года ее полк попал в окружение и сдался в плен. Их поместили за колючую проволоку, но охраны почти не было, поскольку все боеспособные силы вермахта участвовали в наступлении на Москву. В лагере для военнопленных Макарова познакомилась с красноармейцем Сергеем Федчуком и вскоре бежала с ним через дыру в ограждении. Раздобыв в деревне гражданскую одежду, они под видом супругов добрались до Орловской области.

Между ними произошел роман, но Федчук отказался продолжать отношения и раскрыл страшную тайну — дома его ждет семья. Разозленная Макарова по совету знакомой подалась в поселок Локоть на оккупированной немцами территории области, где рассчитывала пересидеть лихое время. Она могла прибиться и к советским партизанам, но выбрала коллаборационистов, у которых, поманившись рассказами о сытой жизни изменников, надеялась встать на довольствие. Макаровой устроили проверку и взяли в полицию для борьбы с партизанами. Но такая служба была слишком опасной. Антонина закрутила роман с начальником Локотской тюрьмы Николаем Иваниным и получила новую работу.

В ноябре оккупанты провели регистрацию всех жителей захваченных территорий. На каждого человека заполнялась «опознавательная карточка», в которую вносились фамилия, имя, отчество, год рождения, а также рост, цвет волос и другие особые приметы. Во всех населенных пунктах вводился комендантский час, применялась сложная и часто менявшаяся система пропуска. Так, за нахождение за пределами городской черты без аусвайса расстреливали на месте. В ночное время же и вовсе запрещалось покидать свои дома.

Немцы разделили захваченную территорию на административные округа. Уездами управляли бургомистры, волостями — старшины, а в деревнях назначались старосты. Только один из таких округов, Локотской, выделялся на общем фоне. Вся полнота власти принадлежала здесь не немецким комендатурам, а органам местного самоуправления, укомплектованным советскими гражданами, согласившимися сотрудничать с Германией. В задачи полиции входило поддержание порядка, принуждение жителей к общественным работам, произведение арестов и обысков, организация сети информаторов. За редким исключением немецким органам запрещалось вмешиваться во внутренние дела Локотской республики.

Бургомистр Воскобойник был уничтожен в результате нападения партизан на Локоть. Власть в том районе перешла к одиозному коллаборационисту Брониславу Каминскому, который в ответ приказал расстрелять узников Локотской тюрьмы, лично участвовал в садистских допросах и избиениях. Исполнение приговоров поручали Макаровой.

Разумеется, Макарова была не единственной изменницей, совершавшей кровавые преступления — в них замарали свои руки сотни людей. Особо жестоко расправлялись с родственниками партизан. Вот лишь один случай в цепочке подобных: карательный отряд во главе с Никитой Финагеевым по кличке Зенитка и Тимофеем Кузнецовым по кличке Дубок во время одного рейда лишили жизни семью партизана Степана Егоренкова с тремя детьми, а также 35 мирных жителей деревни.

«Мне казалось, что война спишет все»

Вместе с локотскими надзирателями, полицаями и остатками войск вермахта Макарова бежала на Запад, ей удалось раздобыть документы санинструктора. Летом 1943 года Тоньку направили в немецкий тыловой госпиталь для лечения от сифилиса, где она умудрилась закрутить роман с поваром-немцем, который вывез ее на Украину, а затем в Польшу. После того как очередного ухажера не стало, Макарову в общей колонне беженцев погрузили в эшелон и отправили на принудительные работы в Кенигсберг. Она работала на немецком военном заводе сварщицей, ремонтировала корабли и подводные лодки. И здесь опять помогала лишать жизни своих соотечественников.

После взятия города силами Красной армии весной 1945-го все освобожденные военнопленные и остарбайтеры подверглись фильтрации, которую, впрочем, ввиду тотальной неразберихи провели очень поверхностно. Макарова благополучно ее прошла, утаив от «Смерш» факт своей службы у немцев.

На фронтах и в партизанском движении сложили головы около 170 тысяч жителей Брянской области, замучено и уничтожено — около 74 тысяч человек, в основном женщин, детей и стариков. Тысячи были угнаны в рабство. Свыше 1000 поселков и деревень были сожжены во время карательных операций и отступления противника. Помимо немцев и русских изменников, в преступлениях против мирного населения участвовали венгерские, финские и румынские части.

Значительно пострадали и города, многие исторические здания были взорваны. Поэтому собравшаяся 30 декабря 1945 года на городской площади толпа единодушным одобрением встретила казнь немецких генералов, которых военный трибунал признал виновными в установлении для населения режима кровавого террора, массовом истязании и истреблении мирных советских граждан. Их бывшие подчиненные — солдаты и офицеры вермахта — будут восстанавливать Брянск и другие населенные пункты образованной 5 июля 1944-го Брянской области фактически заново.

Наказание военных преступников растянулось на годы. Так, в 1949-м к 25 годам исправительно-трудовых лагерей приговорили коменданта военного аэродрома в Брянске подполковника Эриха Брайера, на руках которого была кровь сотен советских военнопленных в расположенном неподалеку концлагере. Аналогичный вердикт в 1953-м вынесли группе немецких офицеров, замешанных в расстрелах евреев.

Возмездие постигло и многих коллаборационистов: только в Комаричском районе за участие в расстрелах советских граждан на виселицу пошли бургомистр и полицейские. Но некоторым удалось скрыться и выдавать себя за пострадавших или фронтовиков.

Когда же Великая Отечественная завершилась, к вопросу вернулись, но увидели, что некоторые из бывших пособников Гитлера получили награды, и закрыли их дела.

«Далее из-за подруги Хрущева были реабилитированы бандеровцы, — продолжает эксперт. — А в Белоруссии и Прибалтике были уничтожены документы — в эти структуры залезли [занявшие высокие посты] дети государственных преступников. Близкие родственники работали и в республиканских КГБ. Получилось, что уже и карать некого».

Историк сравнивает ситуацию на Западной Украине и в Прибалтике с положением в среднеазиатских республиках, где потомки басмачей, с которыми Красная армия воевала в Гражданскую, стали первыми секретарями горкомов и райкомов партии. В обоих случаях, уверен Черемин, влиятельные дети прикрывали своих проштрафившихся перед государством отцов.

Другой причиной, снизившей внимание госорганов к поимке коллаборационистов, эксперт считает упразднение отрядов «Смерш» в 1946 году.

«Да, я сжег вашу Хатынь!»

Тонька-пулеметчица неоднократно меняла места жительства, устроилась нянечкой в госпиталь и снова не теряла времени даром: познакомилась с раненым сержантом Виктором Гинзбургом. Вскоре они поженились, и хитрая карательница взяла себе фамилию супруга. Чета осела в небольшом городке Лепель в Витебской области Белорусской ССР. По иронии, именно сюда под натиском РККА в 1943 году эвакуировались органы власти Локотской республики и орловские коллаборационисты, в Лепеле даже пытались создать собственную «республику».

По окончании Великой Отечественной городок восстанавливали ударными темпами. Вскоре уже почти ничего не напоминало о том, что немцы при отступлении фактически сравняли Лепель с землей.

В восставшем из пепла городишке карательница Макарова зажила новой жизнью — ни любящий муж, ни родившиеся одна за другой дочери даже не подозревали, чем занималась она в годы войны. Как ветеранам им дали квартиру. Тоньке удалось занять вакансию контролера на швейной фабрике, она пользовалась уважением горожан, а ее фотографии даже выставлялись в местном музее. Гинзбургов постоянно отмечали подарками и наградами.

Макаровой удалось залечь на дно на долгие десятилетия, также от ответственности ушли сотни изменников, совершавших преступления против граждан СССР. Их, конечно, пытались выявить, но занимались этим не слишком активно. Одним из тех, кто усиленно разыскивал карателей на территории Брянщины, был следователь КГБ Петр Головачев — впоследствии он написал книгу о своей работе.

В 1976 году милиция задержала двух мужчин за драку в центре Брянска. Сначала инциденту не придали значения: мол, двое не смогли решить, кто пойдет за третьей бутылкой. В отделе всплыли любопытные подробности. Оказалось, что житель города узнал в прохожем бывшего начальника Локотской тюрьмы Иванина и попытался поквитаться с ним прямо на улице.

Выяснилось, что он никуда не убегал и все время жил в Брянской области, но под чужой фамилией и со слегка измененной внешностью. Коллаборационистом сразу заинтересовались в КГБ. На допросах он проболтался о своей бывшей любовнице и, кроме прочего, назвал ее фамилию — Макарова. Так комитетчики взяли в разработку Тоньку-пулеметчицу, которая считалась то ли сгинувшей, то ли бежавшей с немцами в Германию.

Иванин сдал и возможное место нахождения своей экс-возлюбленной — окрестности Москвы. Он помнил, что ее родители когда-то жили в Серебряно-Прудском районе.

«Его показания стали первыми наиболее полными данными о личности Макаровой, что позволило объявить ее во всесоюзный розыск», — отмечал Головачев.

Чекисты собрали данные на всех жительниц столицы и области подходящего возраста, носивших при рождении имя Антонина Макарова. Они не знали, что изначально она проходила по документам как Панфилова. Это пустило сотрудников по ложному следу, они нашли вроде бы подпадающую под все критерии женщину в Серпухове и установили за ней наблюдение. Туда же привезли Иванина, который должен был опознать Тоньку на очной ставке. Но коллаборационист, видимо, не выдержал и свел счеты с жизнью в гостиничном номере. Теперь у КГБ не было ценного свидетеля, который смог бы узнать преступницу. Пришлось в срочном порядке искать других.

Для проведения «следственного эксперимента» оперативники разыскали и бывших изменников, и тех жителей Брянщины, кто в свое время оказался под их гнетом. Этих людей запускали в серпуховский магазин, где подозреваемая работала продавщицей, под видом простых покупателей. В какой-то момент Макарова напряглась из-за повышенного внимания незнакомцев, буквально сверливших ее лицо глазами, и сильно занервничала. Но их вердикт был — эта женщина не имеет никакого отношения к делу.

Розыск и суды над пособниками нацистов велись и в других районах СССР, тем более 23-я сессия Генассамблеи ООН в 1968 году утвердила Конвенцию о неприменимости срока давности к военным преступлениям и преступлениям против человечества.

После войны Васюра отсидел за это, но довольно быстро освободился по амнистии, трудился директором совхоза в Киевской области и спокойно пользовался льготами, положенными ветерану. Даже выступал перед школьниками с поучительными рассказами. Шло время, и знавших его истинную историю становилось все меньше. Сам предатель уверял, что попал в тюрьму лишь за плен, обзавелся подтверждающими это документами.

Кара настигла Васюру через 44 года после преступления, несмотря на противодействие первого секретаря ЦК КПУ Владимира Щербицкого, который опасался, что преследование уважаемого человека нарушит чувство дружбы между украинским и белорусским народами.

Ввиду исключительной тяжести совершенных преступлений его апелляцию на смертный приговор оставили без удовлетворения.

«Я не знала тех, кого расстреливаю»

На след Тоньки в итоге тоже вышли почти случайно: в 1976 году некий сотрудник Минобороны из Тюмени, заполняя анкету для выезда за рубеж, указал имена и фамилии своих братьев и сестер. Проверявшие эти сведения чекисты заинтересовались давно им известной фамилией Макарова.

«Москва информировала нас, что в городе Лепеле БССР проживает Гинзбург Антонина Макаровна, — уточнял Головачев. — Центр дал указание передать все имеющиеся документы нам для дальнейшей проверки. Дело там оказалось на грани расшифровки. Как выяснилось, наши соседи, в нарушение всех приказов КГБ СССР, вместо информирования органа, ведущего розыск, решили все сделать сами, по-тихому».

Размотать клубок дальше для опытных следователей было уже делом техники. За Тонькой установили слежку, и, когда уже не оставалось сомнений в том, что скромная служащая в тишайшем Лепеле и жестокий палач с Брянщины — это одно лицо, ее в числе других ветеранов вызвали в военкомат якобы для уточнения данных перед награждением.

Под видом военкома с Макаровой беседовал комитетчик. Путаные ответы карательницы отбросили последние сомнения: сославшись на плохую память, она не смогла назвать ни номеров и мест дислокации частей, в которых якобы служила, ни фамилии командиров. Наконец, в Лепель привезли свидетельниц ее преступлений. Рассматривая Тоньку в разных точках города и с разных ракурсов, все они опознали ее.

2 июня 1978 года Макарову-Гинзбург наконец-то арестовали. По свидетельству следователей, она вела себя на редкость хладнокровно и сразу все поняла.

«Для подстраховки в день задержания было проведено еще одно, четвертое опознание, прямо у мусоровоза, куда Гинзбург принесла мусор, — делился подробностями Головачев четыре десятилетия спустя. — Задержание прошло спокойно, без эксцессов. Даже уличные зеваки не поняли ситуации. Нервы у женщины оказались крепкими».

Ввиду своего возраста (а было Тоньке уже под 60) она надеялась на незначительный срок заключения и даже строила планы на будущее, когда освободится. Карательница не считала себя виновной в серьезных злодеяниях и объясняла следователям, что лишь выполняла приказы начальства.

Из Лепеля Макарову-Гинзбург перевезли на «рафике» в Брянск, где уже готовился судебный процесс, для которого усилили охрану — боялись, как бы над ней не учинили самосуд. В камеру городского СИЗО к ней подселили «наседку» — бывалую зэчку, которой в обмен на некоторое снисхождение поручили выведать у Тоньки подробности ее прошлой жизни.

Судя по всему, карательница очень хотела излить душу, поэтому неожиданно легко открылась своей сокамернице: вспоминала о своей деятельности в Локоте и затем в Калининградской области, хвалилась, как по молодости ходила на танцы, курила и выпивала. Для поднятия собственной значимости в глазах соседки Тонька, по мнению следователя Головачева, немало привирала, например, доверительно сообщила ей, что спрятала ценности в разрушенном доме в Прибалтике.

«Сразу же после посадки ей была представлена возможность читать, — вспоминал он. — Газетами она интересовалась мало, но зато увлеченно читала сборник “Партизаны Брянщины”, особенно главу о Каминском и его РОНА. О муже и детях почти не вспоминала. Написала мужу всего одно письмо, хотя в этом ее не ограничивали. Следствие, как и администрация СИЗО, относились к ней по-человечески: питание, вещи первой необходимости, предметы туалета — все у нее было».

Вскоре Макарова-Гинзбург освоилась и уже сама пыталась верховодить своей сокамерницей, интересовалась у надзирательниц условиями работы в тюрьме, рассчитывая устроиться сюда после отсидки.

Ей довелось прожить еще более полугода. В течение этого времени она писала в ЦК КПСС и другие инстанции, моля о пощаде. Добиться смягчения приговора пытались и фронтовик Гинзбург с дочерями. Поговаривали, что обнародование фактов следователями явилось для них настоящим шоком.

Верховный суд РСФСР оставил приговор без изменения, и на рассвете 11 августа 1979 года прозвучали выстрелы.

Помимо нее подобная участь в послесталинскую эпоху настигла лишь двух женщин — расхитительницу социалистической собственности Берту Бородкину и серийную отравительницу Тамару Иванютину.

К Виктору Гинзбургу у советских властей не было никаких претензий. Вдовец остался жить в Лепеле, где и закончил свои дни в начале 1990-х.