Это ровно тот самый случай, когда кризис — еще и возможность. Пожалуй, впервые за долгие годы экономическое бытие определяет политическое сознание.
Экономика перестала быть скучной. Из «служанки», поддерживающей чистоту и незамутненность в головах избирателей, а когда надо — выметающей из дома «санкционный» мусор, она превращается во владычицу морскую. И именно из-за нее очередной электоральный сезон уже не обещает быть томным.
Поэтому нашумевшее заявление министра финансов Антона Силуанова о необходимости новой бюджетной «оптимизации» и угрозе повторения такого же кризиса, как в 98-м, вполне политическое — хоть и сделано технократом-бухгалтером, пусть и главным.
И вряд ли случайно силуановское предупреждение почти совпало по времени со столь же резонансным выступлением Рамзана Кадырова, придавшим новый стимул перманентной дискуссии о роли либералов в современной отечественной истории.
Ведь далеко не все разделяют точку зрения бывшего гайдаровского министра экономики Андрея Нечаева, утверждающего, что либералов во власти нет, а те чиновники, которых принято называть таковыми, на самом деле просто «не дают делать очевидные глупости». Оппоненты-консерваторы, наоборот, убеждены, что выработка ключевых экономических решений полностью отдана на откуп либералам, отсюда все нынешние и будущие проблемы. Особенно если будут реализованы злокозненные планы по урезанию бюджетных расходов.
Самое любопытное, что посередине здесь не только истина, но и большинство избирателей. Согласно декабрьскому опросу ВЦИОМ, в прошедшем году почти две трети сограждан перешли в режим экономии, а четверти респондентов пришлось на повседневные нужды тратить сбережения. Этих людей не порадует ускорение инфляции в случае увеличения бюджетного дефицита. Но столь же болезнен для них отказ от индексаций, перекладывание на население инфраструктурных затрат и непрекращающаяся девальвация, которая позволяет пополнять казну несмотря на обвал нефтяных котировок.
Конечно, левая альтернатива с акцентом на социальную справедливость и дирижизм становится в такой ситуации более востребованной, чем праволиберальные призывы к большей экономической и политической свободе. Но кто, кроме совсем малоимущих, согласится с возвращением прогрессивного подоходного налога?
Борьба с «кучкой упырей, захвативших национальное богатство» (по Зюганову), привлекательнее. Правда, если не интересоваться точкой зрения миллионов сограждан, которым эти «упыри» платят зарплату. Ведь за тучные годы сырьевые холдинги — и частные, и государственные — стали крупнейшими работодателями в стране. Это они вместе с государством, демонстрировавшим чудеса нефтедолларовой щедрости, плодили покупателей ипотечных квартир, кредитных иномарок и прочих атрибутов среднеклассового благополучия. А сегодня именно по этой категории населения новая реальность бьет больнее всего.
Для тех, кто и прежде жил за чертой бедности, мало что изменилось. Богатые тоже если и плачут, то очень по-своему, оставляя одну домработницу вместо двух или, на худой конец, отказываясь от услуг личного водителя. Уж они точно не относятся к тем вциомовским респондентам, которые вынуждены проедать сбережения. Это участь именно менеджеров среднего звена, согласно Сергею Шнурову работающих не «под», а работающих «на».
«Сырьевая» экономика со значительной долей финансового либерализма их обогатила, а сейчас не менее стремительно делает нищими и заставляет голосовать за левую оппозицию. Но отсюда не следует, что консерваторы-дирижисты, придя к власти за счет этих новых и весьма многочисленных избирателей, помогут им вернуть утраченное счастье.
Центристская модель, позволявшая удовлетворять аппетиты волков, не трогая овец, была заточена на дорогой баррель и поэтому рушится. Успешное и безбедное настоящее исчезает. В будущее предлагается попасть либо через левую, либо через правую калитку. Но принесение свободы в жертву справедливости (левый подход) или справедливости в жертву свободе (правый подход) оборачивается антиутопией. Причем уже однажды прожитой.
Обывателю, желающему себе и своим детям жизни, а не вечной борьбы за выживание, некуда податься. Нет политической силы, способной удовлетворить запрос на новый центризм и сделать будущее не страшным, а комфортным. Вне зависимости от того, в каком направлении двинутся нефтяные котировки.
Это задача весьма нетривиальная. Она сопоставима с тем, что делают предприниматели, создающие новые продукты, бизнесы и даже рынки. В России таких инноваторов и инноваций очень мало — отсюда и разговоры о дауншифтерах. Но не потому ли, что у экономического модерна нет политической поддержки?
Иными словами, потребители соответствующей «услуги» есть, а ее самой — нет. Ситуация парадоксальная, но не новая. В аналогичной «слепой зоне» в 70-е годы оказались американские буржуа, не желающие окончательно принимать ни консерватизм республиканских «реднеков», ни богемную революционность интеллектуалов-демократов. Этот люфт привел к появлению неоконов, движение которых со временем стало мейнстримом в США.
В России таких «неопределившихся» принято называть «креативным классом». Возможно, чуть точнее будет термин «интернет-буржуазия», поскольку позволяет избежать однозначно «творческой» коннотации, которая применима далеко не ко всем представителям социальной группы.
Творить — удел немногих. А вот свободы выбора (потребительского и не только), низких цен и налогов, хорошей экологии, качественной и доступной системы образования и здравоохранения — то есть компактного, недорогого, но при этом социального и толерантного государства — хотят многие. Правый или левый политик назовет полное удовлетворение этих требований утопией.
Но такой же утопией совсем недавно казался электромобиль.