Современных искателей приключений, чья душа рвется навстречу экстриму, и нередко — наперекор здравому смыслу, удивить сложно. Сегодня для них доступны сотни путей выйти из зоны комфорта — каждый выбирает свой, с учетом личных способностей, вкусов и свободных средств: хочешь — в кратер вулкана на Камчатке спускайся или лети на Северный полюс, а хочешь — беги марафон через Сахару или прыгай на альпинистских веревках со скал, мостов и крыш.
Шансы есть и для тех, кто с детства одержим небом и мечтает ощутить перегрузку, заходя в мертвую петлю, или взять на себя пилотирование воздушным судном, — для любителей острых ощущений в воздухе существует авиационный туризм.
Испытать все прелести пилотажа и примерить на себя роль летчика можно и в России — вблизи Кавказских гор, во Владикавказе, столице Республики Северная Осетия — Алания. Там всего в нескольких километрах от города расположен аэродром Гизель, на котором базируется местный авиационно-спортивный клуб, где можно прыгнуть с парашютом, полетать на планере или на советских легких самолетах под управлением опытных пилотов.
Чем живут настоящие летчики, как они борются со страхом и с чем воюют во время каждого полета, «Ленте.ру» рассказал 58-летний планерист владикавказского авиационного клуба Феликс Кудаков.
«Лента.ру» благодарит сервис «Туту. Приключения» и Avia Events за предоставленную возможность поучаствовать в поездке.
Аэродром Гизель
Фото: Анастасия Супиченко
Помню первый свой полет — в голове мелькало: «Зачем тебе это надо, что ты делаешь? Вот на старости лет умрешь здесь. Для чего?»... Но я такой человек: задал себе цель — значит, должен добиться. Вообще, главную роль в моей жизни сыграла бабушка — она всегда говорила, что надо идти вперед.
Бурную жизнь я прожил. Стало чего-то не хватать. Сидишь, рутина бумажная, одно и то же. Одни уходят в пьянство, я пробовал — не получается из меня пьяного человека. Утром просыпаешься, жена ворчит: «Как у нас воняет!». Сам не переношу на дух.
На аэродром пришел семь лет назад: все твердил, что пилотажником буду. А мой инструктор сказал: «Подожди, полетишь один раз на парение — и не захочешь никакой пилотаж». Мне сначала не очень понравилось: сидишь, он крутится сам, скучно. А потом мне дали поуправлять. Теперь я говорю, что пилотаж — чепуха, четыре минуты — и обратно на землю. А в парении мой личный рекорд — 4 часа 25 минут.
Конус-ветроуказатель на летном поле
Фото: Анастасия Супиченко
Первый раз мы когда летаем — глаза строго в приборы, никого вокруг не видим. Рядом со мной вначале летали опытные летчики, так они жутко боялись: знали, что я смотрю только на панель. И если попадался им на пути, каждый понимал, что лучше отворачиваться самому, потому что совсем не факт, что отвернусь я.
Когда что-то делать нельзя, но очень хочется, у нас говорят: а ты потихоньку делай. Я однажды хотел аппарат попробовать — на каких скоростях он может упасть в штопор. Инструктор мне сказал: «Ты не стремись к штопору, а почувствуй его, когда планер начнет сваливаться». Аппарат в такие моменты начинает трясти — он предупреждает: «Дай мне лететь, не сваливай меня». Я думаю: «Да, я тебя понял». Любая ошибка в горах — твоя жизнь.
Планеры на летном поле
Фото: Анастасия Супиченко
Со 117 килограммов до 78 — отличный способ похудеть. Никаких диет. Это полноценная физическая работа, аппарат же без мотора. Его мотор — это я. Как я им управляю, так он и летит.
Временами даже начинается конкретная война — с планером, с землей, с аэродинамическими качествами. Война с природой — в потоке крутишься, воюешь с ним. А планер тебе помогает: «Не ломай меня, я же тебе служу».
Самый хороший прибор у пилота — его задница. Ничто так больше не чувствует. Вот на посадке укол туда сделай, обезболь — пилот не сядет, ударит самолет обязательно об землю. Мы не голову заносим над ней, а зад. Ждем, когда нас поцелует земля. Один раз притрешь капитально, больно будет — потом уже начнешь защищать.
Советский легкий многоцелевой самолет Ан-2
Фото: Анастасия Супиченко
В авиации не принято ругать, человек должен все прочувствовать сам. Как бы ты его ни ругал, если он не прочувствовал — ничего не получится. Только убьешь у него все желание. Он не будет летчиком, не полетит. А если научится собственной задницей находить потоки и своими глазами смотреть — будет летать.
Для полета самое главное — хорошо поесть, быть в хорошем настроении и хорошо себя чувствовать.
Иметь отменное здоровье совсем необязательно: достаточно, чтобы давление было на месте, зрение нормальное, все руки–ноги, уши. Если, к примеру, зубов нет — ничего страшного, там наверху шашлыки не дают. Если прихрамываешь — тоже ничего, стометровку не придется бежать.
Легкий учебно-спортивный самолет Вильга-35А
Фото: Сергей Абдульманов
Чтобы летать на планере, знаний нужно много. Аэродинамику надо знать, метеоусловия, механизмы аппарата. Может ведь и так быть, что ты, например, сбросил скорость без нисходящего потока — планер в штопор свалится. Если это произойдет на высоте 300 метров, не факт, что оттуда выйдешь — полный рот земли будет.
А еще надо знать облака — в какое можно залетать, а в какое нельзя, потому что там хвост оторвет. Пилот должен определять, для него эти облака или от них бежать нужно.
К слову, перед полетом мы никогда не фотографируемся и не даем никаких интервью. Сам я, когда выхожу из дома, настраиваю себя, что сегодня летаю. А это означает минимальное общение с людьми и большую концентрацию на полете.
Планерист Феликс Кудаков
Фото: Анастасия Супиченко
Когда я в первый раз самостоятельно вылетел, жена была на аэродроме с детьми. В тот же день у нас здесь разбился планер — на взлете перевернулся и упал. Больше моих здесь не было никогда.
Вообще, чтобы планер разбился, надо постараться. Надо взять рычаг, натянуть на себя и просто ждать смерти — по-другому никак.
Был случай — два планера зацепились друг за друга в потоках, один пилот испугался и выпрыгнул. Так планер сам развернулся и пошел на посадку. Он как кошка — его даже если перевернешь, он сам вернется в нормальное положение. Что с ним ни вытворяй, он всегда будет на ногах. Даже если с ним ничего не делать, он очень быстро приземлится сам.
Записи полетных заданий
Фото: Анастасия Супиченко
Один раз мы набрали высоту, а там орлы крутятся. Я подлетаю к ним, по радиосвязи начинаю ворчать «кыш-кыш». У меня спрашивают: «Что ты делаешь там?» Говорю: «Орлов разгоняю с потока». Смеялись все! А однажды на взлете я даже сбил одного орла. Опасно это. На крыле вмятина осталась. Его потом реанимировали, отдали в зоопарк и там вылечили.
Один раз в непогоду попали. Гроза идет, сказали, всем на посадку. Я третьим заходил. Уже накрапывало, и ветер сильный начался. Заходишь — вверх-вниз болтает. Сел. Того, кто за мной шел, небо не отпускало — сильнейшие потоки начались. К земле пришлось аппарат прижимать. Только все сели — как ливанет, даже не успели закатиться! Я все в окошко выглядывал, чтобы хоть что-то разглядеть. Закрылся и сижу, пока дождь не кончится, дурак что ли выходить...
Пилот Олег Попов за штурвалом Ан-2
Фото: Анастасия Супиченко
Любой самолет можно посадить. Самый безопасный вид транспорта — если за штурвалом сидит нормальный человек, не баран. К сожалению, у нас попадаются. Знаете, как у них пишут в летных книгах? Оператор воздушного судна, то есть он кнопочки нажимает.
Как вообще у него полет проходит: забивает маршрут, выруливает на полосу, взлетает, убирает механизацию. Самолет выходит на эшелон — все, пилот может выйти из кабины в тапочках, он там больше не нужен. Судно летит само. Только точку возврата пролетел — доложил. Кофе, чай ему приносят. Подлетает к аэропорту — опять докладывает, ему задают эшелон и полосу. Он делает разворот, выпускает механизацию, ждет, выходит в ручной режим, приземляет, едет за машиной с мигалками и останавливается.
Тут у нас трап не подают, только хорошо привязывают. И если ты не умеешь летать — твоя задница останется на земле, не взлетишь, а если и взлетишь — то не долетишь никуда.
Пилоты Геннадий Кузьминов и Олег Попов
Фото: Анастасия Супиченко
С людьми мы летаем очень осторожно, а когда сами… Вот если бы кто-то со мной полетал, когда я один, он бы вернулся в ужасе, седой. Мы же не смотрим на то, как нас болтает. Нам все равно. Находим узкие потоки, закручиваем их, воюем. Азарт поймали, и уже главное — удержаться.
Человека так не покатаешь — будет винегрет. Или отбой. Поэтому во время полета мы всегда контролируем самочувствие. Если стало дискомфортно — останавливаемся. Бывает, человек внутри души еще хочет полетать, а в горле уже комок стоит. Не надо стесняться. Не надо пытаться показать что-то.
Вид сверху через отверстие в полу Ан-2
Фото: Анастасия Супиченко
Ничего не зависит от вида человека и его комплекции. К нам однажды приехала девочка, худенькая, маленькая — уморила всех инструкторов. После пришел парень крепкого телосложения. Мы подумали: «Ну, раз эта девочка так крутилась в пилотаже… Этого тоже можно так покатать».
Ну, и покатали на свою голову. Вытащили его из планера — руки трясутся, даже не попрощался, слова не мог сказать. На него было страшно смотреть: человек был полностью никакой! Бормотал что-то... Как вышел, так и чесанул отсюда. Наверное, решил, что пришел сюда в первый и последний раз.
Приборная панель в Ан-2
Фото: Анастасия Супиченко
Страх перед полетами у нас есть, еще какой! Если кто-то из нас не боится летать — его надо списывать: кто больше не боится — тот дурачок. Я две войны прошел, там тоже все спрашивали: «Ты не боишься, что тебя убьют?». А кто не боится смерти? Когда человек отвечает отрицательно, он ненормальный. Его самого надо бояться.
Кстати, с пассажирами мы боимся по-разному. У них страх потому, что ничего непонятно, а у нас — что летное задание не будет выполнено. Бывает еще другой страх, когда что-то выходит из-под контроля: вот меня посыпало, к земле прижимало, я почти верхушек деревьев касался, чесанул. Или в Краснодар я вылетел на новом самолете — когда взлетал, аж колени дрожали.
Справиться со страхом легко — человек должен учиться. И в себе надо это обязательно бороть, для здоровья полезно.
Планер «Аланчик»
Фото: Анастасия Супиченко
Один из местных планеров мы с начальником создали сами. «Аланчиком» окрестили, почему — не могу ответить, честно, не знаю. У нас буквы остались, мы из них и собирали. Склеивалось только это. Как ребенка назвали.
Я за ним и слежу как за ребенком. У меня тут всегда чистенько и аккуратненько. Есть тряпочки, салфетки, чем протирать — все как положено. Все говорят, что он летает тут лучше всех. Не объяснишь почему. Старый, но летает лучше. Другие красивые, новенькие, но так не летают.
Я утром прихожу — всегда здороваюсь с ним. Спрашиваю: «Ну что, сегодня будем друг другу помогать летать или против друг друга?» Помою, почищу, протру. Да и других тоже, чтобы не обижались.
Вид сверху на аэродром Гизель
Фото: Сергей Абдульманов
Взлететь для нас — уже неинтересно, летаем мы все. Самое главное — отлетать полетное задание. При этом решения принимаешь самостоятельно во всех случаях. Если задание не складывается — никто не будет тебя ругать. Посчитал нужным — закончил, это воспринимается нормально: человек устал или что-то другое на него повлияло.
Планер — прибор для души. Когда отцепляешься от самолета, который тебя буксирует, ты радуешься, что теперь сам хозяин, и тобой никто не командует. Только аппарат с характером: возьмите штурвал и почувствуйте, как он подчиняется и не подчиняется одновременно. Если вы заставляете его делать то, чего он не хочет, он будет сопротивляться.
Полетайте, потом мои слова вспомните.